Ты - не мой тип

Глава 26. Марк

Марина сидела на пассажирском сиденье, укутавшись в мою кожаную куртку, сжав пальцы на подлокотнике так, будто он мог её спасти. Бледная, уставшая, с чуть размытым макияжем, но всё такая же красивая, что дышать больно.

И пусть в её взгляде больше не было той паники, что в заброшенной комнате, я видел — она держится из последних сил.

— Я не поеду в больницу, — тихо сказала она, повернувшись ко мне. — Со мной всё нормально.

Я бросил короткий взгляд сбоку — нет, не нормально. Под глазами тень, губы обветрились, руки всё ещё подрагивают. Но я не стал спорить. Просто сжал пальцы на руле крепче.

— Тогда — ко мне. Без вариантов.

— Марк…

— Не начинай. Мне надо видеть, что ты в порядке. Иначе я сойду с ума, понялa?

Она отвернулась к окну, но не возразила. Это уже победа.

Я ввёл её в квартиру.

— Садись, — указал я на диван. — Я налью тебе ванну. Горячую. Тебе нужно расслабиться.

— Ты не обязан обо мне заботиться. Со мной всё в порядке, — упрямо говорила Марина.

— Перестань. — Я остановился на полпути к ванной. — Пожалуйста.

Она выдохнула, будто на секунду позволила себе отдать контроль. И этого мне было достаточно.

Я налил воду.

Когда вернулся, она уже расстегнула куртку, поправила волосы, села тише, чем прежде. На щеке лёгкий след от усталости, тонкая линия ключицы, обнажённая из-под рубашки. Влажные следы на ресницах. Но всё равно — она была потрясающей.

Моей.

— Вода готова, — сказал я.

Она встала, но не пошла сразу. Задержалась возле меня.

— Спасибо, — прошептала.

— Не за что. — Я поймал её взгляд.

Марина скрылась в ванной. Я слышал, как замыкается щеколда. Как вода плещется, когда она опускается в неё. Словно пульс гулко бился в стенах.

Когда дверь ванной открылась, я даже не сразу смог выдохнуть.

Марина вышла медленно, босиком. Мокрые волосы тёмными прядями лежали на плечах и ключицах. Вода стекала с концов на мою футболку, которую она надела — и, чёрт, она сидела на ней так, будто была сшита по ней. Ткань прилипла к телу, очерчивая линию бедра, тонкую талию, грудь под тонким хлопком. На мгновение я забыл, кто я. Зачем я здесь. И сколько в крови кофеина, злости и боли. Был только один образ: она.

Нахмуренная. Уставшая. Настоящая.

Марина посмотрела на меня. Глаза уже не полны ужаса, как в той заброшенной комнате, но в них всё ещё стояла тревога.

Она откинулась на спинку дивана, глаза полуприкрыты. А я просто смотрел.

И понимал — если сейчас не коснусь её, не обниму, не скажу хоть что-то, сойду с ума.

Она сидела, завернувшись в плед, прижимая колени к груди. Моя футболка была слишком велика, спадала с плеча, оголяя тонкую линию шеи. Влажные волосы касались ключиц. Свет от настольной лампы ложился мягкими бликами на её кожу.

Я сел рядом. На безопасное расстояние. Почти.

— У тебя руки дрожат, — сказал я.

— Это просто усталость, — ответила она, не глядя. — Или... всё сразу.

— Ты можешь лечь. Отдохнуть. Я постелил тебе в спальне.

Она чуть усмехнулась.

— А ты? На диване, как рыцарь?

— Могу и на диване.

Она медленно повернула голову, посмотрела на меня. В её глазах не было насмешки. Только боль и... что-то ещё. Сомнение?

— Я не знаю, кто ты сейчас, — сказала она честно. — После всего... Я пытаюсь понять.

— И?

Она сделала паузу. И в этой тишине я слышал, как бьётся моё сердце. Слишком громко.

— Мне страшно, — призналась она. — Но уже не так. Не от тебя. От себя. От того, как легко я хочу быть с тобой.

Я не сдержался. Подался ближе. Аккуратно.

— Посмотри на меня.

Она подняла глаза. Провёл пальцами по её щеке — медленно, будто боялся, что она исчезнет.

Я смотрел на неё, на то, как она держится — будто вот-вот сорвётся, но из последних сил держит спину прямо. И меня просто порвало изнутри.

— Ты всё ещё думаешь, что это всё было из-за какого-то ёбаного спора? — сказал я резко. Голос дрогнул, не от злости — от боли. — Что я захотел тебя просто, чтобы «выиграть»?

Она чуть дёрнулась, но молчала.

— Я сходил с ума, потому что хотел тебя настолько, что самому противно было от себя. Ты никогда не была моим типом. Ни по внешности. Ни по характеру. Ни по логике.

Я замолчал, потом улыбнулся — почти грубо:

— Но, чёрт возьми, я никогда ещё так не ошибался. И никогда не был так доволен тем, что оказался неправ.

Она вдруг тихо засмеялась. Смех — лёгкий, почти растерянный. Но он прозвучал как свет в этой комнате.

Я долго не понимал, почему тона будто прячется. Не от меня — от мира, от всего, что хоть немного может приблизиться.

Но я навёл справки. Из любопытства. И когда узнал… всё стало на свои места. Её осторожность. Отстранённость. Эту вину, что она прятала под бронёй. А потом — шрам. На плече. Я видел его раньше. Но только сейчас осознал, что он значит.

Я провёл пальцами по тонкой, бледной линии кожи. Осторожно, как будто прикасаюсь к боли.

Марина вздрогнула, но не отстранилась.

— Я знаю, — тихо сказал я. — Всё. Мне жаль, что я узнал не от тебя, но… теперь хоть что-то стало ясным.

Она долго молчала. Веки дрожали. Дыхание сбивалось, будто в ней снова поднималась волна вины за гибель её сестры.

Я сжал её пальцы.

— Ты не виновата.

Воздух между нами гудел от невысказанного, от тяжести прожитого и невыплаканного. Её молчание было не просто отсутствием слов, это был целый океан боли, скрытый под хрупкой поверхностью спокойствия.

Я убрал руку с её бедра, не желая давить, не желая ускорять неизбежное. Её шрам, тонкая белая нить на нежной коже, казался символом всего, что она скрывала внутри. Символом её боли, её вины, её одиночества. Я вспомнил её сестру, которую я никогда не знал, но чья тень лежала между нами, отбрасывая длинную, холодную тень на наши отношения.

— Я не хотела, чтобы ты это знал. Потому что не хотела быть жалкой в твоих глазах. — прошептала она наконец, голос едва слышен. Голова её была опущена, волосы закрывали лицо, и я видел только кончик носа и дрожащие ресницы.Наклонился, чтобы увидеть её глаза, и увидел там не жалость к себе, а глубокую, всепоглощающую печаль. Печаль, смешанную со страхом и надеждой.

— Расскажи, — просьба сорвалась с моих губ шепотом. Она подняла на меня взгляд, влажные глаза смотрели на меня с мольбой о понимании. И я увидел в них не вину, а безграничную тоску по простому человеческому счастью, которое ей было недоступно из-за трагедии, которая произошла с её сестрой.

Она начала говорить, медленно, сбивчиво, словно собирая слова по крупицам, словно боялась, что они рассыплются в пыль от малейшего дуновения. Она рассказала о несчастном случае, о своей неспособности предотвратить гибель сестры, о своём вечном чувстве вины, которое грызло её изнутри.

Её голос прерывался всхлипами, тело тряслось от сдерживаемых слёз. Я держал её за руки, стараясь передать ей всё тепло и поддержку, на которую был способен. Когда она закончила свой рассказ, в комнате повисла тишина, наполненная только тихим плачем Марины. Я прижал её к себе, поглаживая волосы.

— Что будет с нами дальше? — она отстраняется. — Просто, каждый раз когда я вспоминаю о нас, мне больно от того, что ты спорил на меня. И я не могу выкинуть это из головы. Всё, что было между нами было не правдой.

— Это было по-настоящему.

— Скажи это … — её глаза выжидающе на меня смотрят.

Тишина между нами казалась живой. Натянутой, как струна, готовая сорваться от малейшего прикосновения.

Я чувствовал, как внутри всё сжимается. Хотел сказать.

Сказать эти три простых слова.

Но не смог.

Она смотрела прямо в меня. Не требовательно. Не с упрёком. Скорее — с надеждой. С ожиданием. Как будто весь этот вечер, вся боль, весь её хрупкий взгляд просили: скажи. подтверди, что всё не зря.

Но я... я молчал. Потому что если скажу — всё изменится. Потому что если скажу, мне придётся признать, что я больше не принадлежу себе. Что все эти годы свободы, контроля, одиночной игры — были ничем по сравнению с этим одним ощущением:что без неё — тишина.

Марина подалась ко мне ближе, положила руку на мою грудь. Сердце било под её ладонью, как сумасшедшее.

— Марк… — голос её был тише шороха.

Я мог бы сказать это прямо сейчас. Одним словом снять с неё груз. Подтвердить, что она — не просто на одну ночь, не просто забвение.

Но я снова выбрал путь молчания. И вместо слов, я потянулся к ней.

В поцелуе — жадность. В прикосновении — страх. В каждом движении — сдержанное признание, которого она так и не услышала.

Я надеялся, что она почувствует. Поймёт.

— Я … — отстраняюсь от поцелуя. — Если ты уйдёшь сейчас — я не остановлю. Не потому что не хочу. А потому что боюсь сломать то, что ещё осталось между нами.

Она выдохнула.

— Я поняла…— она не это ожидала услышать, но я не мог сказать по-другому. — Тогда позволь мне почувствовать себя любимой.

Марина медленно сняла плед со своих плеч. Линия её руки дрожала — но это был не страх. Это было напряжение. Нерешительность перед прыжком.

Она сидела у меня на коленях. Лёгкая, тёплая, живая. Моё сердце билось так, будто только сейчас разрешили ему жить. Я провёл ладонью по её спине — медленно, будто не верил, что имею на это право. Пальцы наткнулись на тонкую ткань футболки, под которой угадывалась её бархатная кожа.

Марина посмотрела на меня снизу вверх. В её взгляде было всё: сомнение, страх, слабая, почти невидимая надежда. И, чёрт возьми, желание. Я видел, как дрогнули её губы, как учащённо вздрогнула грудь под тканью — дыхание стало сбивчивым. И мне захотелось закрыть её от всего мира. Спрятать. Огрести в ладони и держать, пока всё не утихнет. Пока боль не отпустит.

Я коснулся её лица. Провёл пальцами по скуле, по тонкой шее. Медленно. Почти с благоговением. Она не отстранилась. Наоборот — слегка подалась вперёд, как будто ей тоже нужно было это прикосновение, как воздух.

Она прижалась ко мне. Осторожно. Пальцы коснулись моего затылка, зарылись в волосы. Я чувствовал её дыхание на своём подбородке. Чувствовал, как её тело отзывается на мою близость — мелкой дрожью, мягким напряжением, сдерживаемым чувством.

Мои губы нашли её губы. Медленно. Вначале — осторожно, почти будто прощение. А потом — глубже, сильнее, будто в этом поцелуе я мог рассказать всё, что не умел сказать словами. Она открылась навстречу, растворилась, и всё остальное — исчезло.

Остались только мы.

Я едва сдерживаюсь, но она решает за меня — внезапно залезает сверху, колени по бокам. Её бёдра мягко прижимаются к моему животу, а сквозь тонкую ткань футболки я чувствую её тепло.

— Ты уверена, что хочешь это? — мой голос хриплый, но её пальцы впиваются в мои плечи.

Я охватываю её задницу, сжимаю в ладонях, приподнимаю — и она слышит мой стон, когда её киска скользит по моей ширинке. Чёрт, она мокрая насквозь, влага проступает сквозь ткань, оставляя липкий след.

— Марк… — её шёпот обжигает, и я больше не могу ждать.

Одним движением расстёгиваю ширинку, освобождаюсь — её киска уже на мне, горячая, пульсирующая. Она приподнимается, я помогаю ей, направляю — и в следующий момент она опускается, принимая меня внутрь с тихим стоном.

Туго, влажно, идеально.

Я вонзаюсь глубже, её ногти впиваются мне в спину. Сначала Марина двигается медленно, привыкая, но я не выдерживаю — хватаю её за бёдра и начинаю вгонять в неё свой член резче, глубже с каждым толчком, заставляя её хлюпающую киску сжиматься вокруг меня, принимая до самого основания.

— Да… вот так… — она задыхается, её грудь вздымается, а футболка задирается, открывая изгибы тела.

Она не сдерживается — ни в стонах, ни в движениях.

Я не даю ей передышки — руки на её бёдрах, пальцы впиваются в плоть, направляя её, ускоряя. Она хлюпает, мокрая, горячая, обжигающая, и каждый раз, когда я вхожу до конца, её тело содрогается.

Тело Марины выгибается, киска сжимается в спазме, горячая волна обрушивается на меня, а её голос ломается в крике.

Только тогда я позволяю себе потерять контроль — резкие, глубокие толчки, последний рывок, и я вгоняю в неё себя до конца, с хриплым стоном заполняя её своей спермой.

Я проснулся с рукой, брошенной на холодную простыню — и только спустя пару секунд в голове щёлкнуло: Марины рядом нет.

Сел, не сразу осознавая, почему внутри — странная пустота. Не тревога. Хуже.

Покой перед штормом.

На подушке — еле уловимый запах её волос. На тумбочке — белый листок. Сложенный пополам. Бумага. Почерк, который я узнаю даже сквозь дым.

Я развернул.

Марк. Спасибо тебе за ночь, за тепло, за всё. Но мне нужно подумать. О нас. О себе. О тебе.. И, может, ты сам этого пока не понимаешь — но я не могу делать вид, что мне достаточно прикосновений, когда душа кричит: скажи хоть что-нибудь. Поэтому мне нужно уйти. Просто дай мне немного времени.

Твоя Левицкая Марина.

Я перечитал трижды. Потом ещё.

Ком подступил к горлу, но я сжал зубы.

Она ушла. Потому что я не смог сказать главного. Потому что всё, что я чувствовал, всё, что горело внутри, я так и не назвал. Не дал ей этого. Ни одного простого слова, в котором было бы всё.

Я провёл рукой по волосам, тяжело выдохнул.

— Чёрт… — голос был хриплым, с надломом.

Слишком много лет я жил, не впуская никого. А она ворвалась, не спросив. И я влюбился. Не по плану. Не по схеме. Жадно, безоружно.

А теперь её нет.

И я понял: без неё — пусто. Всё не то.

____________________________________________

Дорогие читатели! Спасибо за Вашу поддержку А у нас скоро финал 🔥🔥🔥