Сделка с дьяволом

ГЛАВА 3

КИАРА

13 ЛЕТ

За последние три года моя дружба с Домом стала только крепче. Мы проводим время либо в школе, либо в их пекарне, когда мы с мамой заходим в гости.

Маме нравится присматривать за мальчиками, и она проводит время, разговаривая с отцом Дома, пока он, его братья и я едим слишком много кексов.

Мы никогда не задерживаемся надолго — может быть, минут на тридцать — из-за моего отца. Он поручает своему водителю отвезти нас и привезти обратно. Мне все еще нельзя ходить в дом Дома, и маме тоже.

День смерти его мамы и день ее похорон — единственные исключения. Но, по крайней мере, у нас есть немного времени, чтобы подурачиться и побыть самими собой в пекарне. Это уже что-то.

Иногда, когда мне разрешают, я вижу Дома в библиотеке.

Мне жаль маму. У нее нет друзей после смерти Кармеллы. У нее есть только моя тетя Кирстен, с которой мы редко видимся, потому что папа запрещает. Я не знаю, почему.

Но, по крайней мере, у мамы есть отец Дома, с которым можно поговорить. Я уверена, что ей одиноко. Всем нужны друзья.

Когда мы с Домом не вместе, мы болтаем по телефону в любое время, когда моего отца нет дома, что в последнее время случается часто. Он ведет кучу разных дел и всегда занят. Слава богу. Я ненавижу, когда он дома.

Но, к несчастью для меня, сегодня он дома, и все, чего я хочу, это увидеть Дома.

Я скучаю по нему.

Я надеюсь, что смогу улизнуть незамеченной, пока он будет смотреть телевизор, и вернуться меньше, чем через час. Заметит ли он вообще, если я уйду? Он ничего не сказал, когда я на цыпочках спустилась по лестнице. Иногда я словно невидимка, пока ему что-то не понадобится.

Я медленно иду к двери, прямо мимо спинки дивана, на котором он сидит. Я просто напишу маме, когда уйду.

Моя ладонь ложится на дверную ручку.

Почти получилось.

— Куда ты собралась? — Кричит мой отец, резкий тон его голоса разносится по комнате.

Моя рука дрожит, когда я поворачиваю шею в сторону его голоса, его голова поворачивается в мою сторону, его глаза все еще прикованы к футбольному матчу.

Мое тело оживает от страха, дрожа от ужаса.

— Я просто иду в библиотеку.

Я изо всех сил стараюсь, чтобы мой голос звучал ровно. Если он почувствует страх, он поймет, что я лгу. Ну, вроде того. Я иду туда, но по причинам, которые он не одобрит.

— Я должна работать над научным проектом с ребятами из класса.

Он замолкает на секунду, и я купаюсь в облегчении, надеясь, что его молчание означает, что он меня отпустит. Иногда мне везет, и я застаю его в хорошем настроении. И хотя это случается нечасто, это самые лучшие дни, потому что в эти дни мы с Домом можем провести несколько часов вместе в библиотеке. Там есть зона для перекуса, где мы можем сидеть сколько угодно. Это единственное место, где я могу спрятаться и побыть ребенком без надзора кого-либо из знакомых моего отца. Его водитель всегда паркуется у входа. Он ни разу не заходил внутрь.

— Нет.

Одно слово, и моя надежда улетучивается.

— Это нечестно! — Кричу я. — Ты всегда так делаешь! Мне никогда не разрешают никуда ходить. Я учусь в школе. У меня есть дела, которые я должна делать! Неужели ты не понимаешь?

Телевизор замолкает, и я тут же понимаю, что перегнула палку. Но мне так надоело, что он контролирует меня и не дает мне жить своей жизнью.

Кто захочет дружить с девочкой, которой ничего не разрешается делать? Несколько детей пытались гулять со мной, но отец всегда говорил «нет». Пусть мне всего тринадцать, но я уже достаточно взрослая, чтобы делать что-то, а не сидеть дома в своей комнате. Не похоже, что я могу делать что-то после школы. Он заставляет своего водителя забирать меня и отвозить домой.

Он встает с дивана, его круглый живот подпрыгивает, когда он подходит ко мне, белая футболка с короткими рукавами мокрая, на груди пятно от пива из бутылки, все еще зажатой в кулаке.

Оказавшись передо мной, он тупо смотрит мне в глаза. Затем вдруг его вторая рука вылетает и приземляется на мою щеку.

— Кем ты себя, блять, возомнила, что так разговариваешь со своим отцом? — Рычит он, царапая стены, наполненные воспоминаниями, которые я бы с радостью вырвала и похоронила там, где они не смогут меня коснуться.

Слезы застилают мне глаза, я провожу ладонью по щеке, и из меня вырывается рыдание.

— Фаро! — доносится мамин голос, ее длинные черные волосы намотаны на макушку. Мы так похожи, даже несмотря на то, что я намного моложе. — Не смей поднимать на нее руки!

Он подходит к ней, его лицо искажается от отвращения.

— Что ты, блять, собираешься делать, ты, ебаная puttana schifosa — грязная шлюха?

Он плюет ей в лицо.

Я задыхаюсь, мои глаза расширены, сердце бьется так громко, что больно дышать.

Не делай ей больно!

Но я не могу говорить. Ужас — это все, что я знаю.

Она закрывает глаза, вытирая лицо, ничуть не шокированная. Такое случается часто, но каждый раз, когда это происходит, я пугаюсь, как будто в первый раз.

Его руки рывком поднимаются, обхватывая ее за шею, его лицо прижимается к ее лицу, прежде чем он поднимает ее с пола.

Я бросаюсь к нему, ударяя кулаками по его спине.

— Отпусти ее! — Кричу я, нанося очередной удар. — Отпусти ее!

Лицо мамы краснеет, она пытается вздохнуть, ее руки впиваются в его плечи своими длинными ногтями с французским маникюром.

Я продолжаю кричать, умолять его оставить ее в покое, но меня как будто и нет. Его ярость не видит ничего, кроме того, что хочет поглотить, и прямо сейчас это моя мать.

Подбежав к углу фойе, я хватаю швабру, которую мама использовала ранее, и бью его по голове.

В этот момент он наконец-то роняет ее и, держась за затылок, смотрит на меня.

— Ты ударила меня?! — Рычит он, сверля меня пристальным взглядом. — Я тебе, блять, руки переломаю!

Мои глаза расширяются, вдох вырывается из меня, страх проникает в яму моего живота.

— Ты слышишь меня, Киара? Я убью тебя!

Моя мама подбегает ко мне, вставая, между нами, двумя.

— Не волнуйся, малышка. Мама здесь.

Он жестоко смеется, делает еще один шаг, а мы делаем один назад.

Я почти упираюсь в стену, когда кто-то стучит в дверь.

— Ни слова! — Предупреждает он, тыча пальцем в мамино лицо.

Она сжимает меня в объятиях, мы обе дрожим.

— Ш-ш, — успокаивает она, пока я пытаюсь сделать нормальный вдох.

Вдох и выдох.

Вдох и выдох.

Но я не могу успокоить биение своего сердца. Оно вот-вот вырвется из груди.

Мой отец стоит перед дверью, приближаясь к глазку. И когда он смотрит на улицу, он ухмыляется и открывает дверь.

Входит мой дядя Сальваторе, его короткие каштановые волосы зачесаны назад.

— Я звонил тебе, — говорит он моему отцу, переводя взгляд с нас на него, его брови любопытно дергаются. — Нам нужно уладить кое-какие дела. Ты что, забыл, пока целый день просиживал свою задницу?

Он смотрит на меня с улыбкой, но я не отвечаю ему. Мои руки плотнее обхватывают бедра матери.

Его губы складываются в тонкую линию, когда его взгляд возвращается к моему мучителю.

— Бери куртку и пошли, Фаро. Им не понравится, что мы опоздали.

— Ты думаешь, мне есть до этого дело, Сал? Кто они, черт возьми, такие, что меня это должно волновать?

Дядя качает головой, пока мой отец направляется к гардеробной в прихожей.

Сумасшедший, произносит одними губами дядя Сал, слегка наклоняясь ко мне, жестикулируя пальцем у виска, с натянутой улыбкой.

На этот раз я хихикаю.

Мой отец резко оборачивается на шум. Но мой дядя выпрямляется, делая вид, что ничего не происходит.

Из трех моих дядей дядя Сал — самый нормальный. Он может быть смешным, в отличие от моего отца. А с его дочерью Ракель мы ладим, как сестры.

Мой дядя Бенволио тоже нормальный, но он не особо со мной общается, только здоровается, когда я вижу его на семейных мероприятиях или праздниках, или когда он приходит к нам с папой по работе.

Другой мой дядя, Агнело, кажется таким же сумасшедшим, как и мой отец. Когда я вижу его с моей двоюродной сестрой Аидой, он всегда кричит на нее. Она такая робкая рядом с нами. Я надеюсь, что он не бьет ее, как мой отец бьет меня. Но я думаю, что она боится его. Правда. Она почти никогда не разговаривает, когда к нам приходят родственники. Когда она пытается говорить, она все время смотрит на отца, как будто боится, что он услышит.

Когда папа надевает пиджак, он выводит дядю Сэла за дверь. Как только они выходят, мама бежит, запирая дверь, а затем ее руки снова обнимают меня.

— Послушай меня, — говорит она шепотом, приседая и обнимая мое лицо ладонями. — У меня достаточно денег, чтобы вытащить нас отсюда. Мой друг найдет для нас место далеко отсюда.

— Что? Где?

— Ш-ш! — Предупреждает она, прежде чем сказать мне на ухо. — Скоро ты все узнаешь. Через неделю, в понедельник, мы уедем. Я заберу тебя пораньше из школы, пока у твоего отца запланирована встреча, и мы сбежим, прежде чем он сможет нас найти. Никому ни слова. Ни Дому. Ни твоему учителю. Ни единой душе. У него везде есть глаза и уши. Мы не можем рисковать, что он узнает.

Она отступает назад, когда я киваю, мое сердце бешено колотится в груди. Ее взгляд рассеянно пробегает по моему лицу, ее брови сдвигаются, а по краям глаз текут слезы.

Сглотнув комок в горле, я сжимаю свои дрожащие руки вместе, надеясь, что это остановит дрожь. Но от этого становится только хуже. Мама замечает это, глядя между моими глазами и руками.

— Все будет хорошо, моя малышка. — Она берет обе мои руки в свои и подносит их ко рту, целуя мои пальцы. — Мы обе будем в порядке. Вот увидишь.

На этот раз я киваю более неистово, мой голос пропал от страха.

Я надеюсь, что она права. Я надеюсь, что есть способ убежать так, чтобы он не узнал.

Но не все получают то, чего желают.

В понедельник в школе я могу думать только о том, что произошло с моим отцом в выходные. Когда он вернулся домой поздно вечером, он держался подальше от нас с мамой. Я осталась в своей комнате, дрожа от страха, что он может причинить нам боль, но он этого не сделал.

— Что случилось, Киара? — Спросил Дом, поворачиваясь ко мне, беря книгу из моих рук и закрывая ее у себя на коленях. — Я вижу, что ты расстроена.

Я пожимаю плечами, кривя свои поджатые губы вправо, игнорируя его взгляд, как будто он может прочитать все, что у меня в голове.

Он берет мою руку и сжимает ее.

— Ты можешь рассказать мне все. Я никому не скажу. Ты уже знаешь это, не так ли?

Я оглядываюсь на него.

— Знаю. Я доверяю тебе. Ты единственный, кто вообще меня знает.

Я боюсь рассказать ему, что произошло пару дней назад, когда отец ударил меня за то, что я хотела пойти в библиотеку. Когда он обидел маму.

— Это твой отец? Он опять что-то натворил? Поэтому ты сбежала в субботу?

Я выдохнула с досадой. Он знает, что, когда у меня плохое настроение, всегда виноват мой отец.

— Да. Он не хотел меня отпускать. Он начал ссору. Мои родители только и делают, что ругаются. Во всем виноват он. Я даже не хочу там быть.

Я хочу рассказать ему о мамином плане, но знаю, что не могу. Не сейчас. Я не могу рисковать, подвергая маму опасности, даже ради Дома.

— Насколько все плохо дома? — Он крепче сжимает мою руку.

Я глубоко вздыхаю, выпуская больше, чем просто дыхание. Выпускаю правду.

— Я не могу выносить крики. Он постоянно бьет мою маму.

— А тебя он бьет? — Спрашивает он с тихим вздохом.

Я никогда никому не рассказывала. Ни единой душе. Но я знаю его достаточно долго, чтобы доверять ему и не рассказывать. Он знает, что может случиться, если он это сделает.

— Иногда, — прохладно отвечаю я, пожимая плечами и глядя на свою руку, сжимающую его. Я не могу смотреть на него.

Он кладет ладони мне на плечи, и моя рука все еще покалывает, желая вернуть его.

— Почему, черт возьми, ты мне не сказала?

Я робко поднимаю на него глаза, смущение пробегает по мне.

— Что ты можешь сделать? Никто не может остановить его.

Он сжимает зубы, его ярко-зеленые глаза сужаются. Я никогда не видела, чтобы он выглядел таким сердитым.

— Однажды я это сделаю, — обещает он. — Однажды, когда я вырасту, я буду сильнее его, и я сделаю ему больно за то, что он сделал с тобой. Я клянусь, Киара.

И я верю ему.

— О, Дом. — Я крепко обнимаю его. — Я так тебя люблю. Я так счастлива, что ты мой лучший друг.

На глаза наворачиваются слезы, но я сдерживаю их. Я не люблю плакать, особенно в присутствии людей.

— Я… я люблю тебя, Киара. Ты тоже моя лучшая подруга. И всегда будешь. — Он обнимает меня крепче. — Обещай мне… что бы ни случилось, мы всегда будем друзьями.

— Конечно, будем!

Мы расходимся, и когда он смотрит на меня, его губы хмурятся.

— Иногда я боюсь, что больше не буду тебе нравиться, прямо как твой отец.

— Этого никогда не случится. И если ты когда-нибудь попытаешься перестать дружить со мной, тебе лучше поберечься. Я знаю, что ты меня боишься.

— Да ну? — Смеется он, беспокойство исчезло. — Что ты можешь со мной сделать?

Я игриво закатываю глаза и шлепаю его по груди.

— Я разберусь. Дай мне секунду.

— Ага. Разберёшься, пока читаешь. У нас через два дня доклад по книге, или ты забыла? — Шепчет он.

— Хватит менять тему. — Я складываю руки на груди. — Просто признай, что ты меня боишься.

— Хорошо. — Он поднимает руки, как будто действительно боится. — Я боюсь. Ты можешь быть сумасшедшей.

Он улыбается, и эти ямочки, которые я люблю, появляются.

— Эй! — Я тихонько хихикаю, толкая его рукой в грудь.

Но я сумасшедшая, потому что в один из этих дней я планирую найти в себе мужество сказать своему лучшему другу во всем мире, что он мне нравится больше, чем друг. Я не знаю, что значит иметь парня, но я хочу, чтобы он был моим.

Если он не согласится, я, наверное, заплачу. Я не могу рисковать и испортить все, между нами. Но я также не могу держать свои чувства при себе, особенно когда мы с мамой уезжаем через неделю. Мне нужно, чтобы он знал.

— Вместе навсегда, — говорит он, поднимая мизинец.

— Вместе навсегда, — обещаю я, прижимая свой к его, теребя половинку сердца на моей шее, ту, что я подарила ему три года назад.

Его тоже до сих пор на нем.

У меня есть все основания для того, чтобы сдержать свое обещание. Потому что, куда бы я ни пошла, Дом всегда будет со мной.