Ты - не мой тип

Эпилог

Два месяца спустя.

В комнате пахло лилиями и ванилью. Я стояла перед зеркалом, едва дыша. Белоснежное платье обнимало талию, каскад фатина спадал волнами, превращая меня в героиню сказки. Волосы были убраны в высокий, изящный пучок, украшенный жемчужными шпильками, как любила мама. Губы — мягкий нюд, глаза — сияние и волнение. Казалось, я никогда в жизни не выглядела так… по-настоящему женственно. Или, может, просто — счастливой.

Я склонилась ближе к зеркалу, и вдруг… в отражении — мелькнуло что-то. Кто-то.

Анна.

Она стояла за моей спиной, такая, какой я помнила её в самые светлые наши дни. С распущенными тёплыми волосами, в любимом зелёном свитере, с этой своей хитрой улыбкой, будто дразнит: ну вот, дошла-таки до венца, Маришка. И не сказала бы — призрак. Нет. Просто ощущение… будто она была рядом всё это время. Смотрела. Оберегала.

— Ты всё правильно сделала, Марина, — как будто прошептало отражение.

Я кивнула, прижав ладони к груди:

— Люблю тебя, сестрёнка… Мне тебя очень не хватает.

Одна прозрачная слезинка скатилась по щеке.

И, если бы кто-то сказал мне полгода назад, что моя жизнь изменится настолько — я бы, наверное, рассмеялась в лицо. Или просто не поверила.

Я больше не работала в компании Марка. Мы оба поняли: нам нужно пространство. Не отдалённость — свобода, чтобы не терять себя друг в друге.

И ни к чему было возвращаться в тот офис, где за каждым столом, кажется, осталась тень старой меня. Вместо этого я выбрала путь, который когда-то так любила Анна. Фотография.

Не как развлечение — как способ снова учиться видеть.

Я поступила в небольшую школу визуального искусства, брала частные уроки у мастеров, выходила на улицы с камерой, как когда-то сестра. Училась ловить свет, тени, движения. Лицо старика у газетного киоска. Тёплый пар над чашкой кофе на лавке. Улыбку мамы, когда она открывает калитку на даче.

Я снова училась жить. И это было честно. Не потому что «надо что-то делать», а потому что я действительно хотела — видеть, сохранять, чувствовать. Через объектив я будто лучше понимала себя. И Анну. Ту, что когда-то тоже искала красоту в простом.

Марк не мешал. Наоборот — поддерживал. Дарил плёнку, объективы, возил в самые фотогеничные места города. Иногда просто смотрел, как я кручу кольцо фокусировки, и шептал:

— Ты сейчас — будто совсем не здесь.

— Я — в моменте, — отвечала я и щёлкала затвором.

А потом была Валенсия.

Мы поехали к его родителям — в их солнечный дом, где весь воздух пахал жасмином и солью. Там Марк стал спокойнее, теплее. Как будто сбросил броню. Его мама накормила меня всем, что могла, рассказывала истории о Марке-подростке, а его отец выкуривал сигары на веранде и говорил, что у нас крепкая аура и учил меня говорить по-испански.

И однажды, среди белоснежных конструкций старинного испанского города, где отражения играли в воде, а пальмы кивали в ритме ветра, Марк остановился.

— Стань моей навсегда, — сказал он, доставая кольцо.

Я стояла, как вкопанная. Испанские туристы щёлкали фотоаппараты, где-то орал ребёнок, чайка села на перила... а я не слышала ничего. Только биение своего сердца.

И только потом — выдохнула, кивнула, и сказала:

— Да.

С тех пор всё стало иным. Спокойным. Цельным. Нашим.

— Марина! Ты чего там? Уснула? — знакомый голос за дверью врезался в мои мысли, как струя солнечного света в хмурый день. — Невеста, блин. Твой жених уже третий раз в зал заходил, проверяет, не передумала ли ты.

Я выдохнула, улыбаясь в отражение зеркала, в котором секунду назад ещё видела сестру. Повернулась — и в комнату влетела Оля, вся сияющая, с глазами, будто сама замуж выходит.

— Ну ты, конечно, красотка, — пробормотала она, подбирая подол своего сиреневого платья и обнимая меня крепко-крепко. — Я, конечно, знала, что ты выйдешь за кого-то рокового, но чтоб ТАКОГО… У тебя, походу, контракт с судьбой.

— Я просто устала бегать от себя, — прошептала я, прижимаясь к её плечу.

— Главное — не беги сегодня в белом платье.

Мы засмеялись. Оля всё ещё держала меня за руку, и в её взгляде было всё: нежность, поддержка, легкая грусть, как будто она тоже прощалась — с нами, прежними, с жизнью «до».

— Ну что, пойдём? А то Марк, наверное, уже строит планы по штурму этого дома, — подмигнула она, подправляя мою фату.

Торжество проходило в старинной испанской усадьбе, окружённой подстриженными живыми изгородями. Сад напоминал иллюстрацию из сказки — белоснежные шатры, увитые нежной зеленью и пудрово-розовыми пионами, а вокруг свисали гирлянды огней. Воздух пах свежестью, цветами и лёгким шампанским.

Внутри усадьбы — роскошный зал с высокими окнами в полный рост, через которые пробивался мягкий свет. Потолки были расписаны тонкой лепниной, словно кружевом, а кристаллические люстры сияли, отражаясь в хрустальных бокалах и зеркальных панелях. На столах — фарфор, золотая сервировка, композиции из белых роз. Живая музыка — струнный квартет — заполняла пространство деликатными аккордами.

Каждая деталь была выверена со вкусом, без лишнего пафоса, но в совершенстве. Это было торжество, где не кричали о богатстве — его чувствовали в тонкости, внимании и тепле, которое исходило от каждого мгновения.

Я глубоко вдохнула, и когда двери зала медленно распахнулись, солнечный свет и лёгкий аромат цветов ударили мне в грудь, как в первый раз, когда я поняла, что влюблена в Марка.

Медленно, в такт музыке, я сделала первый шаг. Рядом — мой отец. Его рука была крепкой, но дрожала. Он молча сжал мои пальцы — и этого касания хватило, чтобы внутри всё защемило. Я обвела зал взглядом, и сердце будто замерло от того, сколько в этих глазах было любви, гордости и… искреннего счастья за меня.

Сначала я увидела маму. Нина Васильевна сидела в первом ряду, с маленьким кружевным платочком, которым тщетно пыталась скрыть слёзы. Её глаза сияли, будто я снова была девчонкой, впервые танцующей на выпускном. Только теперь — всё по-настоящему.

Чуть дальше, через проход — испанская родня Марка. Его мама, темноволосая, с гордо поднятой головой, держала за руку свою дочь. Девочка едва дышала, глядя на меня, будто перед ней шла настоящая принцесса. А отец Марка сдержанно улыбался, с тем европейским достоинством, в котором чувствовалась неподдельная доброта.

Я встретилась взглядом с друзьями и партнёрами Марка. В углу стоял Вершинин, в классическом чёрном, с бокалом шампанского, и — совершенно не мигая — смотрел на Олю. Не просто смотрел. Он её изучал. Как хищник, которому вдруг стало любопытно, а не его ли это территория.

Оля этого, кажется, не заметила. А может, сделала вид, что не заметила. Её щеки слегка порозовели, но она демонстративно отвела взгляд, поправила свои локоны. Демковский — напротив, подмигнул и шепнул кому-то на ухо, но, когда я прошла мимо, расправил плечи и кивнул с настоящим одобрением.

И всё это время я чувствовала, как дрожит внутри всё. Не от страха. От полноты момента. От осознания, что все они — здесь, и все смотрят на меня с любовью. С верой. С надеждой.

Я перевела взгляд вперёд. И наконец увидела его.

Марк стоял у алтаря, высокий, уверенный, безупреченый, в строгом костюме и с тем самым взглядом. Тем, в котором было всё: любовь, тревога, нетерпение, и, чёрт побери, та самая преданность, от которой у меня каждый раз перехватывало дыхание.

Отец крепко сжал мою руку, словно в последний раз. Его ладонь была тёплой, натруженной, как в детстве, когда он поднимал меня на плечи, чтобы я могла дотянуться до звёзд. Он взглянул на меня — глаза блестели, и в них читалось всё: гордость, нежность, лёгкая грусть.

— Береги её, — тихо сказал он Марку, почти шепотом, но с той внутренней силой, которую не спутаешь ни с чем.

— Обещаю, — серьёзно ответил Марк и, взяв меня за руку, мягко сжал её, как будто подтверждая каждое своё слово.

Я посмотрела на него. Наши пальцы переплелись, как будто всегда так и было. Как будто с этого момента мы — единое целое.

И вот я стою здесь — в белом платье, рядом с мужчиной, любовью всей моей жизни.

Смешно вспоминать сейчас. Тогда мне казалось, что я — приз, ставка, которую разыгрывают без моего ведома. Я злилась, закрывалась, отталкивала. Но, может быть, именно это безумие и стало отправной точкой. Может, если бы не было того спора, мы бы так и остались в своих мирах — он в своём холодном бизнесе, я — в своей защищённой скорлупе.

Но любовь оказалась упрямее гордости.

Марк доказал всё делом. Он стал тем, кто пошёл за мной в ад и вернул меня обратно. Он был рядом, даже когда я убегала. Он выбрал меня — не как победу, а как часть себя.

И теперь, стоя здесь, держась за его руку, я понимаю: иногда даже спор становится судьбой — если за ним стоит настоящее чувство.

Мы нашли друг друга. Не вопреки, а благодаря всему, что случилось.

Церемония началась, но я слышала только биение собственного сердца. Мой взгляд ни на секунду не отрывался от его. Он был рядом. Настоящий. Мой.

— Я люблю тебя, — выдохнула я так тихо, что только он мог услышать.

Его губы дрогнули в лёгкой, почти невидимой улыбке. Он склонился чуть ближе, его лоб почти касался моего.

— И я тебя, — прошептал Марк. — Безумно. Навсегда.

И в этот миг не существовало ни гостей, ни музыки, ни воздуха между нами. Только он. Только я. И обещание, данное глазами, сердцем и кожей — быть вместе. Всегда.

Когда Марк обвил мою руку своей, и священник начал читать клятвы, я вдруг поняла то, чего так долго избегала. Жизнь — не черновик. В ней нет права на повтор, нет редакции, нет перерыва «подумать ещё чуть-чуть».

Я слишком долго пряталась за страхом, за тенью прошлого, за чувством вины и потерей. Но всё это время жизнь продолжала идти — упрямая, громкая, настоящая. И сегодня, стоя рядом с ним, я наконец-то позволила себе просто быть. Любить. Верить.