Я украдкой бросила на Бесовецкого взгляд, помешивая омлет в сковородке. Думал, я не замечаю, как он напрягается каждый раз по утрам, когда видит в окне дом напротив, а не безлюдный лес? Но прогресс всё же есть.
Мы решили жить в той самой квартире, которую снял Бесовецкий в старом районе. Она мне действительно очень понравилась, а кухня здесь была вне всяких похвал, и я с упоением готовила на ней завтраки каждое утро.
— Ну и какие твои прогнозы? — поинтересовался он хрипло, всё ещё стоя в проеме кухни. А я уже решила, что мой диагностический взгляд остался незамеченным.
Бесовецкий заявился из душа в одних штанах, сложив руки в карманы. От него пахло цитрусовым гелем, и я непроизвольно сглотнула. Знает же, что неотразим.
— Что? — обернулась я, стараясь успокоить тяжелое дыхание.
От его голоса по телу прошлась волна мурашек, и я поджала пальцы на ногах. А от понимания, что он все чувствует, щеки вспыхнули.
— Я не безнадежен? — усмехнулся он довольно, глядя на меня оценивающе.
— Перестань это делать со мной, — проворчала я, отворачиваясь. — Хотя бы пока я завтрак готовлю.
— Что делать? — поинтересовался он невинно.
— Ты меня заводишь и знаешь об этом. А на курсах обещали, что после медового месяца станет легче.
— Врут. — И он оттолкнулся от двери и собрался подойти, но я выставила руку:
— Не двигайся и молчи, иначе мы не позавтракаем сегодня…
— Я просто хотел помешать омлет, а то он горит, — хищно оскалился Верес.
— Чёрт! — засуетилась я, выключая печку.
И потеряла бдительность...
Через минуту омлет сгорел окончательно, но нам обоим было не до него. Мы были заняты тем, чтобы отвоевать у обычного будничного утра ещё немного ночных страстей, прежде чем разъехаться по разным концам города.
Все же хорошо, что мы не работаем с Бесовецким вместе. Я бы не смогла думать о работе в его присутствии ещё долго. А так... пострадал пока что лишь омлет.
Когда внешние обстоятельства перестали нервировать, меня накрыло всем, что я себе отказывалась позволять раньше. Я влюбилась в Бесовецкого по самые уши, и каждый день с ним только усугублял симптомы очарования. Но я не стала себе этого запрещать. У меня появилась жажда жизни, радость просыпаться утром и спешить вечером домой, новые цели и азарт от их достижения.
После прохождения курса реабилитации я устроилась ведущим диагностом в отдел терапии при реабилитационном центре. Краморов отпустил и даже порадовался за меня, но не от всего сердца. Ворчал, что Бесовецкому теперь придется подбирать команду, но я лишь сообщила, что не сомневаюсь ни в его способностях, ни в квалификации Бесовецкого. Ну и смягчила уход обещанием, что готова остаться в отделе в качестве внештатного консультанта.
— Теперь мы оба опаздываем на работу. Голодные, — ворчала я, лихорадочно одеваясь.
Секс на кухне случался обычно до завтрака, но последнюю неделю мы были слишком заняты на работе, и близости не хватало обоим.
— Так и чем закончилась твоя утренняя диагностика? — усмехнулся он над ухом, протягивая руку к верхней полке.
— Со мной все плохо, потому что слишком хорошо. А ты как всегда неотразим.
— Лиса, — усмехнулся он и куснул меня в шею.
Только еле уловимый холод его отстраненности витал сегодня между нами. Но с Бесовецким так всегда — если появлялось дело, над которым он ломал голову, или разрабатывал новую формулу противоядия, возвращать его в реальность стоило трудов.
— Мы сегодня обедаем с Ларой, — с улыбкой сообщила я, когда мы вместе спустились во двор. Питер меланхолично заворчал, усевшись между нами, и принялся терпеливо ждать, кто сегодня потянет его в свою машину. Чаще всего его забирал Верес. Но иногда он ездил со мной, и мы вместе гуляли с ним по парку при реабилитационном центре.— Лара придет сегодня в центр на очередной осмотр, и мы, наконец, увидимся.
С Ларой мы подружились по-настоящему. Она заканчивала повышение квалификации по хирургии и, будучи уже на седьмом месяце беременности, пробовала практиковать в отделении, где работал племянник Ярослава Князева Игорь. Мы с ней сошлись в том, что работать вместе со своими мужчинами не вариант. Что ни говори, а отделение Краморова с его мрачной атмосферой, загадками и тайнами больше под стать Бесовецкому. А я оживала с каждым днем, погружаясь в работу с пациентами реабилитационного центра.
— Хорошо, что вам удается видеться, — рассеяно отозвался Верес на мою новость, но вдруг притянул меня к себе и склонился к уху: — Я знаю, что ты видишь меня насквозь. Да, у меня есть одно неприятное дело. Сегодня я с ним покончу и расскажу тебе все вечером.
— Хорошо, — закивала я, улыбаясь. — Тогда до вечера.
Верес направился к машине, Питер устремился следом за ним, а я задержалась на крыльце, задумавшись.
Наверняка за одними своими секретами Бесовецкий успешно скрывает другие. Иногда он все же не спит по ночам. А порой я просыпаюсь от его вскрика, и он позволяет себя обнять, оставаясь рядом. Но, наверное, какие-то тайны следует все же оставить ему. Хотя бы на время.
Я проследила, как его машина проехала мимо, махнула рукой Питеру в окне и направилась к своему автомобилю.
— Ну и? — с усмешкой поинтересовался Краморов, развалившись в своем кресле. Я сидел напротив, молча глядя на него. Когда пауза затянулась, он усмехнулся шире: — Да, ты правильно понял — это не вопрос выбора. Ты не можешь отказаться.
— Когда вы получили формулы ядов, я и правда поверил, что на этом ваша партия закончена, — недовольно отозвался я.
— Ты — идеальный кандидат, Верес Олегович, на мою должность. А мне пора спокойно уйти на пенсию, которая ждет меня уже лет десять как.
— У меня нет связей, — хмуро возразил я.
— Связи — дело наживное. Моя репутация остается с тобой. И я всегда на связи, пока способен отвечать на звонки. А когда уже не смогу, ты во мне нуждаться точно перестанешь. Да и не чета я тебе. Я — посредственный диагност, а ты — гений в этой области. А после Айзатова тебе уже вряд ли кто-то рискнет угрожать.
Он усмехнулся. Я же продолжал мрачно буравить его взглядом исподлобья. Мне жутко не хотелось принимать предложение занять его место. Я не помнил те времена, когда тщеславие ещё было мне знакомо. Мне нравилась та тень, в которой я мог жить и иметь возможность работать лишь приходящим специалистом. Но череда счетов от настоящей жизни, предложение которой я принял, привела меня в кресло Краморова. И было не отвертеться.
— Давай, Верес Олегович, не дрейфь. Нужно брать от жизни все. А твоей звезде уже не закатиться. Не после такого яркого возвращения.
В аду я видел этот отдел. Но за свободу придется платить. Уж это Краморов мне забыть не даст.
— Когда вы уходите?
— Сейчас, — усмехнулся он и тяжело поднялся с кресла. — Нас уже ждут в зале для объявления о моей отставке.
Я только прикрыл глаза ладонью, тяжело вздыхая, и поднялся следом.