Гвендолин в чепце, что прятал ее белокурые волосы, и скромном приютском платье сидела, напряженно стиснув руки, и сейчас мало напоминала ту Луасон, что помнила я. Красивая скромная девочка, в которой еще не проснулась та всепобеждающая женственность, что бросалась в глаза любому, кто видел ее мать. В ней не было царственности и надменности, присущей Луасон. На побледневшем личике выделялись карие глаза, так напоминающие Эрика. Особенно сейчас, когда король смотрел на нее также напряженно.
— Я приехал сказать тебе, что я твой отец, — выпалил Эрик, похоже не способный на долгие предисловия.
Гвендолин замерла. Глаза стали просто огромными. Она еще крепче сжала руки и молчала. Молчал и Эрик. Казалось, они оба не дышали, пристально вглядываясь друг в друга.
— Правда? — тоненьким голосом тихо спросила девочка.
— Да! — хрипло ответил Эрик, не отрывая от нее глаз.
— Я знала, знала, что ты есть! Что Луза права, — лихорадочно заговорила Гвендолин с засиявшим лицом. — Это ведь ты делал мне подарки?
Эрик молча кивнул.
— Другие тоже получали подарки, но они были не такие. Мы знали, что они от монахинь. А мне ты подарил щенка, и его оставили, хоть раньше монахини не разрешали девочкам держать животных. Потом пони, чтобы я училась ездить верхом. Потом и других девочек стали учить, но у них были общие пони, а Пепе только мой!
Гвендолин выглядела радостной и успокоившейся. Напряжение ушло из ее голоса. Теперь она радостно тараторила, спеша поделиться своей догадливостью.
— Мы с Лузой так и поняли, что это от отца. Если бы мать была жива и могла дарить мне такие подарки, то я не оказалась бы в приюте, правда, дарита Таиния? — неожиданно обратилась она ко мне.
— Конечно, Гвендолин, — подтвердила я логичность их рассуждений.
— Да, твоя мать мертва, — напряженно сказал Эрик.
Но Гвендолин сейчас еще не все высказала про свои догадки и на тему матери не переключилась. Она продолжила:
— А вот отец, если он женат, может прятать меня здесь, говорила Луза. А Селестин думала, что это шлют подарки мои бабушка или дедушка. И они очень знатные, потому что нас так сильно охраняют. Она раньше жила в других приютах и говорит, что нигде не видела такой охраны. Мы с ней немного похожи, только она старше. Ей уже одиннадцать. У нее нашли дар, поэтому привезли сюда. Она говорила, что я такой же лейский ублюдок, как и она.
При этих словах, произнесенных звонким детским голосом, Эрик заиграл желваками, а я почувствовала укол в сердце. Хорошо, что Свен был осторожен, а то и моего ребенка могла ждать такая судьба, как эту незнакомую Селестин.
— Ты не ублюдок, — глухо произнес Эрик. — Никогда не говори и не думай так про себя.
— Ну да, — улыбнулась Гвендолин. — Ты ведь не лей. Но Селестин говорила, что во мне точно есть лейская кровь. Она видит. Только я слишком маленькая, чтобы родиться во время войны. Она придумала, что мою мать леи увели в плен, а когда я родилась, то отправили меня сюда, к бабушке и дедушке. Но они побоялись признать меня из-за лейской крови. Ведь леев у нас не любят. Говорят, что они сделали много плохого нашему королевству. И если бы не они, то сирот в приюте было бы меньше. Вот они и отдали меня сюда.
От ее радостного щебетания у меня кровь стыла в жилах. Только сейчас я поняла, что эта выдуманная Селестиной судьба была для меня вполне реальна. Захоти Свен, и я вполне могла оказаться в Лейском княжестве на правах бесправной рабыни. И кошмар мог тянуться годами.
— Но я все-таки думала, что она ошибается, и права Луза. Что это отец шлет подарки. Иногда они появлялись неожиданно, как щенок. Но один раз в год, осенью, обязательно. В этот день они были как в сказке!
— На твой день рождение, — подтвердил Эрик.
— Я так и думала! — Гвендолин даже хлопнула в ладоши, радуясь своей догадливости. — Я каждый год ждала и боялась. Вдруг больше подарка не будет. Вдруг ты умер или забыл меня.
Голос Гвендолин затих.
— Я не умер, и не забыл, — хрипло сказал Эрик и осторожно взял руки ребенка в свои.
Видя, что его прикосновения не вызвали страха, он осторожно подтянул дочь к себе и крепко обнял. Отпущенные руки Гвендолин взлетели и обвились вокруг шеи отца. Я лихорадочно стала искать платок, чтобы промокнуть глаза. Но такой нужной вещи сегодня у меня не оказалось. Пока никто не видит, я вытерла слезы рукавом.
Когда я проморгалась, Гвендолин уже сидела на коленях Эрика, и тот, прикрыв глаза, как-то по звериному нюхал волосы девочки. Словно пес, стремящийся запомнить запах своего детеныша.
— Папа, ты колючий, — смущенно засмеялась Гвендолин, попытавшись отстраниться.
Эрик тотчас разжал руки, позволяя девочке освободиться. Она спрыгнула с колен, но осталась стоять рядом, держась за его рукав.
— Я забыл побриться. Спешил к тебе, — улыбнулся король.
— А почему ты спешил сегодня?
И не спешил раньше — повисло в воздухе непроизнесенное продолжение вопроса. На него Эрик и ответил:
— Раньше я прятал тебя от врагов. Нужно было, чтобы никто не знал, что у меня есть дочь. А ты была маленькой и могла выдать секрет, — изложил продуманную видно заранее версию Эрик. — А теперь ты большая. Дарита Таиния сказала, что ты умная и сильная, и я решил — пора! Пора тебе узнать обо мне.
Гвендолин серьезно посмотрела на меня:
— Спасибо, дарита Таиния. Значит, я не должна никому говорить про тебя, папа? — серьезно обратилась она к Эрику.
— Да. Пусть пока это останется нашим секретом. Ты останешься здесь, но мы будем видеться чаще.
Гвендолин с облегчением кивнула.
Похоже, настоятельница права. Резкое изменение жизни девочку напугало бы. И то, что появление отца не лишало ее подруг и привычного дома, успокоило Гвендолин. Ведь приют до сих пор был единственным домом, который она знала.
— Папа, а кто моя мать?
Эрик напрягся:
— Твоя мать умерла.
— Ты говорил. Но кто она?
Пожалуй, вспоминать сейчас историю Луасон будет чересчур и для Эрика, и для Гвендолин. Я решила вмешаться:
— Гвендолин, давай отец отложит эту историю на потом. Она непростая. Тебе надо привыкнуть к новости об отце, обдумать ее. А про твою маму король Эрик расскажет тебе в следующий раз. И ответит на твои вопросы, которые наверняка появятся. Хорошо?
Гвендолин помолчала, а потом серьезно сказала:
— Хорошо. Ты ведь теперь не исчезнешь? — робко улыбнулась она отцу.
— Не исчезну, — с облегчением улыбнулся ей Эрик. — Но теперь мне пора.
Эрик сидел, а Гвендолин стояла, отчего их лица находились почти на одном уровне. Они вновь замерли, глядя друг на друга. Король уже уверенно подтянул к себе дочь и осторожно поцеловал в щеку. Гвендолин обняла его, но быстро отстранилась.
— До свидания, папа, — сказала она и чинно направилась к дверям.
У порога остановилась, обернулась и посмотрела на меня:
— Дарита Таиния, я желаю вам победы в Отборе.
— Я тоже, — поддержал ее король.
Девочка улыбнулась и вышла. Мы с королем встали. Пока я выбиралась с места настоятельницы, Эрик накинул свой плащ и снял с вешалки мой.
— А если я проиграю?
Эрик накинул мне на плечи плащ и задержал руки на плечах.
— Признаюсь честно, я все равно тебя не отпущу, — напряженно сказал он.
— А если я не соглашусь?
Темными жесткими глазами Эрик посмотрел на меня и неприятно усмехнулся:
— Я давно научился быть безжалостным и к себе, и к другим. А у тебя, Таиния, большое любящее сердце, — он провел пальцем по моей щеке, — а значит много точек, на которые можно давить, заставляя делать то, что нужно мне.
Я отвернулась, и Эрик отпустил меня, отступив на шаг. Молча мы накинули капюшоны и вышли из кабинета настоятельницы. За дверью нас ожидала монахиня, которая позвонила в колокольчик, видимо, подавая кому-то сигнал, и с поклоном повела нас к выходу. Я была в таком смятении, что почти не замечала происходящее вокруг. Впрочем, ничего особенного и не происходило. На крыльце нас ждала матушка настоятельница, с которой Эрик вежливо распрощался. Меня моя роль молчаливой тени вполне устраивала.
На обратном пути мы ехали не так быстро, и Эрик посадил меня перед собой. Мою лошадку вел в поводу один из охранников. Возможно, такой способ езды был не вполне приличен, но никто королю на это не указал. Я тоже не стала спорить из-за такого пустяка. Мне бы найти силы на противостояние по более важным вопросам.
— Знаешь, я подумал, что если бы знал, что так обернется, то лучше бы не включил тебя в Отбор, — продолжил он прерванный разговор. — Сразу сделал бы официальной фавориткой. И тебе бы ничего не угрожало.
Сейчас, когда меня окутывал его запах, грело тепло тела, находиться в его объятиях казалось таким правильным и естественным. И слова о положении официальной фаворитки почти не вызывали отторжения. Единственное, на что мне хватало ума — это молчать.
Эрик тоже молчал, видно, мысленно представляя меня в роли фаворитки, потому что заговорил он вновь о том же.
— Нет, хорошо, что не знал… Это было бы слишком подло. До сих пор только одно позволяло сохранять хоть какое-то самоуважение: я никогда не изменял своим женам даже в мыслях. Принадлежал им целиком и полностью все то время, что позволяла судьба. А с тобой, если ты проиграешь, и мне придется жениться на другой, так не получится. Ты должна победить!
Я представила, что он женился на Виоле, а я живу рядом с ними, во дворце, и жду ее смерти, жду, когда Эрик вновь станет свободным. А потом новый отбор, и новая девушка, и снова ожидание… это ужасно! Лучше уж быстрая смерть, чем такая жизнь!
— Хорошо, я постараюсь победить.