Ты - не мой тип

Глава 27. Марк

Прошло три дня.

Марина не звонила. Не писала. Не выходила на связь.

Я мог бы сорваться и поехать за ней, но… не стал.

Не потому, что не хотел. А потому что понимал: ей нужно пространство.

Я знал, где она.

Мои ребята быстро отследили — она поехала к своей семье. Тихий посёлок, недалеко от границы области. У матери дом, сад, сосны за оградой. Там она была в безопасности.

И это — единственное, что позволяло мне сохранять голову холодной.

Я дал приказ: наблюдать издалека. Без давления, без вмешательства. Просто убедиться, что никто к ней не приближается. Что никто снова не сунет в её жизнь грязные руки.

А сам… я разрулил то, что должен был разрулить.

С Костиком было просто — он сболтнул всё сам, когда понял, что его бросили. Мы передали материалы в службу безопасности, затем — в прокуратуру. Сейчас он сидит в положенном месте и его юридическое прошлое никак ему не помогло выйти сухим из этой ситуации.

Ларионов — другой случай. Подонок с деньгами и связями. Но и у него нашлись скелеты.

Я не стал играть по-честному — я стал играть жёстко. Поднял все его схемы за последние три года, вывел в СМИ несколько документов, аккуратно передал их парням из финансовой полиции.

На следующий день, когда Ларионов попытался выкатить компромат — мы выкатили встречный иск.

Со всеми уликами.

Публичный слив доказательств, подлог, шантаж, попытка коммерческого подрыва. Всё. Красиво. Юридически оформлено, подписано, отправлено в суд и в прессу одновременно.

Через два дня его офис выглядел как труп на вскрытии — всё в панике, инвесторы побежали, партнёры аннулировали сделки.

Его репутация пошла на дно с таким свистом, что, думаю, он сам не понял, где вверх.

Я сидел в офисе, как идиот, вертя телефон в пальцах, будто от этого зависела чья-то жизнь. Может, и зависела.

Три дня. Три грёбаных дня.

Она молчит.

Смотрит ли на экран, когда видит моё имя? Или даже не берёт в руки телефон?

Я не из тех, кто пишет сообщения. Вообще.

Но сейчас… всё казалось не тем. Без неё — даже воздух другой. Холоднее.

Я сделал глубокий вдох.

И всё-таки набрал:

«Ты, конечно, мастер исчезать, Левицкая.

Но знаешь, на третий день без твоего ворчания у меня начались галлюцинации. Кажется, я разговаривал сегодня с твоей кружкой. Она сказала, что скучает тоже. А я скучаю сильнее.

Твой Марк.»

Отправил.

Сразу — выключил экран, будто боялся взглянуть, прочитала ли.

Через пару минут всё-таки проверил.

Сообщение доставлено. Прочитано. И… Ни одного слова в ответ.

Я засмеялся глухо, коротко.

Смешно. Даже больно — но смешно. Я, Марк Морено, жду, чтобы мне ответила девушка, от которой сам бегал половину жизни.

Утро началось, как и прошлое. Холодный душ. Чёрный кофе. Телефон в руке. Только вместо новостей — диалог с пустым экраном.

Диалог, в котором говорю только я.

Я снова перечитал её молчание. То, как «прочитано» смотрело на меня, как выстрел в упор.

Она читала. Она знает. Но не отвечает. Всё внутри зудело. Грызло.

Я не из тех, кто стелется или просит. Но эта тишина сжигала меня изнутри.

Я набрал новое сообщение. На этот раз — короче. Проще. Почти ровным тоном.

«Утро без тебя — как кофе без вкуса.

Я даже не знаю, во сколько ты просыпаешься теперь.

Но если читаешь — просто дай знать, что ты в порядке.

Не буду лезть. Просто… дай знать.

Твой Марк.»

Отправлено.

И снова — ни звука. Ни точки, ни «привет», ни даже чёртова смайлика.

Я откинулся на спинку кресла.

Выдохнул.

Если бы я мог выбросить из себя тоску, как вырывают пулю, — сделал бы это давно.

Пишу опять.

«Марина. Четвертый день без тебя — как ломка.

Моя комната пахнет тобой, а руки... Ну, скажем так, они уже начинают бунтовать против бессмысленных попыток заменить тебя фантазиями.

Я скучаю. До злости. До боли. До того, что хочу, чтобы ты была здесь. Сейчас.

Твой Марк.»

Все эти дни я пытался держаться. Говорил себе, что не поеду. Что она должна подумать. Что нужно время. Что если я приеду — всё разрушу. Давлю, лезу. Опять.

Но каждый вечер, когда я подходил к телефону, палец всё равно останавливался над экраном.

Писал. Стирал. Писал снова. Отправлял. Смотрел на статус.

Прочитано. Молчание.

Я держался. Я не привык гнаться. Не привык ждать. А сейчас — не могу иначе.

Я хотел её. Больше, чем когда-либо хотел чего-либо в жизни.

Но всё, что у меня было — её пустая сторона кровати и легкий запах на подушке, который выветривался.

На пятое утро я проснулся от того, что сам злился. На себя. На неё. На это всё.

Оделся. Молча. Медленно. Как будто знал, что другого дня я себе уже не позволю.

Подошёл к зеркалу — щетина, уставший взгляд, но впервые за эти дни я выглядел живым.

Цель возвращала мне дыхание.

Охрана, как и всегда, отчитывалась каждый вечер. Она в безопасности. Дом её родителей за городом. Тихое место. Но теперь я хотел быть не просто уверен, что с ней всё хорошо. Я хотел её. Лично. Слышать. Видеть. Трогать. Понять, какого хрена она молчит, когда я весь уже по швам.

Я сел за руль сам. Без водителя. Без охраны. Врубил музыку на минимум. Только чтобы не сойти с ума от собственных мыслей.

Асфальт проносился под колёсами, а внутри я чувствовал, как с каждой минутой с меня слетает вся защита — многолетняя выдержка, логика.

Оставался только я. Мужик, который едет за той, без кого у него больше нет ни покоя, ни сна, ни желания делать хоть что-то.

И если она снова скажет, что ей нужно время — я просто… посижу рядом.

На полу, у её двери. До утра. До вечера.

До тех пор, пока она не поймёт, что я её больше не отпущу.

Дорога свернула влево, дальше — только сугробы, вросшие в землю дома и редкие фонари, которые светят так, как будто сами устали жить.

Навигатор сбился с толку, но я уже знал, куда еду. Мне скинули координаты — и я запомнил.

Тормознул у серенького забора. Дом, как с открытки из другого мира — обычный, с облупленным крыльцом, хромающим почтовым ящиком и табличкой на воротах:

«Осторожно, злая собака!»

И точно — из-за бани вылетела огромная псина. Настоящая. Морда квадратная, шерсть в снегу, нос в паре. Смотрела на меня, как на угрозу. Или как на кого-то, кто опоздал.

Я заглушил мотор. В этой тишине щёлкнувший замок прозвучал, как выстрел.

Снег хрустел под ботинками — липкий, тяжёлый. Местные уже начали выглядывать в окна, разглядывая мою чёрную «Ауди», как летающую тарелку.

Мне было плевать. Пусть смотрят.

Потом я её увидел.

За занавеской. Окно второе слева. В серой кофте. Волосы собраны в мой уже любимый пучок, глаза…

Глаза — точно не ожидали. Не надеялись. Но и не испугались.

Мы встретились взглядами. Я остановился прямо посреди двора. И ничего не делал. Не махал. Не звал. Просто смотрел.

Как будто если я моргну — она исчезнет.

Как тогда. Из моей постели. Из моей жизни.

Секунды тянулись. Потом занавеска дрогнула.

И она вышла.

На крыльцо.

Без пальто, в одних тёплых носках и кофте. Такая домашняя. Такая настоящая. Такая, по которой у меня ломка.

Я шагнул к ней.

— Холодно, — хрипло сказал я, чувствуя, как снежинки тают на щеках. — А ты, как всегда, идёшь вразрез с логикой.

Она не ответила. Только смотрела.

И я знал — ещё секунда, и либо она войдёт обратно, либо я…

Я рванусь вперёд. И сделаю то, что должен был ещё утром, пять дней назад.