Ты - не мой тип

Глава 4. Марк

Москва ещё толком не проснулась. Сквозь редкий утренний трафик пробираюсь к офису на Ламбе. Машина гудит громко, уверенно, как будто и она тоже знает, что понедельник — не повод быть вежливым.

Поворот, мост, резкий тормоз — привычный маршрут. Город серый, злой, в лужах отражаются рекламные щиты и недосып. На улице сыро, люди кутаются в шарфы, а я просто выключаю печку — люблю, когда в салоне прохладно. Лучше думается.

Останавливаюсь у входа. Выхожу. Пахнет кофе, бетонной пылью и каким-то очередным бизнес-завалом. Всё как всегда.

Прохожу мимо ресепшена. Девчонка за стойкой вытягивается, будто по струнке. Смотрит — не просто как на начальника. Щеки розовеют. Она привыкла, что я прохожу молча. Я и сегодня не делаю исключений.

— Доброе утро, — бросает девушка на автомате.

Кивок — единственное, что получает. Не из снобизма. Просто мне сейчас не до светских улыбок. Голову забивают цифры, совещание и один вопрос, который не даёт покоя со вчерашнего вечера.

Лифт ждёт на первом. Захожу. Закрываю глаза на пару секунд. Чётко слышу, как механизм лязгает где-то вверху. Бесит, когда техника даёт сбой, даже мелкий. Я не из тех, кто спокойно переносит шум или ошибки.

Скоро совещание. Потом переговоры с казахами. А потом…

Вижу в отражении двери, как по коридору проходит Левицкая. Твёрдая походка, привычно раздражающий меня вид. Всё как всегда.

Есть люди, которые тебе не делали ничего плохого — по факту. Но бесит всё. От взгляда до того, как они держат чашку. Вот это — про Левицкую.

Слишком правильная. Слишком сдержанная.

Будто проглотила инструкцию по офисному выживанию и теперь следует ей до запятой. Не улыбается. Не подлизывается. Не кокетничает, как остальные. Смотришь — и не поймёшь: то ли у неё затык с чувствами, то ли просто срать хотела на всех вокруг.

А самое мерзкое — у неё всё выходит. Чётко, по графику. У неё в голове целый Excel из планов, метрик и дедлайнов.

Я привык, что любая, даже самая гордая, рано или поздно ломается. Хоть взглядом. Хоть попыткой понравиться. А тут — ноль реакции.

Закрытая, вечно в чёрном или сером — как будто жизнь у неё на паузе. Губы без помады, волосы собраны так, что ни одной лишней мысли не вылезет. Глаз не ведёт.

Сначала я её и не замечал особо. Была как тень. Сидит себе тихо. Не трогает — и слава богу.

Но потом начало раздражать.

Она не мой тип. Вообще. Даже рядом не стояла.

Я привык к другим — к живым и лёгким.

В моей жизни женщины появлялись, как вечерние коктейли на фуршете: красивые, манящие, с правильной формой бокала — и с привкусом одноразовости.

После очередного соглашения, после ужина с инвесторами, после скучного тоста за "партнёрство", я знал: эта ночь будет сладкой.

Модель. Актриса. Юристка. Дизайнер.

Вино. Тело. Тишина. И дверь, закрывающаяся за моей спиной до рассвета.

Без записки. Без повторений. Без «а что дальше?».

Я уверенно твердил себе: мне этого достаточно.

Что чувства — это отвлекающий шум.

Что я не создан для отношений — потому что живу между.

Между Мадридом и Москвой. Между залами переговоров. Между чужими простынями.

Левицкая — совсем из другого мира.

Холод. Статичность. Прямота, как удар по лбу.

Не то чтобы страшная — нет. Скорее…неухоженная. И даже когда смотришь на неё долго — теплее не становится. Глаза у неё острые, как нож. Слова тоже.

Вечно в своих чёрных штанах, волосы затянуты в пучок. Никакого лоска, никакой лёгкости, никакого желания понравиться. С ней будто бы всё в напряг.

Эти её вечно закатанные глаза, когда я что-то говорю. Эти придирки на совещаниях, когда можно было просто промолчать. Этот голос — ровный, безэмоциональный, как будто она судья на чемпионате по смертельной арифметике.

Я как-то брякнул при всех, что «не стал бы её трахать и обошёл бы стороной». И сказал не в лицо, а в разговоре с парнями, просто сорвалось.

Сказал грубо, да. Но, чёрт, бесила она меня тогда.

Эта её манера глядеть сквозь тебя, как будто ты реклама по телеку, которую она пропустит через пять секунд.

После той фразы, кстати, по офису и пошло — «ледяная баба из стратегического». Не горжусь, но не отказываюсь. Я просто сказал вслух то, что все думали.

У Левицкой башка варит как швейцарский хронограф — точно, чётко, без сбоев. Планирует на два квартала вперёд, видит риски там, где я бы и не подумал, и спасала нашу задницу от проблем не один раз.

Когда она говорит, все в переговорке затихают. Даже те, кто привык перебивать. Потому что, чёрт побери, она реально знает, о чём говорит. Не распыляется, не льёт воду. Даёт решение — и оно работает.

Иногда мне хочется с ней сцепиться, просто чтобы выбить из неё эмоции. Чтобы, блядь, показать, что она живая. Но она холодна, как мартовский лёд. Даже когда вытаскивает отчёт из горящего ада в последнюю секунду — ни капли паники, ни грамма пафоса. Просто делает, как будто так и должно быть.

И да, я держу её. Несмотря на то, что меня от неё подбешивает. Потому что без неё — развалится к чёртовой матери полотдела. Умных много. Ответственных — меньше. Но таких, как Левицкая, — единицы. Она как гвоздь в бетон — с виду хрупкая, а хрен выдернешь.

Лифт трогается. Поднимаюсь на двенадцатый этаж. Моя секретарша уже приготовила кофе. Далее как по накатанной. Принимаюсь за работу.

Москва пахнет холодом и большими деньгами.

Именно поэтому я здесь. Именно поэтому я выбрал Москву.

Но чувство холода до сих пор меня не покидало. В голову пришла отличная мысль. Нужно слетать в Испанию и навести семью.

Моя семья — это нечто среднее между сериалом и старинной испанской сагой. Мой отец — дон Себастьян Морено. Человек старой школы. Жёсткий, целеустремлённый, с невероятным чутьём на бизнес и острым, как клинок, умом. Его мир — это виноградники, коллекционные авто и старая усадьба недалеко от Валенсии, где на рассвете пахнет морем и лавандой. Он вырастил из меня бойца, хоть и не без сцен в духе корриды — в доме всегда была жара, даже зимой.

Моя мать — Мария Соколова, русская, она приехала в Барселону, когда была ещё молодой, и осталась там. Хрупкая внешне, но с характером стали. Не так давно она открыла собственный дом моды SOKO, и теперь её платья носят на красных дорожках. С детства я слышал её разговоры на русском, поэтому язык стал мне родным не только по крови, но и по воспитанию. Испанский был доминирующим, но русский звучал в моей семье постоянно, как та тихая, но прочная основа, на которой всё держится.

Я приехал в Москву в тридцать. Без соплей, иллюзий и сопроводительных писем. С одним чётким желанием — сделать имя. Машины — моя слабость с детства. Но не просто машины. А такие, от которых у водителя подкатывает к горлу, а у прохожих отвисает челюсть.

Люксовый сегмент — не ради понтов, а потому что я не умею работать на полшишки. Или всё, или езжай домой.

Бизнес решил строить с нуля. Без кентов в мэрии, без олигархов за плечами, без «батя поможет». Только мой упрямый мозг, идеи, и хватка, как у питбуля.

Москва — город, который или делает тебя, или сжирает. Я не дал себя сожрать. Я вгрызся — и вытащил.

Прошло пять лет. Я — основатель и генеральный директор Moreno Industry. Мы не просто продаём машины — мы строим характер на колёсах.

Кастомизация, дизайнерские GT-модели, эксклюзивы, о которых мечтают миллионеры и молчат миллиардеры.

Это не автосалон. Это ателье мечты. Место, куда приходят люди с деньгами и эго, а уходят с ключами от четырёхколёсного произведения искусства.

Офис в Москве — международный. Маркетологи, финансисты, продажи, аналитики, юристы.

Команда — не из размазни. Каждый — с яйцами и мозгами.

Вершинин и Демковский — мои кореша ещё с универа.

Я стартанул первым, в одиночку поднял первые заказы, сам ездил по выставкам, сам отбивал поставщиков. Потом подтянул Вершинина — жирный мозг по логистике и переговорам. А потом Демковского — он у нас цифровой дьявол, продал бы снег в Антарктиде.

Мы трое — как двигатель V12. Я — искра. Ромка — топливо. Даня — сцепление. Вместе — толчок, от которого у конкурентов рвёт коробку передач.

От мыслей меня отвлекает грохот в дверях. В кабинет, как два торнадо на стероидах, вваливаются мои друзья.

— А вы тут, по ходу, решили свой клуб «Золотой пиздабол» открыть и меня записать? — приветствую их.

— Успокойся, мы по делу, — Вершинин чинно, но уже лыбится. — Помнишь ту чёрную Ферруху?

— С золотыми суппортами, карбоновым салоном?

Вот только не смейте думать, что я хочу ту «Феррари» просто из-за понтов. Хотя понты — это тоже валюта. Особенно в нашем бизнесе. Но дело не в этом.

Эта тачка — моя. Первая. Рождённая в нашем аду чертежей, правок и бессонных ночей. Я видел её ещё на стадии 3D-модели, когда она была голым корпусом из линий и дерзости. И уже тогда понял — вот она. Моя малышка. Не просто железо, а характер на колёсах. Упрямая, злая, вылизанная до последнего винта.

Я рылся в каждом её шве, спорил с инженерами, чуть не разнёс цех, когда дизайнер попытался воткнуть в неё хром вместо матового чёрного. Она рождалась под моим дыханием. Это была не просто сборка — это было вынашивание. Воплощение.

Матовый чёрный, суппорты цвета золота, углепластиковый руль, ручная прострочка на креслах, движок, который не просто рычит, а зарывается под кожу, как чужой в фильме. Мы не просто собрали кастом. Мы собрали вызов. Эстетический удар в лицо.

И я хочу, чтобы она стояла в моём гараже.

Эта машина — как первая любовь. Только не уйдёт к другому. Я не дам.

Эта «Феррари» будет моей. Или я кого-нибудь закопаю в техническом отделе.

— Она самая, — подаёт голос Даня. — Сборка почти завершена. Один вопрос: кто её заберёт?

— Кто самый красивый, тот и заберёт, — Вершинин нагло улыбается.

— Охренели, черти. Это моя тачка, —говорю я.

Парни ржут. Потом наступает пауза, и Вершинин поднимает брови:

— Слушай, а может, как в старые добрые? Спор. Кто выигрывает — тот и с ключами.

— Ох, началось… — Даня мотает головой, но уже улыбается.

Хотя идея чешется. Не спор ради тачки, а чтоб просто... по кайфу. Мысль уже свербит. Наша кастомная Ferrari — это не машина. Это член в бронзе. Один экземпляр. Ни у кого такой нет. Даже у арабов на автосалонах.

— Знаю, о чём ты думаешь, — Даня щурится, как кот на солнце. — О малышке. Тоже хочу погонять. У меня уже шлем пылится дома.

— С хуя ли она твоя? — вскидывается Вершинин. — Я, между прочим, за этот проект тоже жопу рвал.

— Харе, блядь, — вставляю я, поднимая руку. — Ща сцепимся, и Феррари ни у кого не будет, потому что один из нас окажется в травме с носом.

— Окей, окей, — Даня заулыбался. — Ща кому-то морду набью, и заберу ключи из-под стола переговорки.

— Кофе попьём? — встаю. — Пошли. А то дальше по графику драка за парковку и гонки в коридоре.

Мы вываливаем в буфет. Все сразу здороваются, тянут руки, обсуждаем мелкие детали разных сделок. Потом садимся за стол.

— Ну чё, — кивает Даня. — Готов отдать нам тачку по-братски?

— Тачку? Вам? — я фыркаю, откидываясь назад. — Я скорее её сожгу, чем отдам кому-то из вас.

— О, пошла жара, — Вершинин усмехается. — Ты там что, любовную связь с двигателем завёл?

— Заткнись, блять, — киваю на него. — Это первая модель. Первая. Как первенец.

— Идеально, — Даня потирает ладони. — Значит, будет за что поспорить.

— Брат, не начинай, — ворчу я, хотя уже чувствую, как интересно становится.

— Вот так и скажи, — ухмыляется Вершинин. — Мы уже всё придумали. Спор. Старый добрый. Кто выигрывает — забирает Феррари.

— Условия? — хмурюсь. — Если вы сейчас начнёте про ставки типа «кто дольше без дрочки», я сразу выгоню.

— Не, — Вершинин кивает в сторону раздатки. — Условия норм. Посмотри в очередь.

Мой взгляд падает на Левицкую.

— И? — спрашиваю, хотя уже чувствую, куда это катится.

— Спорим, что ты не затащишь её в постель до конца месяца?

Я молчу. Пару секунд.

— Серьёзно? Вы из-за тачки предлагаете трахнуть женщину, которая мне даже не нравится?

Мне 35 лет, а веду себя как подросток. У меня бизнес, миллиардные сделки. А я — херак — спорю, кто трахнет женщину, которая даже взглядом тебя может уволить.

Левицкая. Блядь, ну почему именно она?

Она же не из тех, кто падает от пары намёков и фирменной улыбочки. Не из тех, кто кидает волосы через плечо и подаёт сигналы. На неё не действует ничего из того, что всегда работало. Всё, что я умею — весь мой арсенал — там, с ней, бесполезен. Прямо как стрелять в танк из рогатки.

Моя уверенность в этом подтверждается ее тирадой о том, как она не хочет «ни в конференц-зале, ни в лифте. Ни даже в мыслях», которую я нечаянно услышал. Это задело, абсолютно. Но не шанс ли ей показать, кто есть я.

— Даааа, — пожимает плечами Данька. —Эта миссия кажется невыполнимой. И если ты справишься — Феррари твоя. Если нет — идёт по наследству следующему.

— И никаких подстав, — добавляет Вершинин. — Всё честно. Ни фото, ни видео. Только твоё слово и её поведение. Мы всё поймём. Девка-то ледяная.

Я снова смотрю на Левицкую. Гладко зачёсанный пучок. Чёрная большая водолазка. Рост 170, не выше, худощавая, но прячется в балахонах.

И тут я ловлю её взгляд.

Холодный, острый, как лезвие. И где-то внутри — злость. Принцип. Стенка.

Мне становится интересно. Не похотливо — нет. Глубже.

В голове — вызов. Адреналин. Глупая затея, как обычно.

Я привык побеждать. Привык ломать то, что казалось несгибаемым. И если кто-то считает, что Марк Морено не справится с такой как Левицкая — то мне надо доказать обратное. Себе в первую очередь.

Пауза.

— По рукам, — говорю. — Но если хоть слово об этом выйдет за пределы нашего кабинета — вы оба пойдёте работать в клиентский отдел. Навсегда.

Командировка. Вот с чего начнём.

Я не идиот — в лоб такие вещи не делаются. С Левицкой так точно не прокатит.

Умная, холодная, с обострённым нюхом на фальшь.

Но у любой стены есть трещина. Нужно просто найти.

Я приказываю вписать её в рабочий выезд — формально, по делу.

По бумаге — логистика, аудит, клиентские встречи. На деле — замкнутое пространство, дорога, отель, перелёты.

Вне её стерильного кабинета. Вне привычной бронезащиты.

Первым же делом зову ее в свой кабинет, делаю двусмысленные намеки. Думал, что она сейчас меня раскусит. Но стоит в недопонимании.

То ли еще будет, Левицкая. Ведь я не намерен отступать.

________________________________________________________

Следующая глава - 26.05.