С утра снова лил дождь….
Он постукивал в окно, шелестел листьями деревьев и забрасывал в форточку ароматы осеннего леса, от которых приятно щемило в груди. Из-под одеяла не хотелось вылезать, и я лежала, свернувшись в комок, и прислушивалась к дому. Вереса рядом не было, но я слышала, как дышал Питер где-то неподалеку.
Вот и куда делся этот мужчина? Нет, тревожно не было — он не бросит и где-то рядом. Но он должен был быть рядом настолько, чтобы между нами не оставалось ни миллиметра расстояния… Мне невыносимо захотелось уснуть и проснуться к его возвращению, но нужда все же выгнала из кровати.
— Привет, Питер, — спустила я ноги на пол. — Куда унесло нашего общего любимого мужчину, не знаешь?
Пес завилял хвостом, приподняв уши, будто ждал, когда я спрошу, и мне можно будет нажаловаться на Вереса. Он подбежал к двери на улицу и обличительно нарычал на нее.
— И куда он ушел? Погулять?
Питер повернул голову на бок, а я задумалась. Он совершенно точно рванет на улицу, если я открою двери.
— Давай мы подождем, ведь Верес наверняка рассчитывает на наше с тобой благоразумие. А записки.… — и я огляделась. — … нет. Надо будет научить твоего хозяина их оставлять…
Санузел в доме был аскетичный и маленький. Но благодаря заботе Вереса, который поставил там маленький обогреватель, теплый. Я заглянула в небольшое зеркало над раковиной и улыбнулась своему отражению.
Как же было непривычно хорошо…
Здесь, вдалеке от моей жизни, в это верилось всей душой, и было легко дышать. И все тут казалось трогательным и наполненным смыслом — эта маленькая раковина с облупленными краями эмали, простой стаканчик с двумя зубными щетками и тюбиком ароматной пасты, бледно-жёлтая плитка и запах простого мыла… как в детстве. Наверное, в глубине души я осталась той маленькой девочкой из приюта, брошенной и потерянной. Когда меня с братом отдали в приют, даже такие минимальные удобства, как унылая ванная с бесцветным кафелем и мылом, казались мне благодатью. Вот и сейчас я словно в реабилитационном периоде.
Присмотревшись к конструкции зеркала, я потянула за его край и обнаружила за ним небольшой шкаф с парой полок. На одной валялось два блистера с таблетками. Пробежав взглядом по названиям, я нахмурилась. Нет, ничего такого в том, что Вересу нужна поддержка препаратов, не было. Но мне важно было знать, что он в этой поддержке нуждается. А он, похоже, не привык этим с кем-то делиться.
Тут в комнате радостно гавкнул Питер, и я поспешно закрыла шкафчик и вышла из ванной.
Верес встретил меня взглядом от печки-буржуйки. Он складывал дрова рядом с ней и разводил огонь.
— Не замерзла?
— Нет, — мотнула я головой, возвращаясь к дивану. — Ты плохо спал?
— Ты нашла таблетки?
— Да.
— Да.
Я кивнула и огляделась.
— Мне хочется о тебе позаботиться, но я понятия не имею, как управляться с этим чайником и кофеваркой.
— Ничего не поделать, — улыбнулся он устало. — Заботиться о тебе буду я. Залезай под одеяло. Сейчас печь растопится, и потеплеет.
— Ты не хочешь, чтобы я о тебе заботилась…
— Почему тебе нужно обо мне заботиться? — неподдельно интересовался он. — Думаешь, что должна мне?
— От части. Но не в этом дело. Ты мне небезразличен, и я хочу тебе помочь. — Я уселась на диван и принялась внимательно изучать его профиль. — Ты думаешь, что диагност — не самая идеальная для тебя пара, да?
— Я не могу так думать, — спокойно возразил он, но следом нахмурился, явно нервничая. — Оборотни, в смысле. Не могут. Потому что для нас это невозможно. Мне все равно, кто ты.
— Верес, что ты боишься мне сказать каждый раз? — осторожно спросила я.
Он повернул ко мне голову и застыл с напряженным взглядом, но будто смотрел сквозь меня.
— Я боюсь дать тебе понять, что для меня в твоем отношении уже все решено и изменению не подлежит, — понизил он голос.
Сказанное далось ему с трудом, а это значило, что ничего хорошего мне не услышать.
— Это «да» или «нет»? — все же спросила я.
— Надя,.. — начал было он, но я покачала головой:
— Ответь.
И снова этот тяжелый взгляд.
— Звериная часть ответила бы «да», — наконец, произнес он. — И я очень хотел сначала попытаться...
Мой взгляд дрогнул.
— Но теперь считаешь, что не стоит, — с усилием выдавила я.
— Я сделаю все, чтобы тебе помочь. Но ты мне ничего не должна.
— Почему? — подняла я на него взгляд. — Почему ты не хочешь дать мне шанс? «Нам», как ты говорил.
— Я безнадежен.
— И как ты диагностировал это у себя? — Я скрестила руки на груди, взглянув на него с вызовом. Верес помрачнел, но я не собиралась давать ему спуска. — Договаривай, Бесовецкий. Кто для меня надежнее? Нарисуй мне его портрет, чтобы я не вляпалась в очередного Славу. А, может, ты мне поможешь кастинг провести?
Ох, как он взбесился внутри, оставаясь холодным снаружи. Но я же видела его глаза. Янтарь в них потемнел до цвета кровавого заката.
— Да ты заяц по натуре, а не лис, Бесовецкий! — задышала я чаще. — Ну чего ты так боишься? Или не хочешь меня? Я тебе не нравлюсь? Не подхожу?
Он медленно поднялся, усмехаясь:
— Ты провоцируешь. Но я ведусь на провокацию.
И он потянул с себя футболку, а я не смогла отвести взгляд от его совершенного тела. И дело было не в идеальном рельефе его мышц, а, скорее, в том, что они скрывали — ранимый, но несломленный дух Бесовецкого.
— Кажется, ты планируешь привести какой-то аргумент? — вздернула я бровь и тяжело сглотнула, когда он потянул джинсы с бедер.
Нет, он не красовался. Наверное, и тело свое считал чем-то обыденным и совсем не тем, чем стоит хвастаться. Эти его толстовки…
— Я хочу заняться твоими гипотезами, — хрипло постановил он, нависая надо мной, и стянул с меня плед.
— И зачем это мне? — прошептала в его губы, когда он приблизился к моему лицу. — Мне нужен ты. И я этого так не оставлю, понял?