Я долго стоял в этом ебаном лифте. Даже когда двери давно закрылись, даже когда весь этаж замолчал. Стены давили. Потолок будто нависал, как гильотина. Всё было невыносимо громким: собственное дыхание, стук крови в ушах, дрожь в пальцах.
Марина.
Она смотрела на меня, как на врага.
Как на чужака.
Как на чёртово разочарование всей своей жизни.
И, блядь, она имела право.
Я просрал всё.
Я просрал её. Человека, который стал для меня воздухом, якорем, голосом в голове, светом в чёртовом аду, в котором я жил последние годы.
С ней всё было... иначе. Не привычно. Не поверхностно. Настоящее.
А я? Я сделал из неё ставку. Поставил на неё, как на лошадь. Как ублюдок.
Вывернул её чувства наизнанку, пнул туда, где было тонко.
Вмазал в грязь.
Как последняя тварь.
И самое страшное — я это понял слишком поздно.
Я не мог вернуться в офис. Просто физически не мог войти в здание, где она больше не появится.
Побродил по парковке. Закурил. Хотя бросил больше года назад.
Плевать.
Пусть жжёт.
Пусть глотка горит — это меньше, чем то, что разрывает внутри.
И вот когда сигарета догорела до фильтра, я понял: нет. Это не конец.
Она не могла просто так предать. Не она.
Не моя Марина.
Я сорвался в офис.
Сел в тишине. Врубил все камеры. Поднял записи.
— Давай, Марк. Хочешь правду? Получи.
Смотрел на видео снова и снова. Один и тот же фрагмент: кабинет Марины, дата и время утечки. Она в кресле. Листает документы. Не с компьютером. Не с телефоном. Просто... работает. Час. Полтора. И всё это время якобы с её IP уходит файл.
— Невозможно... — я прошептал.
Один фрагмент вызвал зуд в затылке. Я приказал поднять исходники. Настоящие.
— Без прокруток, хочу весь архив за тот день. Сразу.
Через полчаса я уже сидел в тёмной переговорке, в упор глядя на монитор.
И там он был.
Костик. Корпоративный юрист нашей компании. Вот и сложился пазл.
Секунда. Пару секунд — но достаточно.
На видео я увидел, что он заходил в её кабинет. Пока она была в столовой. Пока Марина ни о чём не догадывалась. А потом, спустя пару часов, уже подчищенное видео попало мне на стол.
Я рванулся с места.
— Найдите его, — рявкнул я охране. — Я хочу знать про него всё. Где он. Где был. Где живёт.
Через сорок минут пришли первые данные. И от них у меня стыло внутри.
— Он снял квартиру. Три дня назад.
— Где именно?
— Пять минут пешком от дома Марины Левицкой.
— Сука. Что ещё?
Мужик в гарнитуре замолчал на секунду, будто выбирал, как сказать.
— Мы не вмешивались, просто следили.
— И?
— Мы видели, как он вынес её. На руках. Она не двигалась.
— Что?! Вы идиоты? Почему не остановили этого урода?
— Случилась заминка, он очень быстро поменял машину. Работал с кем-то сообща. Кое-как вычислили. Один из парней поехал за ним. Сейчас ждём координаты. Возможно, это — промзона за МКАДом.
Я почувствовал, как внутри всё опрокидывается. Земля уходит из-под ног, руки холодеют.
Горло сжалось, будто кто-то изнутри держал кулак. Я рванулся к выходу. Пока мозг рвал себя на части вопросами.
Телефон Марина не брала. Естественно, эта гнида забрал всё у неё.
Я перезванивал раз за разом, глядя, как экран бессмысленно гаснет, а в ухе только короткие гудки, а потом — "Абонент недоступен".
— Чёрт… Блядь! — Я едва не швырнул телефон об стену, но сдержался.
Что-то внутри меня начинало дрожать. Противная липкая дрожь. Страх. Он лез в грудь, в мозг, в руки.
Затем вызвал Вершинина и Демковского. Не объяснял. Они и не спрашивали.
— Сбор. Сейчас. Я вышлю координаты. Берите снарягу.
— Понял тебя. — без лишних вопрос сказал Рома Вершинин.
А дальше — дорога. Чёртова дорога сквозь ночь. Сквозь ярость.
Промзона. Ночь. Мёртвое место. И я — как граната без чеки.
Мы подъехали к старому складу — бетон, ржавчина и тишина.
Никаких звуков. Ни крика, ни шороха.
Но я знал. Она здесь.
Я чувствовал это каждой клеткой.
— Он внутри, — тихо сказал Вершинин. — Третий этаж. Слева. Мы засекли движение минут десять назад. Он не выходил.
— Ждём приказа, — добавил Демковский. В его руке тяжело висела бита. Он был спокоен. Слишком.
Я не ответил.
Просто вышел из машины.
Пальцы сжимались в кулак сами.
Каждый шаг — как по стеклу.
Каждая секунда — как сквозь мясорубку.
Марина.
Если он хоть пальцем…
— Дверь! — крикнул я.
Вершинин ударил плечом — глухой треск, железо вылетело внутрь.
Запах — кислый, сырой, повсюду плесень.
Блядь. Всё. Меня переклинило.
Я шёл первым. Подъём по лестнице как через катакомбы. Потом — коридор. Тусклый свет. Дверь. Из-за неё… шорох.
Я сорвал ручку с ударом. Влетел.
И увидел.
Марина. Привязана. На стуле. Щёки в слезах.
Но она жива слава богу.
— Марк… — выдохнула Марина.
Я сорвался вперёд.
— Стоять! — заорал Костик, прижимая нож к её плечу. — Не подходи! Я порежу её, клянусь! Я её заберу, понял? Она моя! Ты ей не нужен!
— Убери нож. Сейчас же, — сказал я тихо. Очень тихо. Так, как говорят только перед тем, как убивать.
Он задышал чаще. Его рука дрожала. Он сходил с ума.
— Ты даже не заметил, как она страдала! — заорал он. — Я был рядом! Всегда! Она должна быть со мной, сука!
Я сделал шаг вперёд.
— Ты, блядь, псих, — прошипел я, чувствуя, как ярость точит кости. — Шизанутый подонок. Ты слил инфу Ларионову, смонтировал видео и подставил её. Только ради чего?
Костик вытаращился на меня. И вдруг — улыбнулся. Гнилой, перекошенной улыбкой. Как крыса, загнанная в угол, но уверенная, что сейчас укусит.
— Ради неё, — прошипел он, голосом на грани срыва. — Всё это время я был рядом с ней. А она? Что сделала она?
Он злобно ткнул пальцем в сторону Марины, связанной и бледной.
— Она выбрала тебя, сука. Тебя, которому на всех плевать. Ты её уволил, ты наорал на неё, ты поспорил на неё. Но она всё равно тебя защищала. Вцепилась в тебя, как в спасательный круг. Почему? Почему НЕ Я?!
Я сделал шаг ближе. Он дёрнулся, но не отступил — продолжал сыпать словами, как ядом.
— Я помогал ей. Я был рядом, когда ты её унижал. Я ждал, слушал, наблюдал. Я сделал всё правильно. Ты не понимаешь — ты не достоин её. Ты — ошибка. Я хотел, чтобы ты всё потерял. Хотел, чтобы ты обанкротился, чтобы все ушли от тебя. А она… она бы поняла. Она бы осталась со мной. Мне просто нужно было, чтобы ты исчез. Я выжег твою компанию изнутри. Подложил видео. Протащил слив через твоих же людей.
Он тяжело дышал. Вены на шее вздулись.
— Я мог бы её удержать. Если бы ты не начал копать. Если бы она не... сопротивлялась. А теперь? Теперь она будет моей. Я отвезу её туда, где тебя не будет. Никогда.
— Нет, — прошептал я, чувствуя, как срываюсь. —И я клянусь — за каждый её страх, за каждый след от верёвки на коже — я сотру тебя в порошок.
Костик зарычал, как зверь, но уже дрожал.
И мне хватило этого, чтобы ударить. С силой, от всей души.
С кулаком, полным боли, гнева и вины. Я кинулся. Он не успел среагировать.
Мой кулак врезался ему в челюсть — с хрустом. Он отлетел к стене. Нож выпал.
— Свяжите его, — бросил я через плечо.
— Естественно, — усмехнулся Вершинин. — Только чуток побеседуем сначала. По-мужски.
— Без лишнего, — буркнул я, но голос дрогнул от ярости. — Он мне нужен целым. Пока.
— Не-не-не! Подождите! Я объясню! Пацаны, я...
— Ты чё, думаешь, мы тебя слушать будем? — прорычал Вершинин, заламывая Костику руки за спину.
— Ты в натуре, ублюдок, шизик. Маньячелло корпоративный. — хмыкнул Демковский, глядя, как у Костика дрожат ноги.
— Да вы не понимаете! Я ради неё! Я…
ХРЯСЬ.
Вершинин и Демковский налетели на Костика, как два волка на подранка. Тот заорал.
А я подошёл к Марине.
Она дрожала.
Смотрела на меня, как будто не верила, что я здесь.
Сквозь тусклый свет лампы её глаза были расширены, дыхание сбивчивое, губы чуть потрескались от обезвоживания. Она смотрела на меня, будто боялась, что я — тоже мираж.
— Это я… это я, малыш, — прошептал я, вставая на колени рядом. — Всё хорошо. Я здесь.
Я разрезал веревки с её запястий и лодыжек. На коже — следы, красные, болезненные. И сердце моё рвало грудную клетку изнутри.
— Прости… Прости меня, слышишь? Я всё проебал. Но я здесь. Слышишь меня? Больше никто не причинит тебе зла.
Марина попыталась пошевелиться, но застонала от боли. Я мгновенно подхватил её на руки. Как будто весила она меньше воздуха.
Я прижал её к себе, укутывая всем теплом, что у меня осталось.
Её лицо уткнулось в мою шею, и я услышал — тихий всхлип.
Сдержанный. Глухой.
— Ш-ш-ш... я с тобой, малышка, — прошептал я, проводя рукой по её волосам. — Всё закончилось. Ты в безопасности.
Я нёс её сквозь промозглый бетонный коридор, будто через ад. А сам всё шептал, шептал — как заклинание:
— Я не дам тебе исчезнуть.
— Ты сильная, ты моя.
— Никто тебя больше не тронет. Никогда.
У машины я распахнул дверь, осторожно опустил её на заднее сиденье, укутал своей курткой, сам залез рядом, прижимая к груди. Она дрожала — от холода, от страха, от всего пережитого. А я — дрожал вместе с ней.
— Спасибо, Марк. Я … я думала, что никто не вспомнит обо мне, особенно ты.
— Слышишь меня, Марина? — прошептал я, склонившись к её уху. — Не говори так. Никогда. Ты — единственная, кого я бы пошёл спасать в ад.
И когда её пальцы чуть сжали мою руку, я понял — это уже не просто спасение.
Это шанс.
На искупление.