Подонок. Я тебе объявляю войну!

39. Стас

Мы заезжаем во двор дома. Водила пытается зачем-то взять у меня сумку с вещами, которых поднакопилось порядком, пока лежал в больнице.

— Давайте отнесу.

Я от удивления аж на «ты» перешел:

— Ты чего? — говорю ему. — Я уж как-нибудь сам.

Владимир Иванович, буркнув под нос «извините», успокаивается.

Поднимаюсь не спеша, хотя успел соскучиться по дому. В больничке — смертная тоска. За три недели я там чуть с ума не сошел.

В холле бросаю сумку на пол. И тут же из кухни ко мне с радостным визгом несется Сонька. На ней фартук, весь заляпанный в муке. На бегу она вытирает об него руки, тоже в муке. И прыгает мне на шею.

— Стас! Стасик мой! Ты дома! Ура!

Я от такого резкого наскока напрягаюсь, и она сразу отпускает. Отходит на шаг. Встревоженно заглядывает в глаза.

— Ой… тебе ещё больно? Прости…

— Да брось. Нормально всё, — улыбаюсь ей.

— А я сама недавно из школы приехала, а теперь вот торт пеку, — сообщает Соня. — Шоколадную Прагу. Специально для тебя! Сама! По ютубу… Выгнала всех из кухни, а то мешались под ногами…

— Круто.

— Ты к себе? Погоди! Сейчас поставлю в духовку. Только без меня не поднимайся!

Она пулей летит обратно на кухню. Гремит там чем-то и через пару минут возвращается.

— Идем! Ты — первый.

Вижу по горящим глазам — она что-то задумала. Надеюсь, не слишком экстравагантное.

Поднимаюсь по лестнице, она — следом.

— Где Инесса? — спрашиваю Соньку.

— Да у себя сидит, — отмахивается она.

Открываю дверь в свою комнату и офигеваю. Весь пол устлан разноцветными воздушными шарами. Их штук тридцать, наверное, не знаю. И еще с дюжину прилипло к потолку. Один гелиевый шар — прямо над кроватью — в виде огромной кошачьей головы с зелеными глазищами.

Сонька аж не дышит и дрожит от нетерпения, ожидая мою реакцию.

— Оу! — восклицаю я, хоть, конечно, давно вырос из шариков. — Это ты всё сама?

Она часто и радостно кивает.

— Полночи сегодня надувала. Аж губы болят. Тебе приятно?

Притягиваю ее к себе, обнимаю, целую в макушку, которая тоже в муке.

— Очень. Спасибо, Сонечка.

Торт у Соньки получился на удивление съедобным, хотя на зубах и похрустывала скорлупа. Пока я ел, она мне в рот смотрела с блаженным видом, да и сейчас ни на шаг не отходит. Сидит рядом, склонив голову мне на плечо. Рассказывает новости из гимназии.

Я слушаю, но про Гордееву не спрашиваю. Жду, когда сама скажет, но Соня говорит о ком угодно, но только не про нее. Я даже терпение теряю, но молчу.

— Жалко, что врачи тебе сказали еще неделю дома торчать… Может, ну их? Может, завтра вместе пойдем в школу? Все так обрадуются! Да! Знаешь, как там тебя все ждут!

— Не-е, не пойду, пусть еще недельку подождут. Не хочу.

— И Янка все время про тебя спрашивает. Вся дерганая в последнее время ходит. Ты с ней порвать, что ли, хочешь?

На самом деле я даже про нее не думал эти дни. Яна, кажется, мне писала и звонила несколько раз, но я вообще ни с кем не хотел общаться. А вот сейчас Сонька завела разговор, и понял — да, пора бы нам уже разбежаться.

— Стас, тут еще кое-что… — начинает не очень уверенно Сонька. — Мы придумали с девочками, как окончательно избавиться от Швабры.

Я тотчас напрягаюсь. Разворачиваюсь к ней. Сонька убирает голову, выпрямляется и тоже садится ко мне лицом.

— Я даже боюсь представить, что вы там с девочками придумали, — стараюсь говорить спокойно, а у самого против воли сердце тут же бешено разгоняется.

— Стас, ты только сразу не злись. Сначала выслушай. Это вообще стопроцентное дело! И мы как будто ни при чем будем.

— Ну? — мрачно спрашиваю ее.

— Короче, нас сегодня вызвал к себе Ян Романович. Меня, Янку и Швабру. Ну, из-за прогулов. Двинул нам речь, а потом у него, по ходу, что-то случилось. Он нам велел писать объяснительные, а сам выскочил как ошпаренный вот с таким лицом, — Соня корчит испуганную гримасу. — Ну мы написали… А потом кладем ему на стол эти наши объяснительные и смотрим с Янкой — у него там конверт лежит. В общем, мы быстренько взяли этот конверт и тоже вышли следом за Шваброй.

На этом мне становится дурно настолько, что я в первый миг даже не знаю, как сформулировать свои мысли. Соня увлеченно продолжает:

— В конверте, как мы и подумали, оказались бабки. Не особо много, полторы штуки. Баксов. Но он ведь все равно хватится. А мы этот конверт завтра на физре подкинем ей в сумку. В раздевалке… А когда Ян Романович начнет разборки, скажем с Янкой вместе, что, когда она сегодня подходила к его столу, то немного задержалась, порылась у него там, короче… А Алка может сказать, что слышала, будто Швабра хотела баксы на рубли поменять. Да все наши подтвердят. Так что всё железно! И Швабру выгонят за воровство! — радостно заканчивает Соня.

Потом смотрит на меня и, нахмурившись, спрашивает:

— Ты чего, Стас? Что опять не так?

— Прошу, скажи, что ты сейчас пошутила, — в изнеможении выдыхаю я.

— Нет… Ну почему, Стас? — расстроенно восклицает, округляя глаза, Соня.

— Соня, ты совсем у меня дура? — встаю с дивана и начинаю мерить шагами комнату.

Она исподлобья наблюдает за мной, готовая вот-вот заплакать.

— Да что не так-то? Отличный же план!

— Со своим планом ты сама вылетишь из гимназии. И это еще полбеды. Это же статья! Уголовная. Даже если отец тебя отмажет, то тебе этого не простит никогда.

— Да как узнают-то, что это мы? В директорской камер нет, ты сам говорил. И все наши подтвердят. Никто на меня не подумает. Мне-то деньги не нужны. А вот Швабре очень нужны. Подложим ей завтра в сумку и готово…

— Где этот конверт?

Она идет за сумкой, вытаскивает его и протягивает мне.

— Здесь всё?

— Ну, конечно. Стас, ну давай его подкинем ей? И она свалит от нас наконец. И опозорится заодно.

— Я же просил не трогать ее. Просто не обращать на нее внимания. Про свою мать она и так ничего не узнает. Доучится и сама свалит. Почему тебе спокойно-то не живется?

— Ты забыл? — взвивается Соня. — Она опозорила меня на весь класс! Я ей этого не прощу!

— Да потому что не надо было раздеваться перед этим мудилой! У самой-то где был мозг?!

— Не кричи на меня! — всхлипывает Соня. — Она меня… она мне нанесла удар в спину! А ты ее защищаешь!

— Я тебя защищаю, дура! Ты хочешь, чтобы твое эротическое выступление вся школа увидела и отец? — со злостью выкрикиваю я. Она испуганно вздрагивает, и я беру себя в руки. Выдыхаю с шумом, затем говорю уже спокойнее: — Удар в спину, блин… Ты, Соня, вспомни, что стало с ее матерью…

— Я же говорила, это нечаянно вышло! Я не хотела! Я не знала… А Швабра это сделала специально! И ты же сам говорил, что надо ее выжить…

— У меня было время подумать. И для тебя же, дурочка, будет лучше, если ты просто забудешь про ее существование. Не будешь к ней лезть и цепляться. Просто оставь ее в покое.

— А как же око за око?

— Какое еще око? — снова раздражаюсь я. — Соня, блин, уймись!

— Она тебе нравится, — помолчав, изрекает Сонька. — Поэтому ты так… и поэтому Янку динамишь…

— Ничего она мне не нравится. Хватит всякую чушь сочинять! Просто всему есть предел.

— И что теперь? Как быть с деньгами? Ян Романович ведь хватится…

— Пойду теперь завтра с тобой в школу, — зло отвечаю ей. — Если завтра Валерина смена, то в обед зайду к директору, как-нибудь подложу обратно… если его, конечно, на месте не будет… Но надо как-то вернуть деньги.

— А такой хороший был план… — вздыхает Соня, глядя, как я убираю этот злосчастный конверт. Поднимаю на нее взгляд.

— Ты не поняла меня?

— Поняла, поняла… Стас… а тебе она правда не нравится?

— Правда, — отрезаю грубо.

— Совсем-совсем?

— Да боже ты мой… Не нравится она мне. Я терпеть ее не могу. Всё. Полегчало?