Я захлопнула дверь его дома с такой силой, что сработала сигнализация. Гулко. По-настоящему по-испански. Как чувствовала.
Он звонил. Семь раз. Писал. «Марина, где ты?», «Что случилось?», «Ты всерьёз?»
Я не отвечала. Потому что не могла. Потому что в горле стоял ком — не из обиды, нет. Из ярости.
Всю дорогу до дома я кусала губы. Сдерживала эту дурацкую дрожь в пальцах.
Его взгляд, улыбка, прикосновение — всё это он отдал другой, той, смуглой, длинноногой, испанской богине, а я… А я кто?
Я не была его девушкой. Он это ни разу не произнёс. Он просто был рядом. Просто смотрел. Просто держал за руку. Просто целовал.
Я вошла в спальню и сразу прошла в ванную. Сбросила одежду, как сжигала последние иллюзии. Душ — это было единственное, что могло меня удержать от того, чтобы вылететь обратно в аэропорт.
Горячая вода стекает по телу, смывая напряжение утра. Я облокотилась лбом о кафель, прижимаясь к прохладной стене, будто хотела остудить мысли. Но внутри всё кипело.
И вдруг — резкое движение воздуха за спиной. Я обернулась, и сердце упало в пятки.
Он стоял в дверях душевой. Марк. Мокрый от дождя, волосы растрёпаны, рубашка прилипла к телу. Взгляд — цепкий, изучающий.
— Ты всерьёз просто ушла? — голос низкий, глухой. — Просто села в такси и уехала?
— Разве тебе нужна была моя компания в тот момент?
— Что значит в тот момент? О чем ты?
— Ты флиртуешь с первой встречной, прямо у меня на глазах. Думаешь, я не заметила, как ты на неё смотрел?
Продолжаю стоять под струями воды, и капли стекали по моим щекам — и, может быть, это были не только капли.
Он сделал шаг вперёд. Затем второй.
— Марина.
Он прошёл сквозь пар, как сквозь дым. Его глаза впивались в меня.
— Ты даже не дала мне объясниться. Эта девушка — подруга детства. Дочь наших друзей. Мы виделись с ней сто лет назад, она случайно оказалась рядом. Всё.
— Что ж ты не остался с ней?
Он делает ещё шаг, теперь он совсем близко.
— Ты ревновала?
Я чувствую, как мое сердце гулко стучит в груди, почти больно.
— Не важно.
— Нет, важно. Это… приятно. Значит, я тебе не безразличен.
— Приятно? — я поворачиваюсь к нему полностью, капли стекают по моим ключицам. — А мне вот было не очень.
Он не отвечает. Просто тянется ко мне, касается влажной щеки, убирая прядь со лба. Его ладонь теплая, твердая, слишком родная.
— Я не хотел тебя ранить, — тихо выдает. — Но я идиот. И не всегда успеваю сообразить, как важно — сказать вовремя.
— Так вот значит как, да? — произношу тихо, но с вызовом. — Тебе можно обниматься с подружками, глазки строить. А мне тогда что, тоже можно пофлиртовать с кем-нибудь? Ну... скажем, с тем официантом? Он был милый.
Я не знаю, чего жду от него — оправданий, улыбки, шутки. Но то, что я вижу в его глазах — резко меняет всё.
Марк замирает. Его взгляд становится тяжёлым, твёрдым, в голосе — сталь:
— Нет.
Одно короткое слово. Холодное, как лезвие.
— Что значит "нет"? — дергаю подбородком, не сдаваясь.
Берёт меня за подбородок, мягко, но так, что я больше не могу отвернуться.
— Это значит, никаких левых. Ни для тебя. Ни для меня. Мне плевать, какие у нас отношения, как ты их называешь. Пока ты со мной — ты моя. Поняла?
Я прикусываю губу. Глаза будто обжигает его взгляд. Сердце стучит в горле. «Моя». Прокручиваю раз двадцать в голове.
И в этом "моя" есть что-то дикое, необузданное, и чертовски опасное… Но я чувствую, как внутри у меня тает лёд. В его голосе — собственник, мужчина, который знает, чего хочет. И, чёрт возьми, я не уверена, что хочу с этим бороться.
Мои руки ложатся ему на грудь. Сильная, живая, горячая. Он приближается, и наши губы встречаются — сначала медленно, будто в первый раз, потом все жаднее. Его пальцы блуждают по моему телу, вызывая дрожь, как будто он хочет доказать: я здесь, с тобой, сейчас — и только ты.
Я забываю о ревности.
Есть только этот момент, влажный пар вокруг нас — и он.
Марк снимает насквозь промокшую одежду и предстаёт передо мной голым.
Всё, что на нём, — это капли воды, уже стекающие по груди, прессу… ниже.
— Я хотела принять душ одна, — бросаю я, чувствуя еще глухое чувство обиды.
Марк шагает в плотную, и вода кажется ледяной по сравнению с его кожей.
— Ты же знаешь — мне плевать.
Его руки хватают меня за бёдра, прижимают к кафелю. Я чувствую его член у себя на животе — горячий, пульсирующий.
Капли воды медленно скатывались по его рельефному прессу, задерживаясь в глубине между мышцами, как бы не решаясь покидать его тело.
Марк намеренно провёл пальцем по моему соску, а затем поднёс ко рту, жадно втягивая его с тихим стоном.
— Ты уже мокрая, — его пальцы скользят между ног, входя в меня резко.
Вода обжигает, но его руки — еще сильнее. Он вошёл без предупреждения, как всегда. Как будто мое тело — его территория, а я — просто граница, которую нужно пересечь.
Его член — твёрдый, налитый желанием, с той самой каплей на головке, которая сводит с ума. Нельзя дать ему эту власть. Нельзя показать, что он действительно может меня взять.
Но он берёт.
Грубо. Без церемоний. Его пальцы впиваются в бёдра, оставляя синяки, которые завтра будут напоминать о моменте слабости. А я ненавижу слабость.
Мое тело предаёт: сжимается вокруг него, отзывается на каждый толчок. Ненавижу это. Ненавижу, что он знает, как меня разогнать до дрожи.
Я вскрикиваю, но он заглушает звук поцелуем — грубым, властным.
Каждый его толчок заставлял мою грудь колыхаться, соски терлись об него, и я чувствовала, как капли воды на его коже смешиваются с моими. Он не сбавлял темпа, вгоняя в меня всё глубже, прижимая так сильно, что кафель оставлял следы на моей спине. Но боль терялась в волнах удовольствия.
— Смотри, как ты меня принимаешь, — прохрипел он, и его пальцы впились в мою талию.
Я могла только стонать, цепляясь за его плечи, чувствуя, как каждая мышца его тела напрягается, как срывается его дыхание.
Каждый толчок — как удар, от которого перехватывает дыхание. Я цепляюсь за его плечи, ногти впиваются в мокрую кожу, но он не останавливается. Наоборот — усиливается, углубляется, жёстче. А я… я не сопротивляюсь. Отдаюсь ему полностью.
Его пальцы сжимают мою грудь, больно, но так, что по спине бегут мурашки.
И я не могу больше держаться. Волна накатывает внезапно — сначала дрожь в животе, потом горячая пульсация, разливающаяся по всему телу. Я кричу, но он заглушает мой стон своим ртом, продолжая движение, пока я не схожу с ума от переизбытка ощущений.
— Марк… — его имя произносится с моих губ, но он не даёт договорить.
— Блять, как охуенно в тебе, — стонет он, и его тело напрягается на последнем, мощном толчке.
Пальцы впиваются в мои бёдра, оставляя следы. Это больно и прекрасно одновременно.
Я кончаю, цепляясь за его плечи, а он вынимает свой член.
Он опускает меня на колени, и перед моими глазами предстает его член — твёрдый, влажный от воды и моего собственного возбуждения. Его руки скользят скользят по напряжённым венам, сжимая шляпку члена. Вижу как на головке образовалась капля эякулята. Чувствую дикое желание сделать ему приятное.
Марк перекрывает воду в кране.
— Ты уверена, что хочешь этого? — его голос хриплый, но в нем слышится вызов.
— Я хочу сделать тебе приятное, — решаюсь я.
Первое прикосновение губами — лёгкое, почти невинное, но тут же меняется влажным, жадным обхватом. Я беру его в рот глубоко, чувствуя, как он наполняет меня, как низкое его рычание отдаётся где-то у меня в груди.
— Чёрт, Марина... — его голос срывается, пальцы впиваются в мои волосы, но не направляют, просто держат, словно боясь, что я останавлюсь.
А я и не останавливалась. Мой язык скользит вдоль его длины, губы плотно обхватывают, а одна рука работает у основания, синхронно с ритмом моего рта. Я знаю, что делаю это не слишком умело, так как это мой первый опыт ублажения мужчины. Поэтому все происходит так — слишком осторожно.
— Вот так... — он чуть направляет рукой, его бёдра дёргаются вперёд, но я не даю ему уйти глубже, играя с ним, то замедляясь, то ускоряясь.
Слюна стекает по его длиному стволу, душевую комнату наполняют непристойные звуки, мой язык стимулируют его уздечку, доводя его до края.
Его член пульсирует на моем языке — горячий, солоноватый от предэякулята. Мои губы плотно обхватывают его, ладонь скользит у основания, синхронно с движениями рта.
— Марина … — срывается его голос, и я замечаю, как его тело напрягается, бёдра дёргаются вперёд.
Его пальцы впивались в мои волосы, то ослабляя хватку, то сжимая сильнее — он терял контроль, и это заводило меня. Его дыхание стало прерывистым.
Первая волна горячей спермы бьет в мое горло с терпким привкусом, я не отстраняюсь. Он содрогается, рычит сквозь зубы, а я продолжаю работать ртом, высасывая каждую каплю, пока он не откидывается назад, обмякший.
— Чёрт… — он выдыхает, дрожа, а я медленно отпускаю его, облизывая губы. Вкус остается на языке — терпкий, мужской.
— Ты прекрасна, Марина. — говорит он чуть отдышавшись. — Я не ожидал, что ты так…
— Так неумело? — закончила я. Щеки горят от стыда.
— Нет. Ты… Этот твой язык… Как ты им двигала. Я готов был кончить в первую секунду, как ты взяла его в рот.
— Это был мой первый опыт… — признаюсь я.
Он широко улыбается, его руки подхватывают меня и уносят на кровать.
— Что ж, будем учить тебя чему-нибудь новому, — подмигивает Марк.
И так мы проводим весь день в спальне.
К вечеру мы лежим обессиленные от страсти. Горячее тело Марка всё ещё касалось моего, но внутри меня начала подниматься та странная, колкая тишина, которая приходит после… когда эмоции чуть утихают, и остаётся правда. Обнажённая, без прикрас. И не на коже — в голове.
Я смотрела в потолок, не двигаясь. Его пальцы лениво рисовали круги на моей талии, и это было до боли приятно… и пугающе. Потому что за этим касанием больше не стояло лёгкости. Не стояло прежней безответственности. В этом было что-то настоящее.
Мы зашли слишком далеко.
Это уже не «просто поездка в Испанию». Это не флирт на нервах. Я чувствовала, как он вплетается в меня — незаметно, но глубоко. Как мои границы исчезают, и остаётся только ощущение, что я уже не совсем сама себе принадлежу. А это… страшно.
Я повернулась к нему — медленно, как будто боялась его спугнуть. Он лежал с закрытыми глазами, но я знала, он не спит. В его лице была та же тишина, что поселилась во мне. Мы оба чувствовали: между нами не просто связь. Не просто секс. Это уже не физика — это химия с примесью чего-то большого, тяжёлого и слишком настоящего.
"Что теперь?" — пронеслось в голове.
А если я признаюсь первая — вдруг это разрушит всё?
А если не скажу — разрушу себя?