Ты - не мой тип

Глава 20. Марина

Он смотрел на меня так, будто во мне было всё — штиль, буря, дом, которого он не знал, что ищет.

— Есть моменты, — прошептал он, — когда ты смотришь на человека… и понимаешь: вот она точка, после которой ты уже не вернёшься обратно.

Я замерла. Всё во мне затаилось — дыхание, мысли, прошлое. Он говорил это не спонтанно. Он проживал это вместе со мной.

Вода ласкала наши тела, прохладная, плотная, как шелк, обнимающая нас в едином ритме. Его руки скользнули по моим плечам — медленно, уверенно. Не торопясь, как будто у нас была вся вечность.

Я чувствовала, как у меня дрожат колени — не от холода, нет, от того, как сильно во мне вибрировало каждое его прикосновение. Оно было как музыка, на которую отзывается тело прежде, чем разум успеет осознать.

Мы вышли на берег — босиком, слегка шатающиеся, словно море раскачало нас изнутри. Я знала, что он смотрит на меня — на то, как мои волосы прилипли к щекам, как кожа блестит под луной. И в этом взгляде не было ничего случайного. Он запоминал.

Когда он взял меня на руки, я не протестовала. Мне не хотелось быть сильной. Хотелось быть — с ним. В нём.

Мы вошли в дом, и с порога меня окутал запах древесины, соли, чего-то старого и настоящего. Он опустил меня на ковёр в одной из комнат, рядом с огромным окном в пол, за которым разливалось море и звёзды. Всё происходило в полумраке, без слов, только дыхание и касания.

Он целовал мою шею — будто искал в ней ответ. Его пальцы, тёплые и чуть шершавые, проводили линию вдоль ключиц, медленно, внимательно. Я чувствовала, как замирает всё вокруг — часы, город, шум волн — и остаётся только это: его ладони, моё сердце, и что-то нежное, почти болезненное между нами.

Его пальцы скользят по моей коже, будто разгадывают тайну, записанную шёпотом. Каждое прикосновение — вопрос, на который моё тело отвечает дрожью. Он не торопится, и это сводит с ума. Губы касаются шеи, чуть ниже уха — горячие, влажные, и я чувствую, как мурашки бегут вниз по позвоночнику.

Всё внутри сжалось в тугой узел, а сердце бьётся так, будто хочет вырваться наружу. Его ладонь скользит под топ купальника, касается рёбер, и я вдруг понимаю, что дышу слишком часто.

— Не бойся, — он целует уголок губ, и я чувствую его улыбку.

Но это не страх. Это — ожидание. Острое, как лезвие.

Марк снимает топ медленно, словно разворачивает подарок, и его пальцы задерживаются на талии, обводят контур, будто запоминая. Потом губы — на ключице, на груди, на животе… Каждый поцелуй оставляет след, будто раскалённый металл.

— Красивая, — говорит он, и в его голосе нет привычной насмешки. Только искренность, которая обжигает сильнее, чем любое прикосновение.

Я хочу ответить, но он не даёт. Его рот накрывает мой, и мир сужается до этого момента: до его рук, до тепла между нами, до тихого стона, который вырывается у меня вопреки всем попыткам сдержаться. Его поцелуй — это шторм. Сначала нежный, почти робкий, как первый весенний дождь, он быстро набирает силу, становясь страстным, всепоглощающим.

Чувствую, как мои собственные руки, движимые инстинктом, скользят по его спине, по его груди, по его мускулистым плечам. Я ощущаю жесткость его мышц под моей кожей, и этот контакт – это еще один уровень близости, еще один виток в спирали наших чувств. Его дыхание становится все более тяжелым, прерывистым, и я чувствую, как его сердце бьется в унисон с моим собственным – бешено, быстро, ритмично. Марк поднимается, ловя меня за талию, прижимая к себе так сильно, что я чувствую каждый мускул его тела. Его губы находят мои снова, и это уже не просто поцелуй – это слияние, единение двух душ, двух тел, двух судеб. Это нежность и страсть, сладость и горечь, умиротворение и буря – все это переплетается в одном единственном, бесконечно долгом поцелуе. В тишине слышен только стук наших сердец, переплетающихся, как звуки двух мелодии, сливающиеся в единую гармоничную симфонию.

Затем он кладет меня на спину, пригибается ниже, его дыхание горячее на коже коже, а язык скользит по киске медленно, намеренно, заставляя меня вздрагивать. Его пальцы уже раздвинули мои губы, обнажив самую нежную, самую уязвимую часть. Я чувствую его дыхание — горячее, неровное — так близко, что мурашки бегут по коже. А потом…

Первое прикосновение языка. Медленное, влажное, будто он пробует меня на вкус. Я вцепляюсь в простыни, сдерживая стон, но он повторяет — уже увереннее, сильнее. Кончик его языка скользит вдоль всей моей щели, задерживаясь на самом чувствительном месте, и внутри всё сжимается от предвкушения.

— Такая сладкая… — его голос хриплый, губы прижимаются к моей плоти, и я чувствую, как он втягивает мой сок, словно умирает от жажды.

Он не торопится. Каждый его жест — пытка и блаженство одновременно. Язык то кружит медленно, то резко вонзается внутрь, заставляя меня выгибаться. А когда он зажимает клитор между губами и слегка посасывает, мир взрывается белым светом.

— Марк… — мой голос звучит чужим, срывается на шёпот.

Он отвечает действием — двумя пальцами входит в меня, глубже, чем язык, и я чувствую, как они изгибаются, находят ту точку, от которой всё тело вздрагивает. Я больше не могу молчать. Стоны рвутся из горла, а он только усмехается мне между ног и продолжает, пока я не начинаю дрожать, не цепляюсь за его волосы, не теряю контроль.

И тогда он доводит меня до края — резко, безжалостно, языком и пальцами, пока я не падаю в наслаждение, крича его имя.

Мои стоны становятся громче, прерывистее. И его это, несомненно, заводит ещё сильнее. Марк теряет остатки контроля — его движения становятся резкими, почти животными. Одной рукой он приподнимает меня за бедро, вжимает глубже в матрас кровати, а другой направляет себя, и в следующее мгновение вгоняет в меня свой член до предела. Вскрикиваю, ногти впиваются в его плечи, но он не останавливается.

— Какая ты охуенная. Горячая, мокрая… вся моя.

— Марк, остановись …

—Не хочешь? Тогда почему так сжимаешься вокруг меня? Скажи, что любишь, когда я заполняю тебя.

Его ритм жёсткий, безжалостный — каждый толчок заставляет моё тело податливо прогибаться, принимать его ещё глубже. Он слышит, как моё дыхание срывается, чувствует, как все внутри сжимаются вокруг него в ответ на каждый рывок.

— Не люблю, когда ты дразнишь.

— А твоё тело кричит правду. Хочешь, чтобы я кончил в тебя? Скажи.

Он ускоряется, его бёдра бьют с размаху, кровать скрипит под нашим весом. Я уже не могу сдерживать стоны — они вырываются громче, отчаяннее, и это только распаляет его.

— Ты так красива, когда теряешь контроль… … — его голос хриплый, губы прижаты к шее, зубы слегка сжимают кожу.

— Дааа, Марк. — стону я.

— Вот так… — он рычит, одной рукой прижимая моё запястье к поверхности кровати, а другой сжимая бедро так, что наверняка останутся синяки.

В следующий момент я чувствую, как его тело напрягается, как член пульсирует внутри — он близок. Но и я тоже. Мои ноги дрожат, живот сводит от нарастающего напряжения, и когда он вгоняет в меня себя в последний раз, глубоко, почти болезненно, я кончаю во второй раз.

Он не даёт мне опомниться от этой вспышки оргазма — его губы на мне, поцелуй грубый, требовательный, будто он хочет забрать даже моё дыхание.

— Чёрт… — он тяжело дышит, но не отпускает меня.

Его сперма внутри меня.

Густая, горячая, она заполняет меня, растекаясь по самым сокровенным местам. Я чувствую каждый толчок, каждую пульсацию его тела — он не просто кончает, он заполняет меня, будто метит, будто хочет, чтобы я запомнила это надолго.

Без презика.

Мысль пронзает, как лезвие. Я замираю, ещё не веря, но тело уже знает — внутри тепло, липко, слишком много. Он не остановился. Не вытащил.

Чёрт…

Его дыхание хриплое, губы прижаты к моей шее, зубы впиваются в кожу, но я уже не чувствую ничего, кроме этого — его семя во мне.

Марк кончил в меня.

Паника подкатывает волной, но тут же гаснет под тяжестью его тела. Он не отпускает. Его руки сжимают крепко мои бёдра.

— Ты… внутри… — мой голос дрожит, но он только усмехается, низко, похабно, как тогда, когда вгонял в меня себя до предела.

— А куда ещё? — его пальцы скользят по моему животу. — Ты так сжалась… Я не смог остановиться.

Я хочу оттолкнуть его, но тело предательски слабое, размякшее от оргазма. А внутри — его. Горячее. Липкое.

— Ты… должен был… — начинаю я, но он перекрывает мои слова поцелуем — грубым, требовательным, чтобы я замолчала.

— Я позабочусь, — шепчет он, но в его глазах нет раскаяния. Только тёмное, хищное удовлетворение. — Без резины в тебе охуенно в тысячу раз.

Я лежала, прижавшись к нему, чувствуя, как его пальцы медленно скользят по моим волосам. Мы почти не говорили. В комнате было только дыхание, и за окнами — шелест моря. Он держал меня крепко, но внутри меня уже шевелилось что-то беспокойное.

Слова вырвались сами, шепотом, почти неуловимо:

— Я тебя люблю.

Я даже не была уверена, что произнесла это вслух — пока не почувствовала, как он слегка напрягся. Не дернулся. Не отстранился. Но… не ответил.

Просто продолжил гладить мои волосы. Молча.

И это молчание было тише шепота, но громче крика.

Мне захотелось исчезнуть. Или, наоборот, закричать. Зачем я это сказала? Зачем вывернула наружу то, что бережно хранила, боясь даже самой себе признаться?

Я всегда думала, что слова не так важны. Что важны поступки. Его взгляд. Его прикосновения. То, как он мог обнять меня молча, и всё становилось легче. Спокойнее.

Марк не оттолкнул. Он не ушёл. Он даже поцеловал меня — мягко, как всегда. И всё выглядело... вроде как нормально.

Но это «вроде» грызло меня изнутри.

Он мог сказать что угодно. Не обязательно в ответ "я тоже". Просто: "я слышу тебя", "я не знаю, что чувствую, но ты важна", "не сейчас", хоть что-то. Но он выбрал молчание.

Теперь, лёжа одна в кровати, я смотрела в потолок, слыша, как в другой комнате Марк принимает душ.

Может, он не услышал. Может, услышал — и испугался. Может, он просто не умеет отвечать на такие вещи.

Но боль — не в том, что он не ответил. Боль в том, что я позволила себе поверить, будто он скажет в ответ. Что между нами — больше, чем секс.

Я чувствовала, как в груди медленно, но уверенно поднимается стена.

Я не жалею, что сказала. Но теперь — я знаю, где заканчивается фантазия. И начинается реальность.

— Сладких снов, — пробормотал Марк, ложась рядом после душа.

Матрас прогнулся под его тяжестью. Его рука нащупала мою в темноте, и пальцы переплелись. Как-то естественно. Будто это мы делаем уже тысячу лет.

Он уснул быстро, почти сразу. Его дыхание стало ровным, тёплым, касающимся моего плеча.

А я… я лежала в темноте, открыв глаза, не в силах заснуть. Почему я сказала те слова. Почему, чёрт возьми, сказала именно это. Вслух. Не себе. Ему.

Это не было случайно. Не было ошибкой. Я знала, что делаю.

Я люблю его.

Не как в книгах, не как в кино. Просто… как человек, который всё время чувствует, что падает — и вдруг находит того, кто держит. Кто держит крепко, молча, без обещаний, но так, что ты впервые за долгое время хочешь дышать полной грудью.

Утро было тихим — слишком. Не уютным, как раньше, не томным после страсти, не ленивым… А просто — пустым.

Марка я заметила сразу. Его настроение — темнее облаков, что распластались над морем. Он не ворчал, не сердился. Он просто… исчез из пространства, где были «мы».

Он наливал себе кофе молча, не глядя. Ответил на моё "доброе утро" кивком.

Я попыталась завести разговор — спросила, не забыл ли он зарядку, не стоит ли позвонить в аэропорт, напомнила про билеты. Он лишь кивнул. Один раз, второй… и всё.

Я бросила попытки.

Но заметила, как он вздрогнул, когда зазвонил телефон. Взгляд стал жёстче, губы сжались.

Он вышел на террасу, говорил по-русски быстро, отрывисто. Как будто спорил. Как будто там, на другом конце, рушилось что-то важное.

Я слышала отдельные слова: "контракт", "слив", "Ларионов", "что за цирк" — и сразу стало ясно: дело в работе. В Москве.

После звонка он замкнулся окончательно.

Телефон почти не выпускал из рук, писал кому-то, читал, снова писал.

Я сидела рядом, словно прозрачная. Ни одного взгляда. Ни одной улыбки.

В самолёте он занял место у окна. Я — рядом. Он даже не спросил, не хочет ли я поменяться. Не пошутил. Не дотронулся до руки.

И тогда меня накрыло… тихо, исподтишка.

Это конец.

Не бурный, не громкий. Без скандала, без слов. Просто — тишина между нами.

Оцепенение.

И пустота.

Я смотрела в иллюминатор, на тонкую линию горизонта — там, где небо сливается с землёй. И чувствовала, как тонкая трещина внутри меня превращается в пропасть.

Он не говорил «уходи». Но и не говорил «останься».

И я поняла: мы потерялись.

Прямо здесь, на высоте десяти тысяч метров.

Когда шасси самолёта коснулись земли, я чуть вздрогнула — не от тряски, от реальности.

Москва.

Холоднее. Серее. Отстранённее.

Марк не обернулся, когда мы шли по трапу. Шёл чуть впереди, не оглянувшись. Только у выхода из аэропорта задержался — передал мою ручную кладь водителю, и, не встретив моего взгляда, коротко произнёс:

— Я поеду в офис. Тебя отвезут домой.

Домой?

Не "увидимся позже". Не "я позвоню".

Просто — сухая логистика.

Я кивнула. Или, может быть, просто не сдержалась от какого-то механического движения головы. Хотела сказать хоть что-то. Спросить. Но язык будто прилип к нёбу.

Марк сел в машину, дверь захлопнулась — и всё.

Я стояла в одиночестве, ощущая, как изнутри поднимается что-то липкое, тёмное. Не злость, не обида даже. А предательски острое разочарование.

Я открыла ему себя. А он не пустил меня дальше — не впустил ни в свой день, ни в свою беду.

В машине было тихо. Водитель вежливо молчал. А я… просто сидела и смотрела в окно, пока по щекам беззвучно стекали слёзы.

Будильник разбудил меня слишком рано, и слишком резко.

Тело ныло, как после пробега. А душа — как после крушения.

В офисе было людно. Кто-то поздравлял кого-то с успешным проектом, кто-то жаловался на пробки, кто-то приносил кофе с перепутанными заказами. Всё было как всегда — и в этом «всегда» я чувствовала себя чужой.

Как будто вышла из другой реальности, где было солнце, море, чужой дом.

Я прошла по коридору, стараясь не смотреть по сторонам. Но, как назло, взгляд пересёкся с Вершининым. Он смотрел на меня… странно.

Не так, как раньше. Не насмешливо, не деловито.

А с интересом. Нет, с подозрением. Будто он что-то знал.

И Демковский.

Он проходил мимо и вдруг замедлил шаг. Слегка наклонил голову, оценивающе скользнул взглядом — и на его лице мелькнула ухмылка. Как будто он знал больше, чем должен был знать. Как будто что-то пронюхал.

У меня перехватило дыхание.

Я вцепилась пальцами в ремешок сумки, ускорила шаг и нырнула в свой кабинет, как в спасительную нору. Закрыла дверь. Прислонилась к ней спиной.

Я не знала, сколько времени простояла у двери. Возможно, минуту. Возможно, целую вечность.

Но потом взяла себя в руки. Медленно подошла к столу, включила компьютер. Сделала вид, что вгрызаюсь в рабочие задачи.

На экране — таблицы, документы, письма.

В голове — пустота.

Я ждала. Что он позовёт. Напишет. Позвонит.

Что появится на экране знакомое имя: Марк.

Но ничего. Ни звонка. Ни сообщения. Тишина.

Он был где-то в этом же здании. Всего в нескольких этажах от меня. И был бесконечно далёк.

Я пыталась работать. Правда. Сосредоточиться. Но внутри всё клокотало. Вопросы крутились, как по кругу:

Почему он так отстранился?

Что это был за звонок в Валенсии?

Что случилось?

Я не верила, что дело только в работе. Я чувствовала кожей — это что-то личное. И он просто не хочет меня пускать туда.

Около одиннадцати я вышла в коридор — нужно было дышать.

Кафе на первом этаже было почти пустым.

Я выбрала столик у окна — подальше от шумных переговоров, от телефонных звонков, от… жизни.

Оля сегодня не пришла — простыла. Без её бесконечных шуток и саркастичных реплик в воздухе повисла тишина, словно мир тоже взял паузу.

Я ковырялась в салате, ни на что особенно не надеясь. Просто пережить обед. Вернуться. Притвориться, что всё в порядке.

Хотя ничего не было в порядке.

— Разрешишь? — вдруг раздался голос рядом.

Я подняла глаза. Передо мной стоял Костик — наш корпоративный юрист компании. Слишком вежливый, чтобы быть открытым. Слишком улыбчивый, чтобы быть честным.

— Конечно.

Он присел, положил свой телефон на стол экраном вниз и с лёгкой улыбкой посмотрел на меня:

— Серьёзное лицо. Или салат не удался?

— Скорее день, — ответила я, делая усилие улыбнуться. — И, возможно, неделя.

— Понимаю. Хотя ты держишься отлично. Я бы на твоем месте уже на кого-нибудь накричал.

— А я вот просто… ем зелень, — я пожала плечами, заметив, как его взгляд ненадолго задержался на моих руках, кольце, запястье.

— Психологически грамотно, — усмехнулся он. — Ты у нас теперь звезда в отделе, говорят.

Я напряглась.

— Кто говорит?

— Да все. Ты ловишь нужные проекты, как будто заранее знаешь, где будет выстрел. Ну и… — он наклонился чуть ближе, — у тебя явная поддержка сверху.

Я резко подняла взгляд.

Он подмигнул, будто это была шутка. Но что-то в его интонации зазвенело фальшью.

— Я просто работаю.

Мой голос прозвучал холоднее, чем я хотела.

Он откинулся на спинку кресла, поднял руки:

— Мир. Я не с упрёком. Наоборот — завидую. Так держать.

Он сделал паузу.

Я не знала, что ответить. Чувствовала, что он подбирается — к чему-то. Или просто щупает, где тонко.

— Спасибо, — коротко сказала я и снова уткнулась в тарелку.

Он сделал вид, что не заметил моего замыкания:

— Если вдруг захочешь проконсультироваться по какому-нибудь вопросу… договор, условия, всё что угодно — я рядом. Прямая линия связи, так сказать.

Я чуть улыбнулась, механически:

— Учту.

— Приятного аппетита, Марина. Не буду мешать, — он встал, чуть кивнул и ушёл, оставив за собой легкий аромат парфюма и непонятное ощущение.

Смотрю на телефон, который завибрировал от уведомления. Там мигало новое сообщение. От него.

Левицкая, зайди ко мне. Немедленно.

Левицкая. Меня будто ударили по груди. Он почти месяц не называл меня по фамилии. Даже в переписке. Даже в шутку.

Пальцы задрожали. Сердце сжалось в жесткий узел. Что-то произошло. Что-то серьёзное.

Я подскочила, как по команде, и почти побежала через коридор. Секретаря не было — дверь в его кабинет была приоткрыта.

Я вошла, не зная, как дышать.

Он стоял у окна, спиной ко мне. В тени от серой погоды он казался выше, шире. Руки в карманах, плечи напряжены, будто удерживал в себе бурю.

— Что-то случилось? — голос мой предательски дрогнул.

Марк не повернулся сразу. Но я увидела, как напряглась его шея. И только через мгновение он резко обернулся.

Его глаза... это был другой человек. Лёд. Недоверие. Гнев.

— Это ты. — Он сказал это почти шёпотом. Но каждое слово будто било меня по лицу.

— Что?.. — Я растерялась. — Что я?

Он шагнул ближе.

— Это ты сливаешь информацию Ларионову.

Всё внутри меня оборвалось.

— Что ты… — я едва не задохнулась, —О чём ты говоришь?