Внутри

11

Что ни день, то новое открытие. После истории с угрозами и того, как они отразились на Адель и её отношении ко мне, я думал меня уже ничего не удивит. Не шокирует. Не разозлит. Не выбесит.

Но я ошибался.

— Плевать! Ей плевать, как же! — продолжает возмущаться Богдан, послушно следуя за мной. — Она получает удовольствие, доводя меня! Испытывая мое терпение! Куда мы вообще идем? — спрашивает, вылупившись на свой автомобиль. — Почему мы здесь?

— Потому что ты уезжаешь.

— Что? — усмехается Богдан и оглядывается на дом. — Но Зоя сказала, что я приглашен на ужин…

— Ты уезжаешь, Богдан, — повторяю, чувствуя непреодолимое желание схватить его за грудки и затолкать в чертову машину. А ещё меня что-то очень душит внутри. — Сейчас же.

— А что я такого собственно сделал? — смотрит на меня, недоумевая. — Ты же видел, она сама меня довела! Я ей роскошный букет роз подарил, а она наехала на меня на ровном месте!

— Наехала на ровном месте? Вчера ты сказал, что обещал ей исчезнуть. И вчера ты узнал, что она живет здесь, и просил меня тебе помочь. И двадцати четырех часов не прошло, как ты снова появляешься, да ещё и с букетом в целую тонну. Это так ты исчез?

— Я приехал к тебе, Аверьян, — насуплено смотрит на меня. — Говорю же, я не мог появиться с пустыми руками, зная, что Адель здесь.

— Что с тобой стало? — Богдан чешет за ухом и нервно озирается. — Посмотри на меня! Что у тебя происходит?

— Да ничего! Ничего у меня не происходит, помимо того, что я люблю эту дуру, а она только хвостом своим вертит! — заявляет он громко.

— Тормози, Богдан! — говорю сквозь зубы. — Не говори и не делай того, о чем можешь потом пожалеть. Я сказал тебе вчера: успокоиться! Взять себя в руки и уйти с головой в работу!

— Да не могу я работать! Понимаешь, не могу, пока к ней прикасается какой-то урод, которому я хочу переломать все его пальцы! Когда я узнаю, кто он, я от него живого места не оставлю!

Хватаю его за плечи и трясу, как тряпичную куклу.

— В себя приди!

— Да не могу я! — вырывается он и подходит к своей машине. Ударяет ладонью по крыше, а потом упирается о гладкий край лбом, словно у него не осталось сил. — Не могу. Не могу. Не могу. Всё ведь было хорошо. Нам было так весело. Она целовала меня, прижималась ко мне. У нее особенное тело. Я начинаю сходить с ума, стоит мне только представить, как кто-то другой ласкает его…

— Мне это знать необязательно! — перебиваю, сжав кулаки. — Я её своей сестрой не считаю, но она часть моей семьи, так что думай, что говоришь. Имеет значение только то, что происходит сейчас, а сейчас ты ведешь себя, как обезумевший.

— Я такой и есть, — вздыхает он, не поднимая головы. — Проклятая любовь сделала меня таким. Что мне делать, Аверьян?

— Заткни свои мысли, как и себя сейчас!

— Черт, я такой идиот. Аверьян, прости меня. Сестра она тебе, не сестра, но ты только что узнал, что я был её первым мужчиной, — говорит Богдан и тихо смеется. — Я не думал, что говорю. У меня правда едет крыша.

А моя разламывается на части. Пытаюсь прихлопнуть воображение, как муху газетой, но оно юркое, без труда ускользает и умудряется наследить… Богдан целовал её губы. Красивые и сочные губы, от которых я слишком часто не могу оторвать своих глаз. И меня это не должно волновать. Не должно вызывать встряску, горечь и выливаться в короткие вспышки неприязни к Богдану. Но я смотрю на него и хочу прикончить. Смотрю и хочу вмазать по его раскисшей роже, а потом провести беседу о том, что совсем не по-дружески заводить отношения с моей не сестрой. Что говорить мне о её особенном теле и первом сексуальном опыте чертовски омерзительно и непорядочно.

— Отправляйся в путешествие, — говорю, бросив взгляд в сторону открывающихся ворот. — Отдохни где-нибудь подальше отсюда. Захочешь встретиться со мной — позвони, и мы договоримся. Но не надо приезжать сюда. Говорю то же, что и вчера: не делай ещё хуже, Богдан.

— Я её обидел. Она не простит меня за то, что я сказал.

— Вполне возможно, что так.

Родители заезжают во двор, и Богдан, увидев машину мамы, резво запрыгивает в свою тачку.

— Скажи своим, что у меня возникли срочные дела! Мне правда жаль, что так вышло.

Мне нечего сказать. Мне просто противна мысль о том, что они с Адель были близки.

— Это был Богдан? — спрашивает мама, не успев выйти из машины.

— Да, — отвечаю, глядя вслед черному седану.

— Как это? — удивляется она и подходит ко мне. Отец тем временем открывает багажник и достает два белых пакета. — Почему он уехал? Я же написала в группе, чтобы он оставался на ужин!

— У него появились срочные дела.

— Срочные дела в такое время? Ну ладно. Жаль, конечно. Я думала, мы все вместе поужинаем.

— Зачем это? — спрашиваю, глядя на них с отцом. — Зачем вы приглашаете на ужин Богдана, который неровно дышит к Адель, при этом зная, что у нее есть другой?

— Ну, своего Матвея она ведь не приглашает! И вообще, — говорит мама шепотом, — я не думаю, что у них всё серьезно. За два месяца уже можно было понять свои чувства, но Адель…

Забираю у отца пакеты и иду в дом. Лимит моего терпения на сегодня исчерпан. Я не хочу ничего больше слышать. Не хочу знать ничего о её личной жизни, о её прошлом и настоящем, о её чувствах и обидах, скрытых в глубине одиночества. Я и без того слишком много думаю о ней на протяжении каких-то двух дней. Двух чертовых дней!

— Аверьян? — зовет отец. — Что-то случилось?

— Нет, я просто тоже тороплюсь.

— Торопишься? — спешит за мной мама, стуча каблучками. — Куда это?

— Договорились с друзьями встретиться в городе. Прости, я забыл предупредить.

— Ну, вот! — вздыхает она и замедляет шаги. — Осталось ещё и Адель куда-нибудь уехать, и тогда мы снова останемся одни.

Адель.

Опять Адель.

Снова Адель!

«Именно со мной ты стала взрослой».

Как удалить это из памяти навсегда?

На часах 2:38. Глушу двигатель. Свет в окнах родительского дома не горит, в домике Зои и Вадима тоже темно. Все спят.

Выхожу на улицу. Сверчки так громко и активно стрекочут в траве, словно радуются ярким звездам, до которых не допрыгнуть. Втянув носом теплый воздух, медленно выдыхаю. Всё спокойно.

Спонтанная встреча с Инессой позволила поставить мозги на место. Она позвонила мне, когда я уже въезжал в город, и предложила заехать к ней: посмотреть её новую квартиру, оценить ремонт. До экскурсии дело так и не дошло. Она хотела меня, а я хотел немедленно забыться.

Достаю из заднего кармана джинсов пачку сигарет. Ещё пять минут и пойду спать. Зажав губами одну, закуриваю и медленно направляюсь к дому. У меня было как минимум два отличных варианта не возвращаться сюда. Я мог провести всю ночь у Инессы, пить, курить и трахать её. А мог остаться в своей квартире, о которой ещё никто не знает, и так же пить, курить, но трахать свои мозги. Ни тот, ни другой не смог одержать победу над затаенным желанием увидеть Адель за завтраком.

Нет. Очевидно, мои мозги на место не встали. Более того, они прилично отклонились от заданного курса, ведь, врываясь в горячее женское тело, я продолжал думать о ней. И чем чаще я позволял себе видеть её чувственные губы, представлять, как неистово целую их, кусаю, как они становятся моими и только моими, тем сильнее становилось возбуждение. Аморальность мыслей вызывала настолько сильное желание, что Инесса не просто стонала, она вопила, как обезумевшая, пока я утолял свой голод.

«Будь таким всегда, — шептала она, раскинувшись на подушках. — Это невероятно».

Испытывая отвращение к самому себе, выдыхаю белый дым до самого конца, словно это позволит мне избавиться от поганого чувства, как от какой-то бактерии, и замечаю слабый оранжевый огонек вдалеке. Он движется: поднимается вверх, на несколько секунд замирает, а потом снова опускается.

Кто-то курит?

Сделав последнюю затяжку, бросаю окурок в железную урну у крыльца и бесшумно движусь в сторону огонька. Приходится потоптаться на газоне, поскольку каменная дорожка подсвечивается, а я не хочу быть обнаруженным.

Кому это не спится в поздний час?

Спрятавшись за густым и высоким кустом, приглядываюсь: кто-то лежит на трехместных качелях, свесив одну ногу, чтобы отталкиваться от земли и качаться.

— Ты в меня так влюблена, я же вижу, мадам, — вдруг еле слышно напевает женский голосок. — Что не говорят твои губы, говорят твои глаза.

Адель?

Это Адель? И она курит сигарету?

— Выбраться я тебе не дам, ты моя, — напевает она полушепотом и снова затягивается.

По-хорошему, нужно уйти и сделать вид, что я не видел её. Нужно.

— Господи боже! — вскрикивает она и чудом не падает на землю, когда я появляюсь из-за куста. — Ты совсем что ли? — роняет она большие наушники и сигарету. — У меня же так сердце остановится!

— Я не хотел. Извини.

— Извини? — возмущается она, поднимает наушники и вешает их на шею. — Что ты здесь делаешь?

— То же, что и ты. Только без музыки.

Адель пытается отдышаться. Я не вижу её лица, но это не мешает мне слышать и чувствовать каждый её вздох.

— Я удивлен. Не думал, что ты куришь.

— Иногда случается. — Немного помолчав, с напускной угрозой в голосе добавляет: — Ох, нет, только не рассказывай об этом маме!

— Теперь она мама.

— А ты мой брат, который должен сейчас либо поругать меня, либо начать шантажировать. Ну, знаешь, обещать никому не рассказывать о моей маленькой слабости, если я что-то для тебя сделаю.

Хорошо, что сейчас темно. Хорошо, что сейчас нас друг другу почти не видно, потому что от мысли, что в какой-то другой реальности я бы мог её шантажировать, у меня напрягается член. А ведь надо было всего-то тихо уйти.

— Я тебе не брат, Адель.

— Приятно слышать.

— Это сарказм?

— Я тебе не сестра, Аверьян. Разве тебе не приятно это слышать?

Не просто приятно. Меня это возбуждает. Дает преимущество, которое абсолютно невозможно при другом раскладе.

— Если тебе не сложно, не мог бы ты хотя бы с этим мне помочь?

— Хотя бы с этим? — делаю шаг вперед.

— Ты ведь можешь повлиять на родителей, Зою и вообще всех вокруг? — говорит напряженным голосом. — Чтобы не было больше этих дурацких слов, про брата и сестру! Меня от этого уже тошнит.

— Что значит — хотя бы это? — не отстаю, сделав ещё один шаг. Адель продолжает сидеть на качели.

— Помочь с тем, что касается непосредственно тебя. Я не думаю, что ты находишь это всеобщее помешательство на наших «братско-сестринских» отношениях нормальным. Учитывая, что мы оба этому не рады и вчера дали ясно друг другу понять, что нас это не устраивает, так, может, ты сделаешь хоть что-нибудь, чтобы это прекратить?

— Я-то могу сделать, — усмехаюсь, теряя терпение, — но, боюсь, станет только хуже. И всё же, — подхожу ещё ближе, — мне не понятно, что значит — хотя бы это? С чем ещё я мог бы тебе помочь, но не делаю этого? С Богданом?

— Спасибо, обойдусь! — бросает со смешком и поднимается, чтобы уйти. — Лучше заставь, пожалуйста, всех вокруг перестать называть тебя моим братом. Попробуй заткнуть им рты так же, как сделал это мне несколько часов назад.

— Так в этом дело? — преграждаю ей путь. — Тебе не понравилось, что я вмешался в вашу с Богданом душещипательную беседу и посмел перебить тебя?

— Да, Аверьян! Мне это не понравилось. И хотя я понимаю, что он твой лучший друг, за которого ты будешь стоять горой, тебе не следовало даже дышать, пока я говорю ему то, что он заслужил!

— Может, в следующий раз ты просто сделаешь это, когда никого не окажется рядом? Откуда я мог знать, что вы начнете выяснять свои отношения прямо у меня перед носом?

— Между нами нет никаких отношений! И тебе ничего не мешало просто встать и уйти. Или что, Аверьян? Ты боялся, что я покалечу твоего друга? Расцарапаю ему лицо и заеду между ног так, что он больше не сможет быть продолжателем рода?

— Я не мог уйти по той простой причине, что вас обоих понесло! Богдана на тебе заклинило, а ты, зная это, говоришь ему то, что может сделать только хуже!

— Сделать хуже? — издает она нервный и короткий смешок. — Кому? Ему, что ли?

— Когда ты рядом, он превращается в наивного сосунка, который без разговоров продаст все свои органы, чтобы, мать твою, заставить тебя улыбнуться! Я понимаю, возможно, он действительно утомил тебя своим вниманием, но ведь это наверняка происходит не без причины!

«Нам было так весело. Она целовала меня, прижималась ко мне. У нее особенное тело. Я начинаю сходить с ума, стоит мне только представить, как кто-то другой ласкает его».

— Что? — От злости рядом с ней дрожит воздух. — Не без причины? То есть ты считаешь, что я его нарочно провоцирую?

— Послушай, когда девушка говорит нет — это значит нет. Я Богдана знаю с пяти лет и могу с уверенностью сказать, что он никогда не станет делать что-то просто так и уж особенно против чьей-либо воли и желания. Если бы ты хотела прекратить его ухаживания, то уже давно бы это сделала, Адель. В конце концов, у тебя же есть парень, но он, очевидно, смелый только с тобой! Или ты просто сама определиться не можешь, кто из них двоих тебе больше нравится?

— Ты ни чем не отличаешься от своего сумасшедшего друга! Дай пройти!

— А может, ты всё же сказала ему? — не могу прекратить говорить. — Рассказала о том, как тебя донимает бывший, всё ещё веря и надеясь на воссоединение? За это он тебя ударил?

— Не слишком ли много вопросов о моей личной жизни для того, кому на меня всё равно? Ты ведь так сказал в субботу, когда Богдан сообщил тебе о своем помешательстве? Тебе всё равно, — проговаривает Адель каждое слово. — Ты говорил так?

— Да.

— Тогда к чему эти вопросы? Зачем ты заставляешь меня слушать то, что не имеет ничего общего с реальностью? Богдан мне никакой не бывший. Мы никогда не встречались. Между нами не было отношений.

В её глазах отражается тусклый свет фонаря, пробивающийся сквозь ветви кустов. Злость во мне угасает, удушающее чувство теряет свою силу. Её мягкий и нежный голос обезоруживает меня, и я просто отвечаю:

— В субботу я ещё не знал, что Адель — это ты.

Черт, как же она близко. Её волосы касаются моей руки, тепло тела проникает сквозь футболку и обжигает кожу. Понимаю, что минуту назад говорил так много и не по делу только для того, чтобы не допустить этого: оказаться на минимальном от нее расстоянии, ловить ртом каждый её тихий вздох и испытывать сладкий трепет от мерцания раскаленного воздуха между нами.

— Что это значит? — спрашивает Адель полушепотом, источая запах сладкой и соблазнительной вишни в легкой сигаретной дымке.

Соберись, идиот. Пожелай спокойной ночи и уходи! Но моя голова постепенно опускается, наши губы становятся всё ближе друг к другу. Внезапно её ладошки упираются в мою грудь. Последний барьер, который можно с легкостью преодолеть, если Адель позволит. Её дыхание прерывается, пальчики на моей груди расслабляются и осторожно сжимают ткань футболки, словно позволяя мне идти дальше.

А дальше только её губы, и я врываюсь в них. Завожу пальцы в шелковистые волосы и целую Адель глубоко и жадно, словно много лет был лишен этой возможности. Её тело прижимается ко мне, руки обвивают шею, а язычок охотно знакомится с моим.

Что вообще сейчас происходит? Я целую Адель? Ту самую Адель, которая всего за два дня обзавелась жилплощадью в моих мыслях?

Откинув голову назад, она позволяет мне целовать её шею, оставить легкий засос в ямочке между ключицами, а потом вновь возвращает мои губы, чтобы целовать их и обжигать тяжелым дыханием.

«Вы с сестрой с самого утра решили свести меня с ума!»

Какого черта?

Обхватив ладонями её лицо, отвожу голову назад и целую настолько глубоко, что пальчики на моем затылке крепко впиваются в волосы.

«Даже когда вам будет сорок-пятьдесят — неважно сколько, вы всё равно останетесь для нас детьми».

Уйдите прочь!

— Постой! — шепчет Адель в мои губы. Целует вновь и отстраняется, дыша с трудом, как и я. — Этого не должно было случиться. Черт!

Отступает от меня и прижимает ладонь к губам.

— Я не смог устоять, — говорю, с трудом осознавая происходящее. — Это был мой ответ на твой вопрос.

Запах Адель на моих губах, на языке. Голоса родителей и Богдана, называющие её моей сестрой, отдаленно звучат в ушах.

«Я люблю её, Аверьян! Очень люблю, но она такая упрямая. И плюс ко всему у нее, оказывается, есть парень!»

Отхожу в сторону, запустив пальцы в волосы. Адель в отношениях. Мой друг по уши в нее влюблен. И она часть моей семьи. Она дочь моих родителей!

Будь я проклят, надо было просто уйти. Просто уйти в дом и лечь спать. Слышу торопливые шаги за спиной, и с каждой секундой они становятся всё тише и дальше.

Ушла. Убежала. Сделает вид, что ничего не было. Но ведь было, и этого уже не изменишь. И не забудешь.