Ты - не мой тип

Глава 17. Марина

Солнце мягко ложилось на мощёную улицу, играя бликами на чашке с кофе. Кафе в старом районе Мадрида напоминало картинку с открытки: кованые стулья, плитка в выцветших узорах, официанты в белых фартуках и терпкий запах кофе с корицей. Мы с Марией сидели за небольшим круглым столиком, укрытым тенью от террасного зонта. Она, как и полагается женщине её статуса, выглядела безупречно — лёгкий твидовый жакет цвета шампанского и легкое платье, жемчуг в ушах, ровная спина. И тот самый взгляд — внимательный, проницательный, но не без иронии.

— Марина, вы любите моду? — спросила она после пары светских фраз и пары глотков кофе.

— Люблю наблюдать, — отвечаю честно. — У меня нет привычки следить за трендами. Я скорее за интуицию, за вещь, которая села — и как будто «твоя».

Мария одобрительно кивнула.

— Вот и я так всегда считала. Мода — не витрина, а продолжение характера. И у вас характер… — она чуть прищурилась, — не для униформы.

Я слегка смутилась. До сих пор не привыкла к таким комплиментам от женщин уровня "основатель дома моды SOKO".

— Вы бы смотрелись прекрасно в линейке моей летней коллекции, — сказала она почти между делом. — Мы ищем лицо, не очередную куклу, а женщину, которая вызывает интерес. У вас это есть. Подумайте.

— Я?.. — я чуть не уронила чашку. — На показе? Это звучит… неожиданно.

— Жизнь вообще-то — одно сплошное неожиданное, Марина. Главное — не проморгать моменты, которые могут изменить её в нужную сторону.

Мария не спешила, говорила спокойно, но метко. Её интересовало всё: где я родилась, чем занимались мои родители, какая у меня профессия, с кем живу. Она не давила, но каждый вопрос был точным, как хирургический надрез — аккуратный, но глубокий.

Я рассказывала о своей семье, немного — столько, сколько нужно, чтобы не выглядеть замкнутой, но и не распахивать душу настежь. Мария кивала, иногда задавала наводящие вопросы, порой улыбалась так, будто знала больше, чем говорила.

И всё это происходило на фоне этого яркого, живого города, где шум улиц перемешивался с ароматом корицы и кофе. Где я, русская девушка, внезапно оказалась за одним столиком с матерью мужчины, который всё чаще стал занимать мои мысли.

Кофе был терпким, почти как взгляд её глаз, когда она, слегка склонив голову, изучающе посмотрела на меня.

А потом, без предупреждения:

— Как давно вы начали встречаться с Марком?

Я застыла. Слова повисли между нами, как тонкая нить, и любой неосторожный ответ мог бы её оборвать. Я не знала, что ответить. Потому что сама не знала. Кто я для него? Девушка? Попутчица? Девушка, которая греет его постель?

— Эээ, недавно, — сиплю я.

— Мама, ты снова допрос устроила?

Я обернулась и... на секунду забыла, о чём вообще шла речь. Марк подошёл к нам, не сводя с меня взгляда, и неожиданно взял мою руку, наклонился и поцеловал запястье — с тем самым небрежным изяществом, как умеют только испанцы.

— Buenos días, señorita.

Я усмехнулась, не убирая руки:

— Мне определенно нужно выучить испанский.

Он хмыкнул.

— Я научу.

Мария поджала губы, но в её глазах блеснула улыбка.

— Я, пожалуй, вас оставлю. Работа не ждёт, даже когда речь идёт о романтике.

Она встала, слегка коснулась моего плеча.

— Рада была познакомиться, Марина. Мы обязательно ещё поговорим. И, пожалуйста, подумайте насчёт показа.

— Конечно. Спасибо вам. — я слегка покраснела.

Она обняла Марка с лёгким предупреждением в глазах и удалилась, оставляя за собой лёгкий шлейф дорогих духов.

Марк сел напротив, наклонился, подперев подбородок рукой.

— Ну… как тебе моя мама? Не сильно много вопросов задавала?

— Я бы сказала — допрос с пристрастием, но в дорогом исполнении. С такой фирменной интонацией «я просто интересуюсь».

Он рассмеялся.

— Ты держалась достойно.

Он был в белой футболке, светлых джинсы, тёмные волосы чуть растрёпаны, на лице — лёгкая небритость. Уверенный, спокойный, в этом испанском утре он выглядел как грех, в который хочется снова и снова падать.

— Да. Мы даже прошлись по магазинам, попили кофе. А ты, кстати, завтракал? Или снова питаешься кофеином и собственной самоуверенностью?

— Я думал, ты подашь мне что-нибудь вкусное... вроде себя, например.

— Ты не умеешь завтракать скромно, — фыркнула я.

Прикосновение его пальцев к моей ладони стало увереннее — мягкое давление большого пальца скользнуло по внутренней стороне моей кисти, вызывая мурашки где-то внизу живота.

Я сделала вид, что занята чашкой кофе, но сердце стучало так, будто я только что пробежала марафон на шпильках.

— Ты знаешь, — тихо произнёс он, чуть охрипшим голосом, — мне очень нравится слышать твой голос.

Я хмыкнула, стараясь скрыть, как дрогнули губы.

Под столом его пальцы уже смело лежали на моей ноге — чуть выше колена. Вроде бы случайно. Но мы оба знали, что это совсем не случайно.

— А ты часто используешь прикосновения в качестве аргументов?

— Только когда разговор касается чувств, — он наклонился ближе, и я острее почувствовала, как его бедро касается моего. — Или когда мне нравится оппонент.

Я чуть откинулась назад, не отстраняясь, но напоминая себе, что дышать — всё-таки важно. Хотя бы иногда.

— Осторожно, Марк. Я могу начать воспринимать это всё за чистую монету.

Он усмехнулся и начал изучать меня: взгляд скользит по скулам, по изгибу шеи, по тому, как я держу ложку, как глотаю кофе, как губы чуть дрожат, когда я улыбаюсь.

— А ты попробуй.

Он провёл пальцами чуть выше по внутренней стороне моего бедра. Не дерзко — нет. Напротив, деликатно, как будто тестировал мои границы, мой пульс, мою волю.

— Марк…

— Ммм?

— Мы в общественном месте.

— Я знаю. И мне всё равно.

Его пальцы продолжали скользить по моему бедру, медленно, нагло, под юбкой. Я прикусила губу, стараясь не выдать себя, но сердце бешено колотилось.

— Ты что-то заказала? — его голос спокоен, но в глазах читается вызов.

Я киваю, что не в состоянии ответить, когда его рука доходит до моего белья. Лёгкое касание, затем намеренно медленное движение — пальцы скользят по уже влажной ткани, и я сжимаю кулаки, чтобы не застонать.

— Марк… — Шепчу я, но он только усмехается, продолжая играть со мной.

Каждое движение его пальцев — слабый удар тока. Я чувствую, как нагреваюсь, как предательски отзывается мое тело от его наглости. Он знает, что сводит меня с ума, и наслаждается этим.

Его прикосновения были то нежными, то грубыми, будто он наслаждался моей беспомощностью. Я вцепилась за край стола, чувствуя, как жар разливается по всему телу.

Марк посмотрел мне в глаза — так близко, что я могла сосчитать тени его ресниц. Его губы были слишком близко к моей щеке, его рука слишком тёплая, а я — слишком податливая.

И тут в душе начинается буря. Я не могу выбросить из головы наши непонятные отношения.

— Марк… — начинаю, стараясь говорить спокойно, хотя внутри всё сжимается. — Нам стоит поговорить о нас.

Он откидывается на спинку стула, взгляд острый, чуть прищуренный.

— О чём именно?

— Я просто… Я не понимаю, что между нами. Вчера ужин с твоей семьей, сегодня кофе с твоей матерью, поцелуи, секс. Но одновременно я чувствую себя, как будто... ты держишь дистанцию. Не называешь вещи своими именами

Он молчит пару секунд. Потом, чуть наклоняясь вперёд, кладёт руки на стол. Говорит без театра, грубовато, но честно:

— Я не из тех, кто любит эти разговоры. Мне сложно. И я не привык объяснять, что чувствую. Но что-то между нами есть. Я это знаю. И ты тоже.

Я сглатываю. Он смотрит прямо, в глаза, не мигая. В его голосе нет нежности — но есть что-то другое. Сила? Уверенность? Или просто страх назвать всё иначе?

— Это не просто... ты не просто девушка на уикенд, если ты об этом. Я не трачу своё время на людей, которые для меня ничего не значат.

— Но ты всё равно молчал. Ужин прошёл, а ты так и не сказал своей семье, кто я. И самое главное, не сказал мне.

Он качает головой, с лёгкой усмешкой — почти печальной.

— Потому что сам не знаю. Ты врываешься, как буря. И всё меняется. Я не планировал... ничего из этого.

Он делает паузу. Смотрит на мои руки. Берёт одну и сжимает ладонь.

— И я не хочу, чтобы «это» исчезло между нами.

Он сидел рядом, близко, как будто был со мной. И всё же… не был.

Марк никогда не говорил прямо. Ни о своих чувствах, ни обо мне. Он касался, смотрел, дразнил, поднимал на руки, прижимал к себе, целовал так, что исчезал весь мир — но ни разу не произнёс, кто я для него. Не «девушка». Не «любимая». Не «моя». Словно слова могли разрушить то, что между нами было. Или… подтвердить, что ничего серьёзного — и не было вовсе.

Иногда я ловила себя на том, что жду, чтобы он назвал это. Нас. Чтобы поставил какую-то границу или, наоборот, стёр её. Но Марк умел быть туманом. Он обещал присутствием, и в то же время оставался где-то вне досягаемости. Я знала — после Испании всё может кончиться. Он вернётся в свой ритм, в свои встречи, свои закрытые двери. А я?

А я останусь с воспоминанием о том, как он дышал рядом ночью.

— А если я вдруг исчезну?

— Тогда я тебя найду. Или сломаю дверь. Ты же знаешь, я упрямый.

Я смеюсь.

Мы по-прежнему ничего толком не определили, но между нами — возникло пространство. Зыбкое. Точка отсчёта. И, может быть, начало конца.

— Я схожу за кофе, — сказал он, легко, буднично, и поднялся.

Я кивнула. Глоток воды оказался каким-то вязким. Я отвела взгляд в окно, но в тот момент, когда краем глаза заметила её — дыхание сбилось.

Она была ослепительной. Высокая, смуглая, с черными волосами, в облегающем платье и уверенной походке. Она буквально плыла через кафе — и прямо к Марку.

Они обнялись. Быстро, тепло. Почти интимно. Заговорили на испанском — легко, с полувздохами, с теми фразами, где не нужны переводы. Его лицо смягчилось, и в нём появилась нежность, которую я не видела за этим утренним кофе.

Ревность подступила, как прилив, едкий, солёный. Она не кричала — она обволакивала. Как будто кто-то подменил воздух. Как будто я вдруг стала лишней в этом кадре. Лишней в его жизни.

Я смотрела на него, на то, как он улыбается, и впервые почувствовала, что мое сердце сжимается не от страсти, а от боли. Не от желания, а от страха.

Моя спина выпрямилась, пальцы на чашке невольно сжались. Сердце — будто сжалось в кулак. Я не слышала, о чём они говорили, испанская речь текла, как музыка, чужая, мягкая — и оттого более интимная. Она смеялась. Он улыбался. Не так, как со мной — свободнее, легче, теплее? Или мне показалось?

Ревность — это не острое чувство, как все думают. Она — медленная, густая, обволакивающая. Как смола. Сначала ты просто наблюдаешь. Потом в груди становится тесно. А потом ты уже не дышишь.

Я пыталась напомнить себе, что не имею права. Он мне никто. Он не сказал. Не обещал. Не называл.

Но почему тогда это больно?

Почему хочется уйти, чтобы он заметил? Почему в животе неприятно тянет, как перед падением? Почему губы сжимаются в тонкую линию, и все внутри — кричит?

Марк снова взглянул в мою сторону. Я быстро опустила взгляд и сделала вид, что что-то ищу в телефоне. Что я — выше этого. Что мне всё равно.

Но в глубине души мне не было всё равно.

Абсолютно.

«Возможно она его старая знакомая»,проносится в моей голове, пытаясь дать логичное объяснение почему он до сих пор ей так широко улыбается и не отводит глаз.

Не могу больше сидеть и наблюдать.

Он всё ещё разговаривал с ней. Она то клала руку ему на плечо, то откидывала волосы, смеясь. А я — просто третья лишняя за столиком, как неудачный аксессуар к утреннему кофе.

Сердце сжалось. Грудь стала тесной, как будто кто-то положил туда камень. Я встала. Резко. Настолько резко, что стул скрипнул. Он повернулся ко мне — я это почувствовала кожей, спиной, шеей. Но не остановилась.

— Марина? — услышала я за спиной. Его голос. Близко. Почти мягко

Но мне уже было всё равно.

Я шла по улице, сжав кулаки. Воздух был слишком свежим, солнце — слишком ярким, люди — слишком громкими. Все раздражали. Даже он. Особенно он. Я не могла больше сидеть и играть в «потенциально что-то значу», когда он вот так легко улыбался другим.

На углу стояло такси. Я даже удивилась — в Москве я бы уже три раза успела психануть, пока его вызывала. А тут — просто стояло. Я рванулась к машине, рывком открыла дверь, села внутрь, резко захлопнула. Водитель что-то спросил на испанском, и я, задыхаясь, достала телефон. Дрожащими пальцами открыла переводчик. Напечатала адрес дома Марка и просьбу отвезти. Показываю.

В следующую секунду таксист кивает. Заводит двигатель.

Я поворачиваю голову — и вижу Марка. Он вышел из кафе. Стоит на тротуаре, щурясь, будто не верит, что я действительно вот так ушла. Его взгляд цепляется за стекло, за мои глаза. Я отворачиваюсь. Не хочу, чтобы он видел, как подступают слёзы.

Пусть посмотрит, как чувствуется отсутствие.

Пусть хоть раз он останется не в центре, а на обочине.

Пусть поймёт, что я — не удобный перерыв между его делами, не девочка, которую можно держать при себе.

Пусть почувствует.

Машина трогается с места.