Она отвернулась и вскинула руку, поправляя измученный локон, упавший ей на глаза. А я снова не отказал себе в том, чтобы запомнить её в деталях — медленно втянул воздух и сглотнул, раскатывая по небу «последний глоток». Ее можно было бы принимать в виде ингаляций, вешать себе на шею и дышать…
Тут двери кабинета открылись, и показался Горький.
— Здравствуйте, — выдала хриплое Надя, а у меня как в замедленной съемке побежали перед глазами кадры: Давид бросает на нее быстрый взгляд, кивает и устремляется ко мне, а я чувствую себя подростком у кабинета директора, из которого вышел отец после взбучки и едва не снес училку, в которую я влюблен по уши.
— Поехали, — вывел меня из ступора Горький.
Надя скрылась за дверьми, а я повернулся к своему конвою. Данила проводил нас до проходной.
— Доброго дня, Верес Олегович, — попрощался учтиво.
— И тебе, — буркнул я и направился на улицу.
Легкие наполнились свежим воздухом, а ноздри — множеством запахов, в которых солировал лес. Вернее, лесные декорации вокруг здания. Было уже далеко за полдень, когда мы выехали с территории.
— Куда ты меня везешь? — поинтересовался я вяло.
— А куда тебя отвезти?
— Тебе не по пути.
— Верес, я бы хотел поговорить. Ты не будешь против?
— Как ты узнал? — повернул я к нему голову. Горький бросил на меня напряженный взгляд, и ответ стал не нужен. — Да ладно! Вот так просто?
— Ярослав просил за тобой присмотреть. Можно угостить тебя обедом?
— Можно меня допросить.
— Я хочу помочь, — терпеливо возразил Горький.
— Прости, я, наверное, верю тебе. Но привычка…
— Понимаю…
— Мне было слишком страшно сегодня, — выдавил я. — И меня от этого мутит. Останови пожалуйста…
Давид послушно съехал на обочину, где я и проблевался от души.
— Что-то подсыпали? — тревожно спросил Горький, присаживаясь рядом на корточки, и сунул мне бутылку воды.
— Нет, — сдавленно выдохнул я и принялся жадно пить.
Так повелось, что после каждого такого «сотрудничества» у меня появлялась рефлекторная необходимость вывернуться наизнанку. Сколько раз я жалел, что не могу просто сдохнуть…
Уже сидя в кафе на заправке, я почувствовал себя лучше. Горячий чай потек по нутру, согревая и разгоняя остатки адреналина. В зале было пустынно, пахло выпечкой, кофе, жизнью.
— Мне подбросили жучок на тачку. — С губ слетел смешок. — Я — идиот, не проверил.
— Сколько лет прошло с того, как ты вырвался из плена? — спросил Горький.
— Я не хочу об этом говорить, — отрезал я.
Взгляд застыл, а тело наполнилось противной слабостью. Это было целую жизнь назад, но я до сих пор чувствую железный ошейник на горле, бессилие перед теми, кто сильнее, и еле управляемое желание убивать каждого, кто решит снова распорядиться моей жизнью…
— Шесть, — выдавил я раздраженно. — Зачем это тебе?
Горький тяжело вздохнул.
— Я хочу помочь.
— Не надо. Я сам свяжусь с Яром и поговорю об этом.
— Яр за тебя переживает.
— В этом мы с ним похожи, — усмехнулся я. — Но мне вернее просто потеряться. Подальше, чем в прошлый раз.
— Всему есть предел.
— Не думал, что ты опустишься до запугиваний.
— Я не запугиваю, — нахмурился Горький.
— Ты можешь гарантировать, что никто из Института не раскроет на меня пасть? У меня — феноменальная врожденная одаренность распознавать сложные яды, а эта сфера — самая популярная теперь в борьбе за власть, Горький. Все друг друга травят направо и налево — люди, ведьмаки, оборотни. На мою шкуру не перестанут охотиться, пока не придумают что-то или кого-то получше. Чем, кстати, ваш институт тоже займется, попади я им в лапы. Ты правда сможешь меня от всего этого защитить?
— Риск есть, но он стоит преимуществ.
— Не тебе это решать, — прорычал я.
— Сейчас ты рискуешь больше в одиночестве.
— Пока Яр не позвал, я справлялся, — жестко чеканил я.
— Ты злишься сейчас потому, что знаешь, как шатко твое положение. Ты не сможешь прятаться вечно, у тебя есть друзья, которые иногда могут тебя позвать. Тебе нужна обычная жизнь, как и всем остальным.
— Жизнь без ошейника нужна мне больше! Меня научили расставлять приоритеты раз и навсегда!
— Сейчас многое поменялось с того момента, как ты столкнулся с пленом, — хладнокровно парировал Горький. — Теперь нельзя просто взять и обречь оборотня на эксперименты, Верес. За это очень долго боролись, и я могу гарантировать тебе, что никто тебя не тронет. Но договориться придется. И твои способности будут главным предметом договора.