Ты - не мой тип

Глава 3. Марина

Утро начинается, как обычно — с телефона, который звенит, будто ему доплачивают за каждую мою судорогу.

Они живут где-то глубоко, в слоях тишины, и годами могут молчать. Но стоит им уцепиться за запах, за звук, за крошечную деталь — и они восстают, полные цвета, дыхания и боли.

Я нахожу фотографию случайно — в ящике с бумагами, среди скучных актов и свернутых схем. Сначала даже не понимаю, что держу в руках. Просто уголок глянцевой бумаги, едва стершаяся подпись внизу. А потом — щелчок. Как вспышка.

На фото — мы с Анной. Её день рождения. Шары, ленточки. И она — смеётся, уткнувшись мне в плечо, а я морщусь, как всегда, когда слишком много чувств в кадре.

И вот оно. Возвращается. Всё сразу.

Память — это якорь. Иногда спасает. Иногда не даёт идти вперёд. Но я давно поняла: не помнить — ещё больнее. В этих вспышках — всё, что осталось.

Анна всегда говорила, что снимки — это наши доказательства счастья. Я тогда смеялась, шутила про её романтизм. А теперь смотрю на фотографию — и понимаю: она была права. На этом снимке запечатлён не только момент. Здесь запечатлена я — другая.

И фотография в ладони возвращает меня в прошлое.

Два года назад.

Липовый мёд полуденного солнца заливал кухню, и скатерть в жёлтую клетку казалась частью пейзажа — будто солнце специально заказало этот рисунок под настроение. За окном гудел дачный июнь: соседи что-то стрекотали, дети с визгом гоняли мяч, а ветер лениво колыхал занавески. В доме пахло пирогами с вишней, ванилью и чуть подгоревшим сахаром — Анна не уследила за карамелью, и теперь, смущённо смеясь, отскребала её от формы.

— Я опять всё испортила, — бормотала она, запачкав нос в муке.

— Не всё, — сказала я и ткнула пальцем в миску с кремом. — Крем ты сделала идеально.

Анна засмеялась, и этот смех был лёгкий, звонкий, как ветер в колокольчике. Она вообще была как лето — тёплая, открытая, солнечная. Я же — как осень: сдержанная, расчётливая, немного серая в мыслях. Мы с сестрой были антиподами — и, наверное, поэтому не могли друг без друга.

— И вообще, — добавила я. — Ты — именинница. Давай я тебе помогу.

Она в ответ кинула в меня вишней.

В тот день ей исполнялось двадцать пять. Я украсила дом — сама, втайне, чтобы сделать сюрприз. Воздушные шары, белые и розовые, висели под потолком. На стене я повесила гирлянду из фотографий — наши снимки с детства до сегодняшнего дня. Анна и я на новых великах. Анна с косичками и в смешной панамке. Мы в обнимку в десятом классе, с мороженым и прыщами.

— Ну как? — Анна закрутилась перед зеркалом, приглаживая подол платья и чуть сжав плечи. — Нормально выгляжу?

— Очень, — сказала я, подходя, чтобы поправить складку на спине. — Ты светишься. И платье тебе к лицу.

— Просто оно какое-то... слишком нежное. Я боюсь, что это не моё.

Я усмехнулась.

— А что тогда твоё? Костюм космонавта?

Она рассмеялась. У неё был этот смех — лёгкий, звонкий, будто у неё внутри всегда было солнце. И рядом с ней хотелось быть чуть мягче, медленнее, добрее. Она — свет, я — фильтр, через который этот свет прорывался наружу.

— Ты всегда знаешь, что сказать, — сказала она, глядя на меня в зеркало. — Даже если бурчишь, ворчишь, споришь — всё равно рядом с тобой спокойно.

Мы не были похожи. Я — угловатая, сдержанная, по-женски осторожная. Анна — тёплая, распахнутая миру, будто всё вокруг было ей другом, а жизнь — сюрпризом. Она обнимала всех без повода. И каждое утро пела в душе, будто у неё внутри было солнце, и оно нуждалось в выходе.

— Та-дам! — Я вытащила из шкафа тщательно упакованную коробку. — Вот теперь ты точно меня полюбишь больше, чем свои орхидеи.

— Ты купила мне его? — она медленно сняла крышку. — Ты действительно...Ох, Мариша, спасибо тебе огромное!— глаза сестры полны нежности.

Canon. Новый. Маленький, но с хорошим объективом. Она мечтала о нём с 9 класса.Мне пришлось скопить три стипендии. Но сестре я об этом не говорю.

— Нам нужны новые фотографии на стену. — Я кивнула в сторону коридора, где висела её кривая композиция из старых полароидов. — Ты обещала. Это будет наш проект.

Мы сделали первую фотографию на новом фотике вместе. Она обняла меня за плечи, прижалась щекой. Щёлк.

Наши дни.

Этот снимок до сих пор у меня. Размытый, немного перекошенный, с нашим общим смехом в кадре. Я смотрю на него теперь чаще, чем хотелось бы. И каждый раз думаю: как мало я тогда знала.

Подхожу к зеркалу. Волосы — спутанный хаос. Вместо привычного пучка — беру расчёску. Несколько минут, и волосы лежат чуть более прилично. На этом все.

В остальном — день идёт по накатанной:

Кофе — крепкий, почти злой.

Задачи — предсказуемые, как финал в плохом сериале.

Коллеги — переговариваются, жалуются на отчёты и на погоду. Всё обычно.

В полдень мне даже удается выделить время на обед.

Офисный буфет пахнет кофе и корпоративной тоской.

Я иду по коридору вместе с Олей Косыгиной, моей подругой — та, как обычно, с полурасстегнутым жакетом, в своих туфлях с блестками и с вечной энергией, которой бы хватило на снабжение маленькой электростанции.

— Если в меню снова булгур, я напишу петицию, — ворчит она, перебирая пальцами пряди ее пшеничных волос.

— Ты каждый день это говоришь.

— И что? Однажды меня услышат. Революция начинается с булгура.

Мы поворачиваем за угол и врезаемся в очередь. Буфет битком. Кто-то рычит на повара, кто-то возится с крышками на ланч-боксах, кто-то уже с подносом, но не может определиться, какой салат из трёх одинаково грустных ему выбрать.

И тут я слышу знакомое:

— Эй, стратег, сюда. Я уже занял очередь.

Стоит Костя Гаврилов, корпоративный юрист. Спокойный, всегда гладко выбритый, в дорогом деловом костюме и взглядом, будто всё в этом мире можно уладить подписанием нужного пункта.

— Спасибо, Костик. Ты герой нашего времени, — говорю я.

Слегка приподнимает уголок губ — не совсем улыбка, скорее жест интеллигентной усталости. Одной рукой держит поднос, другой делает приглашающий жест — мол, проходите, дамы.

— Приятно, когда тебя пропускают не потому что ты начальство, а потому что у тебя есть корпоративный юрист, — шепчет Оля.

Мы встаём рядом. Я — между Олей и Костей. Пахнет кофе, Костиным лосьоном, в котором слишком много нот кедра и чуть-чуть бергамота. Успокаивающе.

— Что сегодня берём? — спрашивает он, склонившись ко мне чуть ближе, чем надо.

— Если ты скажешь “булгур”, я позову охрану, — отвечает Косыгина, краем губ отвечая на его полуулыбку.

Костя смеётся.

— Как жизнь, защитник корпоративной справедливости? — спрашиваю я, пока мы медленно двигаемся по очереди.

— Как всегда. Сегодня утром клиент прислал договор, где во всех пунктах вместо “продавец” было написано “властелин”. Без шуток. “Властелин обязуется передать товар”, “в случае претензий — обращаться к властелину”. Я не знал, то ли смеяться, то ли звать нотариуса.

— Серьёзно? — Оля прыскает.

— Абсолютно, — кивает Костя. — Я написал им в ответ: “Уточните, пожалуйста, полномочия властелина на подписание договоров от лица юридического лица. Вдруг он там самоназвался”. Жду теперь, может, Орки приедут объяснить.

— Вот почему я не юрист, — качаю головой я. — Мой максимум — убедить японцев снизить ценник, не наступив при этом на их чувство национальной гордости и уважения к сакуре.

Беру поднос, двигаюсь вдоль прилавка, делая вид, что внимательно изучаю ассортимент — хотя все давно решено. Рис. Овощи. Без соуса.

Слышно как коллеги перешептываются и косятся в сторону центрального окна. Поднимаю взгляд.

Марк сидит за круглым столом, у витражного окна.

Он — в белой рубашке, рукава закатаны. Жесты экономные. Спокойные. Опасные. Щетина по линии челюсти ровная, как график роста акций. Взгляд чуть прищурен. Глаза карие, но не теплые — цвета выдержанного коньяка с отблеском сигарного пепла.

Справа от него — Роман Вершинин, соучредитель и операционный директор. Курирует логистику, заводы, партнёрства с поставщиками, систему поставок запчастей и производственные цепочки.

Если Марк — огонь, то Роман — лёд. Стратег, по образованию — инженер-экономист, по жизни — расчетливый, почти пугающе спокойный. Высокий, с волосами цвета воронова крыла, зачесанными назад. Подбородок с ямочкой, скулы, как будто выточенные вручную. Внешность аристократа из какого-нибудь скандинавского сериала про интриги и ледяное молчание. Он всегда в темных костюмах и говорит только по делу.

И, наконец, левый фланг — Даниил Демковский, директор по креативу и продвижению. Тот, кто «подаёт машину лицом». Он придумывает, как люксовый GT должен выглядеть, звучать, пахнуть, как его ощущает владелец. Он — про стиль, маркетинг, редкие тиражи, нестандартные коллаборации. Каштановые волосы, чуть растрепанные, галстук ослаблен. Легкая небрежность в образе, которую, очевидно, он оттачивал годами. Улыбка — как у человека, которому с детства говорили, что он может всё. Женский отдел продаж сходит по нему с ума.

Вместе они — не просто совладельцы. Это головной мозг компании. Все трое не похожи друг на друга — и, возможно, только поэтому всё у них работает. Как будто вселенная выдала им по суперспособности: огонь, лёд и искру.

И сейчас, когда они просто пьют кофе и будто бы отдыхают — это всё равно выглядит как сцена из брифинга перед запуском чего-то ядерного. Потому что даже их тишина звучит, как власть.

Наши глаза встречаются. Мгновенно.

Марк не улыбается. Он просто смотрит. В упор. Слишком прямо. Как будто вгрызается глазами в мою броню.

Отвожу взгляд, чувствуя, как сердце делает неловкий кульбит. Внутри будто открыли окно и туда хлынул ураган.

Он всё ещё смотрит.

В точку между лопатками.

Словно знает, что я сейчас думаю.

И ждёт, когда я сломаюсь и взгляну на него снова.

Мы садимся у окна, за один из скромных четырёхместных столиков. Ничего особенного — только плотно прижатые пластиковые спинки, тусклый свет от лампы под потолком и запах макарон с сыром из общей раздачи. Зато тихо. И главное — видно весь буфет.

Костя ставит на поднос три стакана с кофе:

— Для интеллектуальных солдат, которые снова остались без премии за вредность.

— Я, по крайней мере, рассчитываю на орден за выносливость, — поживает плечами Оля.

Костя усмехается. У него спокойный голос, будто у человека, который знает, как вытаскивать людей из административного ада — и при этом делает это с лёгкой ленью, как будто заранее понимает, что всё равно всех засосёт бюрократия.

— А как твоя эпопея с теми японцами? — спрашивает он меня.

— Более-менее, — отвечаю. — Сводки отправила, сейчас сижу над новыми ценниками. Там у них всё, как всегда: половина решений принимается после чаепития, вторая — после долгих советов с Луной. Если серьёзно, они утвердили стоимость только после того, как начальник отдела сверился с гороскопом на будущее полугодие.

— Всё-таки лучше, чем наши совещания. Вчера видел, как Вершинин редактировал контракт с китайцами — с таким видом, будто лично душил пункт про штрафы. Я даже сделал вид, что опаздываю, лишь бы не попасть под горячую руку.

На фамилии «Вершинин» я замечаю, как у Оли что-то дёрнулось в лице. Она вроде бы сидит боком к углу зала, но взгляд у неё всё время скользит туда.

Оставляю без внимания. Мы продолжаем есть как вдруг приходит уведомление:

Тема: Командировка

Уважаемые коллеги, с понедельника стартует выездной проект "Москва – Алматы". В командировку направляются:

Марк Морено (генеральный директор и основательMorenoIndustry)

Светлана Фролова (отдел маркетинга)

Максим Ковальский (логистика)

Константин Гаврилов (корпоративный юрист)

Игорь Белов (логистика)

Марина Левицкая (стратегический отдел)

Пожалуйста, свяжитесь с офис-менеджером для оформления билетов и брони. Вылет в понедельник, в 7:45 утра.

Я перечитываю список дважды. Нет, не глюк. Не розыгрыш. Следом прилетает еще одно уведомление, но уже от того человека, который наверняка сейчас сверлит меня взглядом.

Как всегда. Без "пожалуйста". Без "если свободны". Он — директива в человеческом обличии.

До последнего тяну. Смотрю на часы. До конца рабочего дня — сорок пять минут. Кажется, я перебираю документы уже третий круг, лишь бы не идти к нему. Но выбора нет.

Марк сидит за огромным столом из тёмного дерева, восседая, как дьявол на троне. Рубашка расстёгнута на пуговицу больше, чем надо. Рука — на подлокотнике, длинные пальцы лениво постукивают по крышке стола. Ноги расставлены в стороны. До чего же сексуальный сукин сын.

— Садитесь, — говорит он, не отрывая взгляда от экрана.

Я не реагирую. Просто стою.

— Командировка, — продолжает он. — Вы едете. Без истерик.

— Как видите.

Он поднимает глаза. Прищур.

Берёт папку, протягивает мне:

— Документы по проекту. Ознакомьтесь до вылета.

Я молча подхожу к столу.

— Могу ли я предложить вместо себя другую кандидатуру.

Он поднимает взгляд. Медленно. Опасно.

Теряюсь, вся моя боевая уверенность улетучилась стоило встретиться с его пронзительными глазами.

Марк встаёт. Медленно. Без резких движений — как хищник, не торопящийся, потому что знает: жертва уже в капкане. Его рост кажется ещё выше, когда он подходит ближе. Костюм тёмно-синего цвета идеально сидит на его широких плечах. Там, где расстёгнута верхняя пуговица рубашки, на шее — лёгкий загар. Ловлю нотки его парфюма: что-то древесное, с лёгкой примесью цитруса. Испанское солнце в бутылке.

— Можете, — отвечает он лениво. — Только тогда мне придётся отправить в командировку человека, который не умеет спорить, закатывать глаза и огрызаться каждый день. Как-то... пресно.

— Простите, что мешаю вашей жизни быть пресной.

— Вы не мешаете. Вы её раздражаете. А раздражение, как известно, пробуждает. Особенно утром.

Он смотрит на меня с тем самым выражением: половина ухмылки, половина предупреждения.

— Вы наслаждаетесь этим, да? — спрашиваю, скрестив руки на груди.

— Вашей пассивной агрессией и вечной обидой на жизнь? Иногда.

— Уверена, вас мама в детстве не хвалила.

— А вас, кажется, слишком часто сравнивали с кем-то. До сих пор не можете отмыться от чужих ожиданий.

Я резко поднимаю взгляд. Задел. Чувствую, как к горлу подкатывает ком.

— Почему вы всё время прячетесь? — говорит он. — За сарказмом. За тенью. За этой унылой блузкой на два размера больше.

— Потому что здесь не подиум, — роняю зло. — А офис. Где я работаю, между прочим.

Он улыбается, и эта улыбка — удар ниже пояса.

— Жаль. Я бы с удовольствием посмотрел на вас в чём-то... менее стратегическом.

Я моргаю. Один раз. Второй.

Он откидывается на спинку кресла, кладёт руку на подлокотник — уверенно, по-хозяйски, как будто мы с ним сейчас не в офисе, а в каком-то другом измерении, где Марк Морено флиртует с Мариной из стратегического отдела.

Флиртует?

Серьёзно?

Я слышала его тогда. Чётко. Без искажений, без шансов на недопонимание.

Те слова до сих пор врезаются в голову, как гвозди. И теперь — этот взгляд, эта улыбка, это "менее стратегическое"...

Что это вообще за игра?

— Простите, — говорю, стараясь, чтобы голос звучал ровно, — я, наверное, не поняла. Это была... попытка комплимента?

Он наклоняется вперёд, локти — на стол. Глаза цепляются за мои, как будто изучают под микроскопом.

— Нет, — отвечает. — Это была попытка честности.

— Вам не кажется, что вы перегибаете? — голос мой дрожит едва заметно. Я ненавижу это.

— А вам не кажется, что вы давно хотите, чтобы кто-то наконецперегнул?

Его испанское обаяние — это не просто шарм. Это оружие. Острое. Отточенное. Разрушительное.

Он привык получать то, что хочет. Женщин. Согласие. Легкость. И, скорее всего,прощаниечерез пару дней после «сладкой ночи».

— Вы мне не интересны, — отчеканиваю я. — Ни ваш акцент, ни ваш нарциссизм, ни ваши фантазии. Так что, если вы закончили, я пойду.

Противная, самодовольная усмешка на его губах.

Я хватаю папку, разворачиваюсь и выхожу.

— Дверью не хлопайте, — добавляет он за моей спиной, лениво, почти шутливо. — Или хлопайте. Это... возбуждает.

Я хватаюсь за ручку, и в следующее мгновение дверь грохочет так, что, кажется, вздрагивает весь коридор.

В воскресенье вечером мы с Олей в моей квартире. Мы сидели на полу в моей комнате, по обе стороны от раскрытого чемодана. На фоне нашей болтовни играет музыка. В планах командировка на три дня.

Оля аккуратно сворачивала мои вещи — точнее, пыталась. Потому что каждые три минуты она замирала, прижимала к груди очередной топ и начинала с заговорщицкой улыбкой:

— Всё, Марин, ты точно берёшь вот это. Смотри, как грудь подчёркивает. У тебя ж теперь босс в режиме «хочу-немедленно».

— Он не в режиме «хочу». Он в режиме «я — альфа, и мне всё можно», — бурчу, складывая джинсы. — И, если ты не заметила, у меня с ним конфронтация, а не флирт.

— Ага, конфронтация. Особенно когда ты хлопнула дверью так, будто это пощёчина для него. Классика ромкома: «я тебя ненавижу» превращается в «заткнись и поцелуй меня».

Я закатываю глаза.

— Оль, он меня бесит. Он надменный и самоуверенный. Иногда говорит такие вещи, что мне хочется сбросить на него отчёт из 100 страниц.

— А тебе не хочется сбросить на него... себя?

— Оля!

— Ну что? Тебя хочет сексуальный испанский тиран — это ж почти как выйти в финал шоу «Холостяк», только с зарплатой и без дурацких роз.

Я смотрю на неё и смеюсь, хоть и внутри всё сводит в странный комок.

— Ты же в курсе, что год назад я услышала, как он говорил коллегам, что не трахнул бы меня и обошел стороной? — напоминаю я, аккуратно складывая свитер в чемодан. Голос спокойный, ровный. Как у человека, который репетировал эту фразу сотни раз — чтобы не дрогнуть.

Оля фыркает, застёгивая мою косметичку.

— Марин, ну сколько можно застревать в одном эпизоде?

Я поднимаю глаза.

— Один эпизод? Он назвал меня чопорной старой девой в бесформенной одежде. Это был не просто "эпизод", это был диагноз, поставленный им.

— Год назад, — отчётливо говорит Оля. — Год, Марин. С тех пор ты — его правая рука. Он с тобой на все проекты, зовёт на стратегические планёрки, делегирует тебе свою зону. Даже его любимый "откат от решений" всегда начинается со слов "Марина считает, что...".

— Это рабочее. Он уважает мой ум. Не тело. Не меня как женщину. Я для него просто чертов эффективный механизм в его корпорации. А теперь он будто сдул с меня пыль и внезапно заметил, что я не просто часть системы, не просто мозг в блузке. Что я — женщина.

— И тебе это не нравится, — говорит Оля тихо.

— Да. — Я кладу последнюю рубашку, ровняю край. — Потому что я не верю. В такие внезапные метаморфозы. Он не изменился. Я — не изменилась. Он сказал, кто я. И всё, что делает сейчас — просто... странная игра. Или скука. Или тест на выносливость.

— Правда? — Оля останавливается, поворачивается ко мне. — А тогда объясни, почему ты — единственная, кого он дёргает за тональность голоса или взгляд, будто проверяет — выдержишь или нет?

Я стискиваю губы.

— Потому что я его раздражаю и это взаимно.

— Так или иначе, ты же понимаешь, что нельзя ехать в командировкус нимв одном унылом свитере и с зубной щёткой? — вдруг возмущённо заявляет Оля, копаясь в моём шкафу, как у себя дома.

Делаю вид обреченного солдата.

Косыгина вытаскивает очередную стопку одежды, отбирая всё серое и чёрное.

— Оль, мне нужно что-то удобное. Мы едем по работе. Я не собираюсь там дефилировать.

— У вас будут ужины. Переговоры. И, возможно, моменты, когда он случайно зайдёт в твой номер под предлогом "обсудить проект". Ты должна быть готова.

Я фыркаю.

— Единственный "проект", который он хочет обсудить — это как выжить в одном помещении со мной, не убив.

— Или… как выжить в одном номере, не раздев, — подмигивает подруга.

Я швыряю в неё подушку. Она ловко уворачивается и хватает с комода маленький чёрный кружевной топик.

— Нет.

— Да.

— Оля, он даже не увидит, что на мне под блузкой.

— А если увидит? — она подмигивает, — и ахнет?

— Он скорее уволит меня, чем ахнет.

— Тогда пусть ахает, когда подписывает приказ.

Я закатываю глаза.

Оля берёт чемодан и начинает складывать внутрь одежду. К деловым костюмам добавляет пару платьев, каблуки (на всякий случай), и — под шумок — незаметно кладёт тот самый кружевной топик между футболками.

— Ты что-то спрятала? — прищуриваюсь.

— Только твою самооценку, детка. Её тоже пора взять с собой. Вдруг пригодится.

— Ты неисправима.

_________________________________________________

Дорогие читатели, если книга вам интересна, буду рада видеть ваши лайки - кнопка рядом с обложкой "Мне нравится" или просто звездочка рядом со значком библиотеки.

Следующая глава от Марка 🔥🔥🔥