Развод с монстром

47

Оборотни вообще плохо приспособлены к ведению бесед. А я и вовсе растерял все навыки за эти годы. Я видел, как Надя пытается ко мне пробиться, но все больше ощущал себя парализованным. Я будто диагностировал у самого себя неизлечимую болезнь и с каждым симптомом понимал, что у меня нет шансов.

Зачем я ей такой?

Я задавался этим вопросом снова и снова. И приходил к неутешительным выводам. Дело даже не в ней. Какая-то часть меня не хотела ничего менять. Слишком быстро все. Я не успел выйти из тени деревьев, как оказался в гуще событий, изменивших мою жизнь полностью. Мне было слишком страшно. Страшно завести себе слабость, на которую теперь будет легко надавить, ведь Надя не будет сидеть со мной в лесу и прятаться всю жизнь.

Надежды на людей не оправдались. Ведьмаков я боялся больше людей и не мог заставить себя довериться.

Но пока вокруг лес, тишина и безмятежность, легко было обманывать себя, что все наладится и что у меня правда есть шанс на другое будущее.

Когда Надя потянулась ко мне, я позволил себе забыться окончательно. И даже не представлял, как изголодался по ней. Стоило вскользь задеть кожу на её шее, она впилась пальцами в мои плечи, а ее дыхание стало поверхностным. Нежная кожа послушно воспалилась под моими руками, когда я потянул с нее футболку… Могло показаться, что она очень подходит этому месту — такая же тихая, мягкая, податливая, как и природа вокруг. Ее дыхание — как шелест ветра в березовой кроне над головой в летний полдень, взгляд цвета чая с медом обжигает, и хочется пить не спеша… И только запах лекарств, оставшийся на ее коже, заставлял шерсть дыбится на загривке.

И ведь не смыть его здесь никак…

Старый диван удивленно скрипнул под нами, когда я усадил Надю на себя — чёрт бы его подрал! Но шанса солировать у него не осталось с моим первым судорожным рывком и её вскриком. Как же Наде шли солнечные пятна, разбросанные по белоснежным ребрам и груди! Она двигалась, запрокинув голову, а я наслаждался этой пляской света перед глазами. Даже если зажмуриться, я всё ещё видел её будто внутри — прозрачную, нежную и такую уязвимую, что страшно сжать пальцы чуть сильнее…

А потом я перестал видеть. Тело скрутило от темной жажды обладания и необходимости присвоить свою женщину полностью. Я опрокинул её на спину, спрятав от солнца и погрузив в свою жаркую тьму. Но она не заметила этого. Надя отвечала так правильно и так самозабвенно, что это ее чувство свободы передалось и мне.

И я выпустил когти, забывая о обо всем…

— Правда? Вы обращаетесь в привычных животных?

— Правда, — улыбался я, жмурясь на разгоревшийся в буржуйке огонь.

— Я думала, что это что-то, присущее только вам.

Я обернулся к ней. Она сидела, укутанная в плед, и отсветы от огня плясали на ее голых плечах.

— Оборотня можно отличить только по размеру. Вес зверя не может быть меньше веса человека, а иногда больше, если зверь крупнее. Из меня, к примеру, выходит довольно крупный лис.

— Ты — лис? — протянула она, и взгляд ее заискрился. — Как же я не догадалась сразу...

Я улыбнулся шире.

— Попа не щиплет?

— Ерунда, — отмахнулась она. — Пройдет.

Мой порыв стоил Наде поцарапанных ягодиц, но и она не осталась в долгу, наставив мне жгучих меток на шее. Те приятно пекли на коже, поддерживая в крови постоянное количество эндорфинов, и они туманили мозги, мешая сосредотачиваться на том, что происходит за пределами дома. Тревожность прогрессировала несмотря ни на что. Мой зверь считал, что у него теперь семья и нора, полная счастья и забот.

— Верес, а ты покажешь?

— Что? — не сразу понял я, погруженный в мысли.

— Ну, какой ты лис…

— Не хотелось бы, — нахмурился я. — Хочешь что-нибудь другое?

— Чаю и шоколада, — разочарованно ответила Надя.

— Максимум — конечный вариант могу показать, — пошел я на компромисс. — Какой я лис. Сам оборот…

— Да я же видела уже, — напомнила она, — как оборачивался пациент в клинике. Неужели твой оборот страшнее?

— Нет. Мой будет здоровым и быстрым, в отличие от того, что ты видела там…

— Ну вот…

— Но это — не одно и то же…

— Ладно, не переживай. Не все сразу, да?

— Да, — медленно кивнул я.

И кто тут из нас владел ситуацией? Да, я ее спас. Но именно Надя сейчас чувствует себя в своей шкуре здесь. Не я.

— Будешь шоколадку? — и она кокетливо облизнулась.

— Конечно, — я вздохнул и едва не задохнулся теплом, затопившим меня полностью.

Как же было непривычно от этого света, что она излучала. На улице стемнело, но в моей норе — уютно, пахнет сексом и шоколадом, и это обещает самый незабываемый побег из всех, которые мне довелось пережить.

— Хорошо, что ты запасся тут шоколадом, — выдохнула Надя, жмурясь от удовольствия. — И на сколько его хватит?

— Я на тебя не рассчитывал, — усмехнулся я. — Поэтому, ненадолго.

— Просто скажи мне, сколько у тебя шоколадок, — состроила она скорбь.

— Пять…

— Кошмар. Верес, ну как же так? Ты совсем не любишь сладкое?

— Теперь люблю.

Она вздохнула и посмотрела на меня серьёзно:

— Как думаешь, на сколько мы тут?

— Я бы посидел пару-тройку дней, пока там все утрясется. Горький с Краморовым прочешут отделение, уберут нелояльных, если те ещё остались…

— Айзатов поэтому меня спокойно и отпускал в отделение работать, да? — усмехнулась она с горечью, зябко ежась. — У него там были надсмотрщики…

— Это предсказуемо, — пожал я плечами. — Но теперь все позади. Помни об этом…

Она уложила мне голову на колени и уставилась на огонь. Да, ей понадобится время. Нам обоим. А ведь мне предстоит сказать ей о том, что я — не самый легкий ее пациент. И вернуться к таблеткам, пожалуй.

Потому что сплю я дерьмово и часто просыпаюсь от собственного крика…