Счастливчик

Глава 8 Сатанинский дождь

Под вечер в Витри заявился отец Рок и «притащил с собой», как сказала Урсула, огромную дождевую тучу. Небо над лесом стало сизо-чёрным, в воздухе запахло дождём. Ласточки, жившие под крышей дома, тревожно носились над двором, задевая крыльями траву. Но пока не упало ни капельки.

— Лишь бы сильной грозы не было! — заметил отец Рок, скидывая с плеча кожаный мешок. — Говорят, в Анжере молнией сожгло собор и целую слободу гончаров.

Отец Рок, толстенький низкорослый монах из обители Сен-Жерве, появлялся в Витри три-четыре раза в год. Когда-то он обучался воинским искусствам вместе с покойным отцом Окассена, но посвящения в рыцари не прошёл — посчитал более выгодным для себя постричься в монахи. Он был крёстным отцом Окассена и, приходя в гости, неизменно приносил крестнику гостинцы — пару горшков монастырского сухого варенья.

— Давай, давай, отче, доставай своё варенье, а мы тебе нальём свежего сидра! — радостно воскликнул Окассен. — У нас отличный сидр получился в этом году. Николетт, собирай на стол!

Она и без его указаний уже нарезала сыр и хлеб, зачерпнула сидра из бочонка. Потом побежала в погреб за сливочным маслом и паштетом. Во дворе висела страшная духота, пронизанная запахом дождя.

— Надо загнать кур, пока не полило, — сама себе сказала Николетт.

Когда она вбежала в трапезную, Окассен и отец Рок уже выпили по полкружки сидра. Монах хитро подмигнул Николетт:

— Я слыхал, ты недурно пристроилась, девчонка?

Она сдержанно улыбнулась, но промолчала. Ничего не могла с собой поделать, недолюбливала она отца Рока. Слишком он был ехидный, насмешливый, совсем не похожий на человека святой жизни. Вечно рассказывал сальные анекдоты и некрасивые сплетни. Окассен не любил пошлых шуток, но к отцу Року относился с симпатией — тот учил его охотничьим приёмам, давал полезные хозяйственные советы.

— Оно, конечно, выгоднее выйти за дворянина, чем за конюшего, верно? — продолжил отец Рок, хлебнув сидра. — Удивляюсь, как ты не окрутила крестника?

— Перестань, отче, — нахмурившись, сказала Окассен. — Они с кузеном любят друг друга. Такие браки угодны Богу. Хочешь, в кости сыграем?

Николетт вернулась в кухню и увидела там Урсулу. Та сидела на ларе у окна и разговаривала, словно бы сама с собой.

— Нет, нет, я этого не допущу! Никогда он этого не сделает!

Голос её звучал испуганно, на лице отражались тоска и страх. Не замечая Николетт, она снова проговорила, глядя куда-то под потолок:

— Оставь меня в покое! Не мучай, отстань!

Николетт уже не в первый раз видела такое. Урсула разговаривала с «голосами» с самого детства. Самое странное, что нередко «голоса», действительно, предсказывали ей ближайшие события, как правило, неприятные — любимую собаку загрызут волки, сарай сгорит, на огороды налетит саранча. В такие мгновения Николетт побаивалась своей подруги, но не верила, что в неё вселяются демоны. И Бастьен, бывало, говорил:

— Урсула просто обладает даром предчувствия. Моя бабушка по матери тоже часто угадывала события и видела вещие сны.

Николетт дождалась, пока Урсула очнётся, и мягко сказала:

— Отнеси мужчинам груш, я их помыла.

Та встала с ларя и посмотрела на Николетт жалобно. Потёрла лоб.

— Что-то мне не по себе, подружка. Голова болит, на душе тяжко.

Глаза у неё были влажные, того и гляди заплачет.

— Гроза будет, — сказала Николетт. — Гляди, какие страшные тучи над лесом!

Николетт погасила огни во всём доме. Оставалась только лампа в кухне, с которой она обычно поднималась наверх. Взяв её, Николетт вдруг заметила, что входная дверь открыта нараспашку. Отец Рок стоял на крыльце, задрав голову к небу.

— Идите, ложитесь, отче! — позвала она. — Я вам постелила в трапезной на лавке. Пора запирать дверь.

— Сейчас, сейчас. Я гляжу, небо уж больно жуткое.

Он перекрестился, и тотчас над лесом загрохотало. Первый удар был глухой, а потом раздался такой страшный раскат, точно небесный свод раскололся на куски. Огромная ветвистая молния сверкнула над лесом. Хлынул сильнейший ливень, ограда и ворота вмиг скрылись за серой завесой воды.

— Да идите же в дом! — крикнула Николетт. — Хотите, чтобы всю кухню затопило?

— Господи Иисусе! — вскрикнул Рок. — Что же это творится?

Николетт выбежала на крыльцо и закричала от ужаса. Вместе с дождём с тёмного неба падали мелкие рыбины. Они извивались на земле, шлёпались на крыши сараев, развевали рты… На крик Николетт выбежали все домочадцы. Служанка Жилонна заголосила, мадам Бланка заплакала от страха.

— Это конец света! — причитала она, крестясь. — Господь карает нас за грехи!

Николетт невольно посмотрела на Окассена. Как, наверное, страшно ему, не переносящему грозы, даже если все прочие трясутся от ужаса… Но Окассен молчал, только пальцы нервно сжимались в кулаки. Впрочем, и рыбы скоро перестали падать. Теперь только дождь шумел да молнии продолжали резать небо за лесом.

— Пойдёмте в дом, — настойчиво сказала Николетт. — Нужно помолиться. Давайте помолимся все вместе!

Она поставила лампу на стол. Все опустились на колени, отец Рок прочитал подряд «Pater noster», «Ave» и «Credo in dominem». После этого, уже слегка успокоившись, люди разошлись по своим постелям. Но Николетт не спалось. Она слушала раскаты грома, шептала молитвы и думала о Бастьене. Сердце давила глухая тоска. Она вспоминала падающих с неба рыб, и непонятный страх примешивался к тревоге. Николетт словно чувствовала нависший над домом меч судьбы. В кого он ударит? И когда?

Она закрыла глаза и попыталась вспомнить свои самые прекрасные мечты. Свадьба, украшенная цветами церковь, танцы во дворе. И новый дом, и любовь Бастьена, которую больше не надо будет скрывать, как постыдный грех. И даже колыбель с младенцем…

Вдруг раздался топот в коридоре, дверь с грохотом распахнулась, вбежал Окассен. Босой, взъерошенный, он влез к Николетт под одеяло. Она в ужасе пролепетала:

— Что такое? Что случилось?

Ведь он спал с Урсулой. Та помогала ему справляться с его страхами. Зачем он пришёл сюда?

— Гроза… ты же знаешь, как я боюсь грозы… и эти рыбы… откуда они взялись? — бессвязно бормотал он, прижимаясь к её плечу.

С ног до головы его била болезненная дрожь. Николетт заметила, что он даже не разделся на ночь, только кафтан и сапоги успел скинуть.

— Тише, тише, — ласково проговорила Николетт, сама непроизвольно задрожав от смутного ужаса. — Успокойся! Этих рыб, наверное, подхватило ветром в какой-нибудь реке и принесло сюда.

— Поверь мне, Николетт, это сатанинский дождь, — стуча зубами, ответил он. — Какая-то злая душа наколдовала на меня. Я чувствую, я знаю!

Николетт гладила его по волосам, шептала милые словечки и прозвища, которыми называла его в детстве. Он прижался к ней и стал понемногу успокаиваться. А самой Николетт было не по себе. Неужели сейчас, накануне её свадьбы, он останется спать с нею? Ведь это же непристойно, что люди подумают…

Окассен словно подслушал её мысли. Сел в кровати, обхватив колени руками. Заговорил взволнованно, но уже без капли страха в голосе.

— Послушай, Николетт, я не хочу, чтобы ты уезжала от нас. Тогда, после истории с Гюи, я наговорил тебе гадостей и ещё ударил… Прости меня, ради Христа!

— Я давно простила вас, мессир Окассен, — сдавленно ответила она.

— Не зови меня на вы, ведь мы здесь одни. Послушай, Николетт! Я знаю, ты презираешь меня за то, что я связался с этой мерзкой девкой…

— Нет-нет! — воскликнула она.

— Я не хотел этого, — словно не слыша, продолжал Окассен. — Она мне противна, стыдно даже глядеть на неё. Скажу честно, я сделал это… да, тебе назло. Не хотел отдавать тебя Жерару. А Бастьену ещё больше не хочу тебя отдавать!

Надо было вскочить, выбежать из комнаты, укрыться в каморке Жилонны. Но Николетт словно парализовало страхом. Она сидела, сжавшись в комок, и слушала то, чего давно подспудно ждала.

Окассен повернулся к ней, быстро взял за руку.

— Выходи за меня замуж, Николетт! — на одном дыхании проговорил он. — Выходи за меня, так будет лучше всего.

За окном снова сверкнула молния, сквозь прорези в ставнях на миг осветилось лицо Окассена — невероятно сосредоточенное, но не злое.

— Нет-нет, — едва слышно ответила Николетт. — Я не могу, мессир Окассен.

— Почему?

— Я люблю Бастьена, вы же знаете. Я давно люблю его, с тех пор, как он приехал во Францию. Не сердитесь на меня… я не виновата в своих чувствах!

Ей было страшно от тишины, в которой слышалось лишь его напряжённое дыхание. Что он сделает сейчас — задушит её голыми руками или бессильно расплачется?

— Я тоже люблю тебя. Давным-давно, с самого детства, — глухо произнёс он. — Разве ты не догадывалась?

— Пожалуйста, не надо! — простонала Николетт, зажав уши руками. — Не могу даже слышать это!

Из горла Окассена вырвался странный звук — то рыдание, то ли хрип. Он отдёрнул от неё руки, словно обжёгся.

— А, я так противен тебе?

Она хотела сказать: «Нет», но горло её сдавило страхом. Окассен резко повернулся к ней и вдруг притянул к себе за плечи.

— Не отдам, — хрипло сказал он. — Никому тебя не отдам, слышишь?

Николетт, уже понявшая, что сейчас произойдёт, рванулась в его руках. Окассен одним махом разорвал на ней рубашку от горла до талии. И зажал рот девушки ладонью, так что она и пикнуть не успела.

— Закричишь — сама себя опозоришь, дура!

И прижал её к подушкам, навалившись сверху всем телом. Николетт хотелось орать во весь голос, но словно некая злая сила лишила её остатков воли. Она бессильно рыдала, чувствуя, как руки Окассена скользят по её груди.

— О, какие они красивые! Вдвое больше, чем у той чернявой дряни, — быстро шептал Окассен. — Видит Бог, как я ненавижу её. Почему, почему ты у меня не первая?

Он целовал её живот, гладил внизу. Николетт стиснула зубы и сдавленно застонала, когда внутрь вошли его жёсткие пальцы.

— Почему я у тебя не первый? — с отчаянием пробормотал Окассен.

Наверное, он пытался быть нежным. Но все его ласки получались слишком быстрыми, сумбурными. Словно он тонул в реке и барахтался из последних сил, пытаясь спастись. Николетт беззвучно плакала, отвернув лицо, чтобы не слышать его лихорадочного дыхания.

Она не испытывала отвращения к Окассену, только ужас, как перед сегодняшним сатанинским дождём. Кажется, он искренне наслаждался своей тёмной страстью, которую наконец выпустил на волю. Целовал её волосы и шею, бормотал ласковые слова, каких Николетт в жизни от него не слышала. А она лежала неподвижно, словно мёртвая, повторяя в уме только одну фразу: «Когда же, когда это кончится?».

Наконец, Окассен оторвался от неё и, тяжело дыша, лёг рядом.

— Господи, как хорошо! У меня никогда ещё не было так долго!

Николетт вскочила. Теперь она пришла в себя. Чувства, застывшие во время унизительного насилия, теперь так и кипели. Стыд, отвращение, гнев. Всё тело ломило от боли. Соски горели, живот ныл. Никогда не бывало такого после любви с Бастьеном. Ощущение было, словно её избили ногами, оплевали, измазали грязью. Как теперь она выйдет за Бастьена после этой мерзости? Слёзы потоками полились из её глаз.

— Я сейчас разбужу мадам Бланку! — крикнула она. — Разбужу отца Рока. Всё расскажу! Я не хотела… ты меня изнасиловал!

— А я скажу, что давным-давно с тобой сплю, — всё ещё тяжело дыша, ответил он. — Скажу, что ты беременна от меня. Скажу, что передумал отдавать тебя Бастьену. Вот возьму, и сам женюсь на тебе!

Николетт была вся мокрая от слёз, растрёпанная, в клочьях разорванной рубахи. Её била крупная нервная дрожь, глаза светились ненавистью.

— Ты сумасшедший! — во весь голос закричала она. — Я давно знала, что ты чокнутый, в тебе бесы сидят! Сначала Урсулу изнасиловал, теперь меня! Таких, как ты, в деревнях кастрируют!

— Замолчи, дура! — яростно произнёс он.

— Не замолчу! Вот погоди, приедет Бастьен, он тебе покажет, как надо мной издеваться!

Окассен вдруг резко успокоился. Встал с кровати, тряхнул головой, отбрасывая волосы.

— Посмотрим, что сделает твой Бастьен, когда я сам на тебе женюсь, — усмехнувшись, сказал он. — Ведь ты моя крестьянка, значит, моя собственность. Если захочу, то обвенчаюсь с тобой прямо сейчас.

Он схватил кремень и кресало, выбил искру и зажёг лампу. Лицо у него было совершенно спокойное. Николетт даже подумала, что всё это неправда, ей просто снится страшный сон. Но нет, вот синяки от его пальцев на запястье, вот разорванная рубаха и отвратительно скомканная постель…

— Окассен, милый, — умоляюще проговорила она. — Что ты творишь? Опомнись! За что ты со мной так, братец?

— Оденься, — не глядя на неё, ответил Окассен. — Я пойду разбужу отца Рока. Ты ничего не добьёшься своими слезами и воплями. Николетт. Я так решил, и я сделаю по-своему, потому что жить без тебя не желаю.

Он взял лампу и вышел из комнаты. Николетт слышала, как он бормотал внизу, видимо, будил монаха. Потом на лестнице зазвучали шаги и кашель отца Рока. Николетт едва успела набросить на себя платье. Как бы ни было тяжко на душе, она не хотела предстать перед циничным монахом в растерзанной рубашке.

— Эй, ты! — крикнул Окассен, распахнув дверь в свою спальню. — Живо иди сюда!

По его тону Николетт догадалась — зовёт Урсулу. А она-то здесь зачем?

Вслед за Окассеном и отцом Роком в комнату вошёл взлохмаченный со сна конюх Матье. Через минуту появилась Урсула. Она с одинаковой ненавистью смотрела и на Окассена, и на Николетт. Всё слышала, всё знает, подумала Николетт. Почему же она на меня так злобно смотрит? Разве я хочу этого жуткого брака? Но у неё не было сейчас сил размышлять. Слёзы безостановочно катились из глаз, лоб и виски давила страшная тяжесть.

— Вот и два свидетеля, — сказал Окассен, указывая на Урсулу и Матье.

Так, под шум дождя, при свете единственной лампы, напротив скомканной постели, ещё хранившей следы грешного соития, монах обвенчал Окассена и Николетт. Когда в дверь заглянула заспанная мадам Бланка, обряд уже закончился. Николетт сказала: «Да». И на пальце её блестел старинный серебряный перстень, который достался Окассену от отца. За неимением венчального кольца жених надел Николетт этот перстень, а с её руки содрал колечко, подаренное к помолвке Бастьеном. Оно едва налезло ему до первой фаланги пальца.

— Что здесь такое творится? — изумлённо спросила мадам Бланка.

А дальше новобрачной пришлось возиться с хозяйкой, которой стало дурно от услышанных новостей. Окассен, уже полностью одетый, аккуратно причёсанный, сидел в трапезной за столом и говорил отцу Року:

— Я не мог больше бороться с собой, отче. Я и так подавлял это в себе с двенадцати лет. Неужели я так дурно поступил?

Монах лукаво захихикал.

— Апостол Павел учил: «Чтобы не разжигаться, женитесь». Без брака, конечно, было бы грешно, сын мой. А теперь всё правильно, всё по закону.

Николетт молчала, лицо у неё было застывшее, словно сонное. До сих пор всё происходящее казалось ей кошмарным сном.

— Боже мой, какой срам, какой позор! — стонала мадам Бланка. — Что скажет твой дядя? А граф, твой сюзерен? Ты женился без их согласия, на девице низкого происхождения, к тому же, чужой невесте…

— А мне наплевать, что они скажут! — грубо выкрикнул Окассен. — Никто моей жизни не хозяин, никто!

Николетт, всхлипывая, прикладывала хозяйке ко лбу полотенце, смоченное водой с уксусом.

— Ну, давайте выпьем, что ли? — предложил отец Рок. — Дождь-то кончился! Ха, ну и свадьба, век не забуду! Рыбы с неба падали!

А в кухне слышался сдавленный плач — это рыдала Урсула, лёжа вниз лицом на лавке. Все слышали её, но никто не пришёл утешать.