Развод с монстром

20

— Нашла что-нибудь? — поинтересовался, пытаясь поддерживать с ней хоть какой-то диалог.

— Случаев много, я пока-что изучила три, — принялась она докладывать официально, — думаю, до завтра смогу изучить все. Но уже понятно, что синдром у всех людей проявился довольно быстро и на полную мощность. Легкого течения нет ни у кого. Но тебе же не интересно, что я нашла и что думаю.

— Не интересно, — спокойно подтвердил я и стянул толстовку.

Только вместе с ней с меня сползла и футболка, и, хоть я и не видел, знал точно, что Надя сейчас на меня смотрит.

— Я пойду с тобой на обход, — хрипло сообщила она, когда я натянул халат.

Только держалась она на большей дистанции, чем того требовало формальное общение — обошла меня по кругу и взялась за ручку двери.

— Ты думаешь, я и правда псих? — усмехнулся я.

Ее взгляд дрогнул, пальцы соскользнули с ручки. Бояться ей не нравилось. Надя сжала зубы, её черты заострились, а между бровей залегла напряженная линия.

— Я этого не говорила, — холодно ответила она. — К чему этот вопрос?

— Ты обошла меня едва ли не по стенке.

Она насупилась, поджимая губы, и растерянно оглядела кабинет.

— Это ничего не значит.

— Неужели? Когда я дал тебе повод полагать, что опасен для тебя?

— Давай прекратим разговор обо мне и займемся пациентами? — вспылила она, сжимая плечи.

— Просто, если ты и дальше будешь так дистанцироваться, пациенты подумают, что у тебя какая-то заразная инфекция. Или что ты меня боишься.

— Хочешь, чтобы я осталась в кабинете и не мешала тебе пугать пациентов? — усмехнулась она. — Не выйдет.

— Ты хоть раз видела, как я пугал пациента? — усмехнулся я, наслаждаясь нашей перепалкой.

— Ты — заносчивый, импульсивный, высокомерный социопат! — принялась перечислять она с чувством, пытаясь выдержать мой взгляд. — Такие обычно пугают, потому что им на пациента плевать!

— Ладно. Тогда я буду пугать, а ты — успокаивать.

— Да. Ты — псих. Я так считаю.

— Мне можно. А ты? Бесишься, что не поставила вчера диагноз?

— Бывает, — возразила она. — Я не считаю себя умнее других.

— Ты считаешь себя отличницей, которой надо исправить четверку во что бы то ни стало. А ещё ты уверена, что тебе нужно работать вдвое больше, чем тому же твоему бездарному коллеге, который вчера кофе носил. Или тебе спокойнее работать с теми, кто тебе в подметки не годиться, чтобы выглядеть на их фоне лучше?

— Хорошо, что нашелся ты, — усмехнулась она. — Будет, кому меня поставить на место.

— Было бы, что ставить, — зло парировал я. — Любое мое резкое движение — и ты включаешь программу «бей или беги». Хотя, есть ещё одна — «успокой зверя». Откуда у тебя она?

— Не твое дело, — процедила Надя. — Мы идём?

Надо же, не сломил. Но и это лишь подтверждало, что для нее это не впервые — делать вид, что не ломается. Видимо, звереныш, которого она привыкла укрощать, падок на запах слабости и ненавидит слезы. То, что источник ее проблем — мужчина, с которым она живет, я практически уже не сомневался.

Она шла впереди, прижимая к себе планшет, а я следовал за ней, прикрыв глаза и вслушиваясь в шлейф ее запахов. Сигареты, алкоголь, множество разных духов, но самый сильный — мужской парфюм. Дорогой. Нижние ноты крепкие, приторные… Любит оставлять свои следы везде… А был ли секс?

— Ты идешь?

Я открыл глаза, обнаруживая себя перед створками лифта. Пришлось сделать шаг вперед и вздохнуть глубже, нажимая на самую верхнюю кнопку. В замкнутом пространстве лифта передо мной развернулась целая история, окружавшая Надю последние сутки. Запаха геля для душа я не уловил. Она не мылась. Если бы этот самец её взял, она бы оттиралась так, что никаких бы запахов не осталось…

Лифт открыл створки, и Надя уже шагнула в коридор, когда я придержал её:

— Не тот этаж. — И нажал нужный и повернулся к ней. — На каких условиях твой тиран отпустил тебя сюда работать?

Она застыла, парализованная услышанным.

— Забавляешься? — поинтересовалась глухо, изо всех сил делая вид, что мой вывод ее поразил.

— Не могу по-другому, — соврал я, глядя ей в глаза.

Наверное, сейчас я бы мог понять её «зверька». Надя прекрасна, когда загнана в угол. Её глаза влажно блестели, рот приоткрыт, а напряжение, прошедшее по телу, выдавало крайнюю степень включения в происходящее. Ничто так не обостряет реальность, как необходимость выжить. Но от этого быстро устаешь.

— Ты перепутал пациентов, — хрипло прошептала она и вышла из лифта, уже не уточняя, тот ли этаж…

Неужели так заметно, что я настолько ущербна?

Я смотрела на Вереса, пока он читал карту пациента, стоя над койкой, а сама пыталась собрать себя изнутри и подпереть обломками стержня все, что от меня осталось.

Нет, этот Бесовецкий просто нечто… Он привык из всего выжимать информацию, а на людей ему плевать. Главное — объяснить все, что мало мальски интересно? Вот и сейчас он стоит и хмуро пялится на пожилого мужчину, который сбивчиво рассказывает о первых симптомах синдрома, ставшие для него полной неожиданностью. А я не знаю, чего ждать. Что он спросит? Или просто молча выйдет из палаты, ничего не объяснив?

— Сначала стали появляться кровоподтеки по телу, — рассказывал пациент, — потом — меня увезли на скорой с внутренним кровотечением…

Говорить ему было трудно, так как нескольких зубов спереди не хватало — особенность развития болезни.

— Мне нужно вас осмотреть, — пошевелился Бесовецкий и направился к тележке за перчатками. — Раздевайтесь.

Я деликатно отвернулась и случайно задержалась взглядом на Вересе. Ещё в кабинете, когда он стянул футболку вместе с толстовкой, я вылупилась на его выраженную мускулатуру под этим мешком, который он предпочитал носить. Сложно было представить, что под его одеждой обнаружится такое тело. А сейчас я задержалась взглядом на движении его рук, рисунке мышц и вен, оплетающих его запястья и пальцы. Казалось, что он не перчатки надевает, а укрощает силу, рвущуюся из него. Или злость. На всех.

Он прятался ото всех. Не просто так его притащили вчера под таким конвоем. Они все знали, что под его толстовкой. Но мне никто ничего объяснять не спешил. Меня ему будто на съедение отдали. Только за что? За ошибку?

Я так засмотрелась, что не успела отвернуться, когда Верес вдруг поймал меня за этим занятием. Ничего не оставалось, как сделать вид, что задумалась.

— Меня столько раз осматривали, — сетовал пациент, — какой в этом смысл? Все становится только хуже… Вы не знаете, что со мной и как это лечить.

— Если ничего не делать, лучше точно не станет, — бросила я из-за плеча. — Верес Олегович вас ещё не осматривал. Пожалуйста, содействуйте.

— Вставайте, — холодно приказал Бесовецкий пациенту.