Счастливчик

Глава 26 Убийство

Плохие предчувствия Николетт не сбылись — Окассен оставался в полном здравии, и сплетни Гюи до него не дошли. Миновал месяц после возвращения из Рюффая, и в Витри всё было спокойно.

— Этот год будет хорошим! — сказал Окассен. — Урожай отличный, мы выгодно продали сыр. Осенью поедем в Орлеан на турнир, и закажем себе лучшие наряды.

— Ты поедешь один, — мрачно ответила Николетт.

— Почему? — удивлённо спросил он.

— Потому что мне нет никакой радости от праздников, на которых меня выслеживают, точно последнюю шлюху, — сдавленно проговорила она и ушла в кухню.

Ничто не доставляло ей удовольствия — ни гнущиеся от тяжести плодов яблони и абрикосы, ни телята-двойняшки, которых принесла новая корова, ни даже то, что дома были все здоровы.

— Что, он и тебе в душу наплевал? — саркастически спросила Урсула. — Этого следовало ожидать!

— Не в первый раз, — в тон ей ответила Николетт. — Я уже привыкла. Просто сдуру подумала, что он исправился. Но нет, чудес не бывает.

Долго предаваться унынию было некогда. Хозяйство и дети занимали почти всё время Николетт. С Окассеном она держалась сдержанно. Видно было, что он заискивает, старается подладиться.

«А мне всё равно», — говорила она себе.

В середине июля явился гонец из Гюи. Он сказал, что привёз письмо от мадам Мелинды.

— Кому, мне или мужу? — спросила Николетт.

— Вам, мадам.

— Хорошо, — холодно ответила она. — Поезжайте.

— Но мне велено дождаться ответа, — удивлённо сказал он.

— Ну, сидите и ждите. Мой муж на охоте, а без него мне нельзя вскрывать никакие письма, — так же неприязненно произнесла Николетт.

Она ушла в дом, даже не предложив гонцу кружку сидра. Урсула сама пригласила его в кухню.

Окассен вернулся часа через два, к сёдлам его и Дамьена были приторочены куски разделанной туши молодого кабана.

— Там привезли письмо из Гюи. Прочитай и дай ответ, — сказала Николетт.

— Ты даже не порадуешься нашей добыче? — тоном обиженного ребёнка спросил он.

Николетт пожала плечами и пошла к бочке с дождевой водой.

— Дай ответ гонцу, и я помогу тебе помыться, — не глядя на Окассена, сказала она.

Он молча прошёл в дом. Через пару минут вернулся с удивлённым видом:

— Неужели ты держала человека два часа из-за такой ерунды? Это же просто записка от Мелинды, она хочет приехать на пару дней в гости.

— Ну, мало ли, — язвительно сказала она. — А вдруг мне прислали любовное письмо из Венгрии через Мелинду?

— Ах ты, сука! — вскрикнул он и влепил ей такую пощёчину, что Николетт пошатнулась.

Дамьен прыгнул между нею и Окассеном и выставил ладони вперёд:

— Не надо так, мессир!

— Уйди, Маризи, — с яростью проговорил Окассен. — А то и тебе наваляю.

— Ничего, я переживу, — быстро проговорил Дамьен. — Я-то вам никто, а это — женщина, которая защищала вас, когда все отказались. Жаль, что вы этого не помните.

Окассен злобно выругался и ушёл в дом.

— Больше не рискуй так, милый Дамьен, — сказала Николетт.

Урсула, видевшая всю сцену в окно, принесла полотенце, смоченное холодной водой, приложила к щеке Николетт.

— Что он делает? — спросила та.

— Наверх побежал. Сказал, что сейчас повесится, — осторожно ответила Урсула

— Что?!

Николетт помчалась наверх. Дверь спальни была заперта изнутри.

— Братец! — позвала она. — Не дури, пожалуйста! Открой дверь.

Он тут же отпер. Посмотрел на Николетт исподлобья, точь-в-точь как в детстве, когда она потехи ради прятала от него игрушки.

— Пойдём, тебе надо помыться после охоты, — сказала Николетт.

— Хорошо, — покорно ответил он.

Мелинда приехала на другой день к обеду. Гюи уже несколько дней находился в Орлеане, занимаясь своими вечными судебными сделками и тяжбами. Мелинде скучно было сидеть одной дома — в отличие от Николетт, она не любила ни хозяйственных хлопот, ни возни с детьми.

Она привезла с собой новую книжку стихов, которую Гюи купил ей в Париже за большие деньги. Книжка была украшена цветными миниатюрами, и дети, стоя за спиной Николетт, рассматривали их.

— Как жаль, что у нас нет денег на книги, — с грустью сказала Николетт. — Если бы я могла, читала бы целыми вечерами. Впрочем, люди должны довольствоваться тем, что есть. Ведь у многих нет даже крыши над головой.

— Да, — согласилась Мелинда. — Например, ваш первый жених Жерар. Он уже четыре года, как женился, а детей у них нет.

— Слава Богу, что я не вышла за него, — спокойно отозвалась Николетт. — Я бы не хотела жить без детей.

— А у вас разве был другой жених, матушка? — изумлённо спросил Робер.

Николетт молча обняла его и поцеловала в белокурый затылок. И вдруг вздрогнула, услышав отчаянный детский крик от ворот:

— Тётушка!

Это была Бланка. Растрёпанная, в разорванном на подоле платье, она держала за руку Окассена, а он испуганно оглядывался и ёжился, как бывало с ним только при затмении рассудка.

— Меня мамка послала в деревню, отнести той бабушке творог и сыр, — взахлёб рассказывала Бланка. — Я иду назад, а мне деревенские мальчишки говорят — на сеньора опять дурь напала, залез на дерево около моста, мужики не могут его снять. Я забралась к нему и уговорила спуститься. Так и вела за руку до дома.

— Молодец, детка, — сдержанно сказала Николетт.

Окассен озирался, словно впервые видел собственный двор. Взгляд его странно блуждал, зубы стучали, рот кривился. Мелинда в ужасе перекрестилась.

— А я думала, он совсем выздоровел, — прошептала она.

Окассен вздрогнул, как будто его ударили, и шарахнулся за спину к Николетт.

— Кто эта женщина? — глухим дрожащим голосом спросил он. — Я боюсь её, скажи, чтобы ушла!

— Бог с вами, мессир де Витри! — испуганно проговорила Мелинда. — Мы с вами знакомы с самого детства! Мой отец учил вас фехтованию…

— Меня зовут Морис де Филет, вы обознались, мадам, — мотая головой, забормотал он.

— Не спорьте с ним, это бесполезно, — сказала Николетт. — Как вы себя чувствуете, Морис?

— Плохо. Палачи пытали меня, вбили в голову тысячу иголок. Ужасная боль!

— Пойдёмте, я дам вам лекарство, — сказала Николетт и, обняв его за талию одной рукой, повела в дом.

Состояние Окассена не предвещало ничего хорошего. Он шарахался от матери и Урсулы, издал вопль ужаса при виде кошки, стонал, хватаясь за голову. Так обычно протекали у него буйные припадки. Николетт велела Урсуле принести снотворный настой, а сама отвела Окассена в спальню.

— Страшно, подружка, ох, как страшно! — повторял он, дрожа с головы до пят. — Палачи гонятся за мной. А если они придут сюда?

— Не придут, — терпеливо отвечала Николетт, снимая с него сапоги и кафтан. — А если сунутся, я их прогоню.

Урсула принесла настой и сообщила, что мужики привели коня Окассена, которого тот бросил, не привязав, около церкви.

— Прогони эту женщину! — крикнул Окассен. — Это ведьма! Она наводит на меня злые чары!

Урсула сердито фыркнула и убежала. Пока снотворное не подействовало, Николетт оставалась с Окассеном. Он не мог усидеть на месте, метался по комнате, держась за виски, жаловался на головную боль, потом начал рыдать.

— Потерпите, Морис, — просила Николетт, — скоро пройдёт.

Потом он стих, прилёг на край кровати и задремал. Николетт на цыпочках вышла из комнаты и спустилась вниз.

— Как мессир Окассен? — взволнованно спросил Дамьен. — Может, мне пойти покараулить там?

— Заснул, — тихо сказала она.

— Ох, милая Николетт, — покачав головой сказала Мелинда, — я изумляюсь вашему терпению! Он столько зла вам причинил, а вы так преданно ухаживаете за ним…

— Мне жалко его, — задумчиво проговорила Николетт, глядя в сторону. — В таком состоянии он как малый ребёнок, напуганный и ничего не понимающий.

Мелинда в страхе покачала головой.

— Сам вид сумасшедшего так тягостен! Я их ужасно боюсь.

— Ладно, давайте обедать, — сказала Николетт. — Урсула, пойдём, накроем на стол.

В середине обеда прибежал слуга со двора, сообщил, что приехал маркиз де Гюи.

— Час от часу не легче, — прошептала Николетт.

Вскоре и сам Гюи заявился, как всегда, улыбающийся нахально.

— Я вернулся через час, после того, как ты уехала, душенька, — сказал он Мелинде. — Подумал, что неплохо будет тоже навестить наших друзей Витри.

— Нам придётся уехать сразу после обеда, Клеман, — нервно ответила Мелинда. — Мы попали не ко времени.

— А что случилось?

Отвечать не пришлось. Сверху донёсся отчаянный вопль, и Николетт тотчас сорвалась с места.

— Вот тебе и на! — воскликнул Гюи. — А говорили, выздоровел…

Николетт обнаружила Окассена в коридоре. Он бродил, открывая все двери подряд и в ужасе вскрикивал, если замечал что-нибудь, кажущееся ему странным.

— Почему вы не спите, Морис? — ласково спросила она.

— Не могу, подружка! Чую, они гонятся за мной, хотят схватить! И голова болит, мочи нет терпеть!

— Сейчас я вам вина принесу. И обед… будете жареную курицу?

Он согласился, и Николетт поспешила вниз за обедом.

— Знаете, мы решили остаться заночевать, — сказал Гюи. — Мало ли что случится, мы не можем бросить вас одну в такой беде.

Он говорил вполне серьёзно, и Николетт кивнула:

— Спасибо, друзья мои. Но не могу обещать, что ночь будет приятной.

Она положила в оловянную миску несколько кусков курицы, хлеб, налила в кубок вина.

— Робер, Бланка, отнесите отцу обед!

Робер с готовностью взял кубок, Бланка — миску. Мелинда ужаснулась.

— Дорогая, вы посылаете к нему детей? А если он, не дай Бог, ударит их?

— Нет, — уверенно сказал Робер. — Отец нас никогда не бьёт, ни когда здоровый, ни когда болеет.

— Ну, это неправильно! — усмехнулся Гюи. — Детей надо пороть, иначе они вырастают слишком наглыми.

— Мы не наглые, — сердито сказал Робер.

— Мы просто смелые, — с усмешкой добавила Бланка.

Они побежали вверх по лестнице. Гюи посмотрел вслед детям, потом быстро перевёл взгляд на Николетт.

— Сынок точь-в-точь похож на вас. Даже сердится, как вы, — со своей обычной сальной ухмылкой сказал он.

Николетт молча вздохнула.

До самого вечера Окассен не угомонился. Ни вино, ни снотворное на него не действовали. Он бродил взад-вперёд по коридору и выл, по выражению Жилонны, «как проклятый».

— Может, лучше запереть его? — боязливо спрашивала Мелинда.

— Его нельзя запирать, — возразила Николетт, — он станет беситься.

— Давайте хоть свяжем, — предложил Гюи. — Мы с моим Тео в два счёта его скрутим.

— Нет, — сухо ответила Николетт.

Робер и Бланка сбегали проверить, что делает Окассен. Вернувшись через четверть часа, дети сообщили, что Бланка усыпила отца сказками.

— Давайте и мы ложиться, — сказала уставшая до смерти Николетт.

Она стелила супругам де Гюи в комнате для гостей, когда в коридоре послышалось шлёпание босых ног. Окассен, лохматый со сна, в ночной рубахе, заглянул в дверь.

— Кто здесь будет спать? — шёпотом спросил он.

— Гости.

— Эти люди не за мной приехали? Они не палачи?

— Нет, — сонно ответила Николетт. — Это друзья. Не шумите, пожалуйста, Морис.

Николетт легла в детской, на одной кровати с Робером и Дени, а Бланку забрала к себе бабушка. Всё стихло, только в коридоре раздавались стоны, жалобное бормотание и топот босых ног. Время от времени Окассен открывал то одну, то другую дверь и повторял:

— Будьте начеку! Палачи едут! Всех схватят, всех будут пытать…

Среди ночи дикий крик разорвал тишину. Люди вскочили, Дени и Тьерри заплакали с перепугу. Первым выбежал в коридор Дамьен со светильником, потом — Николетт в одной рубашке. Дыхание у неё пересеклось, вся кровь отлила от сердца. Посреди коридора стоял Гюи, державший на руках Мелинду. В груди молодой женщины торчал кинжал, вогнанный по самую рукоятку. Гюи был смертельно бледный, руки у него тряслись.

— Ваш сумасшедший убил её, — задыхаясь, говорил он. — Она, видно, вышла зачем-то из спальни. Я проснулся, когда почувствовал, что её рядом нет. Она лежала здесь, на полу…

Мадам Бланка запричитала во весь голос. А Николетт бросилась в спальню Окассена. Он спал, как убитый, лёжа вниз лицом. Николетт высекла кресалом искру, зажгла свечи, принялась обследовать постель, пол, стены. Нигде не было ни пятнышка крови.

— Окассен, проснись! — позвала Николетт, тряся его за плечо.

Он вскочил и испуганно уставился на неё глазами с безумно расширенными зрачками.

— Я ни в чём не виноват, подружка! Я не убивал! Не казните меня! — закричал он.

Николетт вышла в коридор. Ноги едва держали её, она не знала, что делать.

— Это не он, я уверена, — умоляюще проговорила она. — Он никогда не трогал никого во время припадков…

— Я поеду жаловаться графу, — с яростью проговорил Гюи. — Смерти жены я ни за что не прощу. Вашему бесноватому место на костре!

— Это не он убил! — закричала Урсула, до сих пор молча стоявшая за спиной Дамьена. — Не мог бы он так быстро заснуть. Я плохо спала, и слышала, он уже давно затих.

— И нож не наш, — добавила Николетт. — У нас никогда не было такого ножа.

— Ну, значит, эта ведьма заколола мою жену, — злобно сказал Гюи, кивнув на Урсулу. — У неё тоже с башкой не в порядке. Может, ей голоса нашептали — поди и убей?

Урсула посмотрела на него своими мрачными глазами так, что Гюи вздрогнул и побледнел ещё больше.

С рассветом Гюи увёз тело Мелинды в свой замок. А после обеда явился графский судебный исполнитель с отрядом вооружённой стражи.

— По приказу графа де Брешан я обязан арестовать шевалье де Витри и доставить его в графскую тюрьму, — сообщил исполнитель.

— Разве безумные подлежат суду? — гневно спросила Николетт. — Невменяемые не отвечают за свои поступки!

Судебный исполнитель не глядел в глаза Николетт и рыдающей мадам Бланке. Видно было, что дело ему самому крайне неприятно.

— Если безумец опасен для людей, мадам, он считается одержимым дьяволом и подлежит уничтожению без суда.

— Все знают, что маркиз де Гюи — разбойник, который убивает купцов на дорогах, — с тихой яростью проговорила Николетт. — Почему-то никто не уничтожает его без суда! Мой муж болен, но он никогда не причинял вреда людям!

— У меня приказ графа, мадам, — сказал исполнитель. — Мы обязаны доставить шевалье де Витри в Брешан, а там граф сам разберётся…

И тут, как на грех, Окассен сам вышел на крыльцо — нечёсаный, босой, без кафтана. Увидев солдат, он бешено завопил:

— Вы меня не захватите, проклятые палачи! Я вам глотки перегрызу!

Поднял камень, которым подпирали сломанную ступеньку, и бросил его в солдат. Ни в кого не попал, но тем подписал свой приговор.

— Взять его! — скомандовал судебный исполнитель.

Двое солдат двинулись к Окассену. Но тут произошла сцена, о которой исполнитель позже рассказывал со смесью ужаса и восхищения. Из-за двери выскочили трое маленьких детей и загородили собой безумца. Старший мальчик направлял на солдат детский незаточенный меч, девочка — настоящую охотничью пику. Самый младший держал кинжал вполне боевого вида.

— Вы не тронете отца, — яростно произнёс старший мальчик. — Сначала придётся перебить нас.

— Господи, сударыня, уберите детей! Не думаете же вы, что мы будем с ними драться, — воскликнул исполнитель.

— Подождите, — вдруг сказала черноволосая женщина, появившись за спинами детей. — Дайте нам минутку поговорить, господа! Это очень важно.

Ничего не понимающий исполнитель вынужден был согласиться. Солдаты расселись во дворе на скамьях и поленнице. Странная семейка удалилась в дом, причём, исполнитель мог поклясться — сумасшедшего увели дети, держа за обе руки.

— Отвратительная история, — сказал исполнитель сержанту. — Но какая у полоумного жена красотка!

— А дети? Настоящие волчата! — с явным одобрением сказал сержант. — Они ведь и правда готовы были драться!

Урсула сделала знак Николетт войти в кухню и закрыла дверь на щеколду.

— Скажи мне честно, подруга, — быстро спросила она. — Ты в самом деле спала с Гюи?

Николетт побелела, глаза её застыли.

— Некогда раздумывать! — жёстко проговорила Урсула. — Просто скажи — да или нет?

— Да, — одними губами произнесла Николетт.

Урсула смотрела на неё, не мигая, но в её взгляде не было осуждения.

— Ты хотела бы, чтобы Окассена забрали… чтобы избавиться от него?

— Зачем? — бессильно спросила Николетт.

— Не знаю. Ведь ты не любишь его. И ты могла бы уехать в Венгрию, например.

— Зачем? — так же тихо повторила Николетт.

— Ну, у тебя ведь там твоя любовь, — только сейчас в голосе Урсулы прозвучало лёгкое презрение.

Николетт зажмурилась и покачала головой.

— Господи, Урсула! Это было семь лет назад. Всего несколько месяцев. Неужели ты думаешь, что он до сих пор ждёт меня?

— Если ты хочешь спасти Окассена, собирайся в дорогу. Мы поедем в Брешан к графу, ты и я, — решительно проговорила Урсула. — Это Гюи убил Мелинду, чтобы разом избавиться и от жены, и от Окассена. Я уверена в этом, потому что цыганку зарубил оруженосец Гюи, по его приказу.

— Ты это видела? — в ужасе спросила Николетт.

— Нет, но я знала. Гюи сам предложил мне — открой овчарню, чтобы овцы вышли, и слуги побежали загонять их. А полоумный останется один.

— Зачем ты согласилась, Урсула? — вскричала Николетт. — Какая тебе была от этого польза?

Урсула отвернулась, помолчала, потом резко тряхнула головой.

— Гюи сказал, что за убийство цыганки Окассена признают невменяемым, и ты сможешь с ним развестись. Он сказал, что ты сама просила его об этом, и даже спала с ним.

— Я не об этом просила, Богом клянусь! — разразившись слезами, воскликнула Николетт. — Он устроил побег Бастьену за то, чтобы я провела с ним ночь.

Урсула мрачно кивнула.

— Я всегда подозревала, что Гюи врёт. Ты не такая, чтобы спать с кем попало.

— Но ты сама, зачем ты-то ему помогала? — всхлипывая, спросила Николетт.

Урсула с трудом сглотнула, и по щекам её тоже покатились слёзы.

— Я не знала, что Окассена могут убить за это. Думала — ты разведёшься с ним и уедешь в Венгрию. Я же до сих пор его люблю… с детства была влюблена в него. Но порчу не наводила! Я не умею, да и никогда не сделала бы с ним такого!

Она закрыла лицо руками и глухо разрыдалась, повторяя:

— Как мне стыдно перед тобой! Какая я дрянь!

— Успокойся, — обнимая её, сказала Николетт. — Ты всё рассказала, а значит, вовсе не дрянь. Пойдём, скажем людям графа, что мы едем с ними.