Внутри

21

— Перестань! — смеясь, закрываю лицо рукой. — Аверьян, хватит! Я выгляжу отвратительно!

— Ты выглядишь замечательно, — говорит он мне и снова жмет на спусковую кнопку. Фотоаппарат в его руках издает щелчок за щелчком. — Лучше, чем когда-либо.

— Лохматая, помятая и в одной футболке?

— Именно. Естественность зашкаливает! О, детка, это мои лучшие работы!

Его слова смущают меня. Отворачиваюсь, продолжая выпекать блинчики к завтраку. Вообще-то они всегда получаются идеально, но сейчас я отправляю очередной блин в мусорное ведро.

— Не понимаю, в чем дело? — разглядываю плоскую сковороду. — Почему всё пригорает? Знаешь, — бросаю взгляд через плечо, а Аверьян уже обнимает меня сзади, — это всё ты виноват.

— Я?

— Да! Ты меня отвлекаешь. Я не могу сосредоточиться на готовке. Если и следующий не получится, ты останешься без завтрака, потому что мое терпение не вечно.

Сдвинув в сторону край круглого воротника, Аверьян оставляет нежный поцелуй на моем плече и шепотом произносит:

— Говорят, у меня неповторимый голос. Даже сам Брэд Арнольд[2] позавидует.

— О чем это ты? — улыбаюсь, любуясь красотой ночи в его глазах.

— Очнись, Адель. Прошу тебя.

Не понимаю, о чем он, но мне делается смешно. Целую его в колючее лицо, а потом снова принимаюсь выпекать блинчики, вот только сковорода в моей руке уже другая: тяжелая, старая, с налипшими и горелыми кусками бог знает чего. Перед лицом болтается липкая лента с сотней налипших мух.

— Аверьян, что это? — спрашиваю, обернувшись.

Куда он подевался?

Где я?

— Да какая ты хорошенькая! — наклоняется ко мне рыжеволосая девушка в ярком летнем халате с белыми цветами. — Такая миниатюрная! Любишь конфеты?

— Это оставь на крайний случай! — отвечает ей другая, с густыми каштановыми волосами и большими зелеными глазами. — Лучше покорми её фруктами.

— Фруктами? Пф! Я тебе что, миллионерша? У нас долг по коммунальным платежам за полгода, а ты мне о фруктах говоришь!

— Вот, возьми! Внеси половину, чтобы вас не отключили, а другую — на мелкие расходы. И купи ей фрукты: бананы возьми, клубнику. Я бы и сама всё купила, но у меня срочный вызов! Даже в салон не успеваю заехать!

— И куда ты летишь на этот раз?

— Это неважно. У меня самолет через полтора часа, и я уже опаздываю! Всё, пока!

Я не хочу, чтобы она уходила. Мне здесь совсем не нравится.

— Постой! Ты хоть расскажи, во сколько спать её укладывать, как часто кормить? У меня нет детей, если что! Да и она молчаливая у тебя такая. И слова не вытянешь. Я совсем не умею ухаживать за детьми!

— Не паникуй! Меня не будет всего-то пару недель! Спать в девять, а ест она мало. Как птичка клюет. Просто спрашивай иногда, хочет она чего-нибудь или нет. Пока, Адель! Слушай тетю Ксюшу, а к дяде Игорю не смей даже подходить, поняла меня?

— Не уезжай!

Что с моим голосом? Почему он такой тонкий и тихий, как у ребенка?

— Я вернусь через две недели! Время пролетит быстро! Кстати, — говорит она напоследок рыжеволосой, — она у меня до сих пор читать не умеет. А ей уже как бы одиннадцать… Если научишь за это время хоть немного, щедро тебя отблагодарю!

— Всегда мечтала стать учительницей! — громко смеется та, помахав перед лицом денежным веером. — Хорошей тебе поездки, мамочка! Оторвись как следует!

— Я вообще-то на работу еду.

— То же мне, страдалица: кувыркается с нормальными мужиками и живет на широкую ногу! Ты там спроси у своего начальства, может, кто-то из клиентов с придурью? Вдруг им нравятся такие, как я? — Задрав халат, рыжеволосая демонстрирует пластмассовую ногу. Она что, наполовину кукла? — Личико-то у меня ничего!

Мне страшно и одиноко. Я не хочу оставаться здесь. А можно, как в прошлый раз, у той доброй тети, от которой пахло сладкими булочками?

— Ну что, принцесса, — подходит ко мне рыжеволосая, размахивая перед лицом деньгами, — бери свой чемодан и иди вон туда! Там твоя комната. Убраться я не успела, так что если начнешь чесаться от пыли, под раковиной ведро и швабра. Есть будешь? Вот только давай без слез! Мне тут ещё рыдающего дитя не хватало! Кстати, мой брат детей не переносит. И он не в курсе, что ты поживешь с нами какое-то время, поэтому советую тебе быть тихой и незаметной…

— Зоя тут блинчиков напекла. Говорит, ты их обожаешь. Чувствуешь, как они пахнут? Я знаю, что чувствуешь…

Блины. Я ведь пекла блины, где они? Где сковорода, где Аверьян?

— Это ещё кто? — раздается грубый мужской голос, вызывающий мурашки по всему телу. — Эта шлюха повесила на тебя свою малявку?

— Я работаю, если что! И мне за эту «малявку» хорошо заплатили, так что закрой свой рот!

— И сколько тебе заплатили?

— Я бы на твоем месте уже начинал просыпаться. Во-первых, мне совсем не хочется демонстрировать тебе свой непревзойденный голос и не получить в свой адрес комплиментов. А во-вторых, ты просто рискуешь остаться без этих умопомрачительных блинчиков. Говорю тебе, я их съем, если ты будешь продолжать спать. М-м, ну что за аромат!

— У тебя язык есть? Эй? — худощавый мужчина с белыми ресницами и волосами тыкает вилкой в мое плечо. — Она что, ненормальная? Ты такая же тупая, как и твоя мамаша?

— Игорь! Заткнись!

— Ну, а что такого? Посмотри на нее! Уже неделю здесь живет и молчит, как рыба!

— Хочешь, чтобы рыдала и днем, и ночью?

— Пусть только попробует. Я ей нитками глаза зашью. А её мамаша уже отправила тебе деньги?

— Не слушай его, — гладит она меня по голове. — Он вечно чем-то недоволен.

— Чем-то? — озлобленно усмехается он. — Ты притащила сюда ребенка какой-то шлюхи!

— Ты живешь в моей квартире, так что закрой свой рот! Ешь, — говорит мне рыжеволосая, — и пойдем заниматься.

— Это и моя квартира тоже!

— Ну, да. Наверное, это тебе она досталась после развода с моим бывшим?

— Я спрашиваю, она деньги тебе отправила? Ты с её тупицей занимаешься каждый день что, за бесплатно?

Он похож на акулу: нос длинный и острый, глазки маленькие и черные, а ресницы такие белые и пушистые, словно к ним прилип снег. Когда он злится, его губы исчезают, и на их месте появляется тонкая, как нить, линия, а лицо становится красным.

— Мне сегодня нужно уйти на пару часов. Присмотри за девочкой.

— Делать мне больше нечего. Куда ты собралась?

— В банк оплатить счета. Нам отключат электричество, если в ближайшие пять дней не оплатим долг. Письмо вчера по почте пришло.

— Я с ней сидеть не буду! Не нянька! Дай денег, и я сам всё оплачу. И позвони её мамаше, пусть платит за твою работу! А то нашла себе безотказную лохушку!

Он плохой и совсем не умеет улыбаться. А его сестра приятная. И готовит она вкусно. И мне нравится читать с ней сказки.

Иногда мне кажется, что её веки шевелятся. Как будто пытаются подняться, но им не хватает сил. Если бы я только знал, как помочь ей проснуться и вырваться из оков забвения, то сделал бы всё от меня зависящее! Второй день у её постели сравним с бесконечными годами в кромешной темноте, где единственным источником питания служит надежда.

Зоя бесшумно заходит в комнату и забирает тарелку с блинами, которую принесла сегодня на завтрак. Выбираю из огромного списка фильмов на телике очередную романтическую комедию, пока она отчитывает Адель, мол, она так старалась для нее, готовила, всю свою любовь вложила в эти блины, а они так и остались нетронутыми. Правда, говорит она это вздрагивающим и заплаканным голосом, а под конец тихонько называет её спящей красавицей и обещает завтра испечь любимый персиковый пирог.

— Я буду готовить тебе столько, сколько потребуется. Всё, что ты любишь, милая моя.

— «Пока ты спал», — читаю название фильма с Сандрой Буллок в главной роли. — Как тебе, Адель? Кажется, в самую точку?

Шмыгнув носом, Зоя поднимает поднос и говорит мне, что маме стало лучше и она вот-вот спустится. Со вчерашнего утра у нее кружилась голова и скакало давление.

— Когда же это всё закончится? — спрашивает Зоя, глядя на меня сверкающими глазами. — За что нам такое горе?

Одной рукой забираю у нее поднос, а другой обнимаю. Немного поплакав на моем плече, Зоя отступает, и в этот момент в комнату входит мама. За два дня она заметно уменьшилась в размерах, а кожа под глазами приобрела сероватый оттенок.

— Привет, мам, — обнимаю её. — Как ты себя чувствуешь?

— Мне лучше, не беспокойся. А вы тут как? — спрашивает, глянув на Адель.

— Стабильно. Выбрали очередной фильм.

— Дорогой мой, — произносит она, погладив меня по лицу, — ты всё это время был здесь?

Пожимаю плечами:

— А где мне ещё быть? Да и я давно хотел устроить себе день романтического кино.

Мама бесшумно смеется и, взяв меня под руку, ведет к кровати Адель.

— Привет, моя хорошая. Брат не дает тебе скучать, да?

Я не злюсь. Не раздражаюсь. Я просто закрываю глаза и стараюсь дышать ровно.

Мама осторожно садится на край кровати и берет Адель за руку:

— Я тоже эти два дня спала. Искала тебя кругом, но ты так хорошо спряталась, что я до сих пор не знаю, где ты. Надеюсь, тебе спокойно… Хочу, чтобы там, где ты сейчас, было весело, — говорит, шмыгнув носом. — Я с папой говорила, он скоро приедет. У него была серьезная операция, которую он не мог перенести. Ну, ты и так знаешь, какой он у нас, — улыбается она, поглаживая её руку. Вздохнув, мама поднимает на меня благодарный взгляд: — Родной, спасибо тебе. Ты не отходишь от Адель, заботишься о ней и отменил рабочую поездку в Нью-Йорк, хотя вы оба… почти не знаете друг друга. Я так рада, что ты у меня такой замечательный, Аверьян.

Я не отхожу от Адель, потому что рядом с ней бьется мое сердце. Я забочусь о ней, я здесь и рядом, потому что люблю её.

— Она проснется, — продолжает говорить мама, погладив её по лицу. — Ей просто нужно отдохнуть. Правда ведь?

— Определенно. — Бросаю короткий взгляд на окно, за которым второй день подряд льет дождь. — Ты мне расскажешь, как Адель появилась у вас и какое отношение к этому имеет супруга мэра?

Немного помолчав, мама поднимает на меня глаза и слабо улыбается:

— Ты очень наблюдательный.

— До всех этих событий я тоже так думал и считал это своей маленькой уникальностью. Но оказалось, что я слеп, как крот, который не смог увидеть в собственном друге психопата. И не говори мне, что это всё наркотики, что на самом деле он не такой и у него просто на мгновение поехала крыша.

— Не стану. Ведь из-за него моя дочь сейчас прикована к кровати. — Поцеловав Адель в висок, мама тихонько говорит: — Я скоро вернусь, милая. Выпью с твоим братом чай и отправлю его отдыхать, а сама возьму какой-нибудь сентиментальный романчик у Зои, и мы с тобой его почитаем. Пойдем, дорогой, поговорим на кухне.

Моя ладонь вспыхивает от желания коснуться Адель, но сделать этого мне не удается: взяв меня под руку, мама направляется к выходу.

— Зоя, дорогая, ты можешь идти к себе, — отпускает её мама. — Мы тут сами справимся, а ты отдыхай.

— В таком случае, я побуду с Адель. Вдруг она сейчас очнется, а рядом никого нет?

— Хорошо, — улыбается ей мама, а я заключаю её в объятия. — Ох, ты уже и чай заварила! Спасибо тебе.

Зоя уходит, а мы с мамой располагаемся за небольшим столиком у окна на мягком угловом диване. Наливая чай в чашки, мама пару раз коротко и напряженно вздыхает.

— Всё настолько плохо?

— М-м?

— Ты так вздыхаешь, словно вот-вот поведаешь мне о настоящем кошмаре. Хочу тебя успокоить: после того, что случилось, страшнее уже не будет.

Мама ставит заварочный чайник на стол и медленно садится напротив.

— Мам? — смотрю на нее и опускаю свою ладонь на её прохладную руку. — Пожалуйста, расскажи мне то, о чем я не знаю. Как Адель появилась у вас?

— Мы с Виталиной познакомились на одном из благотворительных вечеров за несколько месяцев до твоего отъезда. Тогда шла избирательная кампания на должность мэра нашего города, и её супруг Виктор Юр имел высокие шансы на победу. У него была безупречная репутация: два высших образования, большой стаж на государственной службе, прекрасная семья. Да и в целом, он был, есть и остается прекрасным человеком. Но незадолго до выборов в одной из паршивых желтых газеток появился материал о том, как Виктор Юр развлекается с эскортницами на дорогом итальянском курорте, пока его жена воспитывает детей и прикрывает зад своего любвеобильного супруга. Там даже фотографии были, и на них — никто иной, как Виктор Юр. Его лицо. Лично я решила, что это фотошоп, и сделала вид, что ничего не видела, не читала, не слышала. К тому же, сама Виталина никак не показывала своего отношения к этой новости, которую обсасывали все, кому не лень. Они с мужем выглядели совершенно спокойно, пока в один из дней, в тот самый, когда ты улетел в Америку, она не позвонила мне вся в слезах. Просила о немедленной встрече и желательно, чтобы на ней присутствовал отец. Говорила, что ей больше не к кому обратиться, что только нам она может довериться.

— И что она хотела?

— То, что я расскажу дальше, больше похоже на фильм ужасов, — произносит мама напряженным голосом. — Виталина приехала к нам и рассказала, что на той фотографии, опубликованной в газете, был вовсе не Виктор, а его брат-близнец. Мы с отцом были поражены, ведь понятия не имели, что у Виктора есть близнец. Никто об этом не знал. Оказалось, что они не общались много лет. Виктор стал превосходным политиком, его предложения и инициативы поддерживал не только народ, но и глава государства. Все знали и понимали, что Виктор Юр — это тот, кто просто обязан стать во главе нашего огромного города, требующего кардинальных перемен.

— Ясно, — усмехаюсь, почесав затылок больше от нервозности, чем от надобности. — И где тут фильм ужасов?

— Его брат жил в другом городе, за четыре тысячи километров отсюда. Впечатляющую карьеру не построил, работал электриком на стройке и жил в старом доме, который после смерти родителей достался ему. Те были недовольны, что Виктор не помог брату пробиться в этой жизни, и обделили его жилплощадью. Фильм ужасов начался с того момента, как брат-близнец выиграл несколько сотен миллионов в лотерею.

Не сдерживаю смешок:

— Так это действительно случается?

— Он выиграл огромные деньги. Столько, сколько в руках не удержишь. Бросил работу, оплатил долги и уехал проживать свою… лучшую жизнь.

— Теперь понятно: летал по миру первым классом, жил в самых роскошных отелях и развлекался с эскортницами где-то в Италии, рассказывая им о том, какой он успешный бизнесмен. Так?

— Всё верно. Две девушки в той компании были родом из нашего города. Они знали, кто такой Виктор Юр, и как он выглядит. И они решили заработать: связались с редакцией самой скандальной газеты в городе и предложили сенсацию за щедрое вознаграждение. Дело было сделано, оплата прошла успешно, а потом… А потом во время морской прогулки на яхте брат Виктора зарезал трех девушек, а потом и себя. Виталина была в ужасе от случившегося. Им тогда удалось убедить общественность, что на тех фото был вовсе не Виктор, а неизвестный человек, похожий на него. Да и участие Виктора в городских мероприятиях в те дни доказывало, что он не мог быть на каком-то итальянском курорте.

— Значит, его брат-миллионер убил эскортниц, а потом и себя?

— Да. Крыша поехала на фоне злоупотребления алкоголем и запрещенными веществами.

Остается только добавить: как у Богдана.

Скрипнув зубами, спрашиваю:

— И чего же хотела от вас Виталина? И при чем здесь вообще Адель?

Мама опускает голову и складывает руки на столе, как школьница.

— Одной из убитых девушек была мать Адель. Она родила её в пятнадцать лет. Первые пять лет за девочкой ухаживала бабушка, пока мать строила «карьеру». Ну, а после её смерти все обязанности по воспитанию легли на плечи амбициозной и ничего не смыслящей в материнстве девушки. Ей приходилось часто оставлять дочь у друзей, подруг и соседки, потому что по долгу своей непростой службы она уезжала из города и из страны на какое-то время. Правда, изначально Виталина, рыдая навзрыд, рассказала нам с отцом вовсе не это… Она сказала, что есть девочка и ей срочно нужна помощь. Ей одиннадцать лет, но она такая маленькая и хрупкая… На протяжении нескольких дней она ничего не ела и… жила в шкафу, потому что…

— Потому что? — спрашиваю, теряя терпение.

— Мать оставила её у подруги на время своего отъезда. А эту подругу убил родной брат, расчленил тело и хранил в холодильнике несколько дней. И Адель была там.

Ком ужаса застревает в моем горле. Аромат чая и печенья отзывается в желудке болезненным спазмом, вызывая тошноту.

— То есть Адель видела весь этот кошмар? — спрашиваю с трудом.

— Убийца сказал, что запер её в шкафу, пока разделывал сестру, — отвечает мама с отвращением. — А сама Адель об этом ничего не помнила. Ни бабушку, ни маму, ни дом — ничего. Она забыла свою жизнь, и для нее она началась в ту секунду, когда она очнулась в больнице. Психологи сказали, что у нее диссоциативная амнезия, вызванная сильным эмоциональным потрясением. Психика вытеснила из её памяти внушительный отрезок, позволив начать жизнь заново. Она не знала, кто она, сколько ей лет, и весь мир вокруг казался ей огромным и пугающим. Но она всё понимала: знала, что люди бывают хорошими и плохими, что у детей есть родные родители и приемные. Единственное, что она помнила, — свое имя. Первое время Адель была очень молчаливой, но потом…

— Постой, мам, — перебиваю, сложив на столе руки, — значит, Виталина попросила вас удочерить девочку, которую оставил сиротой брат её мужа?

— Они с Виктором чувствовали себя виноватыми. Он хотел отказаться от выборов, снять свою кандидатуру, ведь рано или поздно всем стало бы известно, что его родной брат — убийца, лишивший жизни трех девушек, у одной из которых была маленькая дочь. У девочки не было родственников, подругу её матери расчленили, а в это время та девочка, возможно, всё видела. Это был бы громкий скандал и нашлись бы люди, которые обвинили бы во всем именно Виктора — бессовестного брата, который зазнался, забыл свои корни, оставил родного брата, а тот просто сошел с ума и убил молодых девушек. Насколько бы чистой ни была репутация человека, стоит только одной крошечной темной капле коснуться её, она моментально становится серой, и вернуть ей первоначальный вид не удастся больше никогда.

— Почему они сами не удочерили её, а попросили вас?

— Потому что для такого человека, как Виктор Юр, с его известностью, статусом и положением необходимы определенные предпосылки: легкий намек на желание взять ребенка из детского дома в каком-нибудь интервью, через несколько месяцев принять участие в благотворительной кампании для детского дома и так по цепочке, пока в сознании общественности не укоренится эта идея. Решение, принятое с бухты-барахты, вызовет ряд вопросов. Да и человеческий фактор нельзя исключать: сотрудники различных ведомств были бы в курсе, что мэр спешит удочерить девочку, оставшуюся без мамы, а её мама была убита его родным братом — сенсация! А нашему с отцом решению никто бы не удивился: вся страна знает, что папа оперирует детей и взрослых, берется за самые сложные случаи и нередко проводит операции бесплатно. А я уже много лет помогаю непростым детям и их любящим и порой отчаявшимся родителям. Я не могу и дня прожить, чтобы не принести им пользу. Поэтому, когда мы с отцом изъявили желание удочерить девочку, которую обнаружили на месте жестокого убийства, вопросов к нам не возникло. О судьбе её мамы людям было известно немного: уехала заграницу и, к несчастью, погибла. Как и почему — значения не имело, поскольку девочка осталась сиротой, а мы с отцом решили помочь ей не потеряться в этом огромном и безжалостном мире. Мы полюбили её с первого взгляда. Связи, полезные знакомства и наше с отцом положение в обществе позволили нам значительно ускорить процесс. Адель и дня не провела в детском доме. Так у тебя появилась сестра.

Прячу лицо в ладонях, а потом запускаю все десять пальцев в волосы, желая вырвать их с корнями.

«Это всё из-за Богдана. Это из-за него я слышу это… Эти звуки, голос… Я не хочу ничего знать о себе! Не хочу, не хочу!»

— Адель когда-нибудь интересовалась своим прошлым? Что с ней случилось? Где её родители?

— Первое время она была очень молчаливой. Мы с отцом преподносили информацию осторожно и дозировано: "Несколько дней ты поживешь в нашем доме, он у нас большой, и тебя ждет твоя собственная комната. Нравится ли тебе у нас? Если да, то ты можешь здесь остаться. Мы бы хотели, чтобы ты жила здесь с нами". Когда все документы были готовы, а Адель более-менее привыкла к нам и новой жизни, мы с отцом решили поговорить с ней о том, почему она оказалась у нас. Но Адель попросила этого не делать. Она сказала, что знает: у нее никого нет, а когда у детей нет родителей, то их отправляют в детский дом, как бездомных животных в приюты, и те будут вынуждены ждать чуда. Сказала: "Если я вам нравлюсь и не доставляю хлопот, — рассказывает мама, шмыгнув носом, — то я бы хотела здесь остаться и стать вашей дочерью. Я не буду вам мешать. Буду учиться на одни пятерки. А ещё буду тише воды и ниже травы". Я всегда боялась, что она может вспомнить те жуткие дни, проведенные в шкафу без еды и воды…

Выхожу из-за стола и подхожу к мойке. Споласкиваю руки холодной водой и умываюсь, чтобы хоть немного остудить пожар, рвущийся изнутри.

— Я боюсь, что сейчас она может находиться там, — произносит мама. — Вдруг её сознание проживает то прошлое, память о котором на много лет отключила психика? Вдруг, когда она очнется, то будет помнить всё, и ей будет так больно…

— Мы не знаем этого наверняка. Возможно, Адель просто спит и не видит ничего, кроме непроглядной темноты.

— Как я не увидела? — спрашивает она себя. — Как не поняла, что Богдан одержим ею? Я столько раз говорила ей, какой он чудесный, какой внимательный и заботливый, что ей стоит присмотреться к нему, а она… Она столько же раз говорила, что он ей не интересен. А я не слышала. Жаль, что ей досталась слепая и глухая мать.

— Ты лучшая мать во вселенной, — говорю я, протирая лицо вафельным полотенцем. — И Адель думает так же. Поверь мне.

— Вы подружились, да? — смотрит она на меня с улыбкой, которая дается ей с трудом.

Я её люблю, мам. Люблю так сильно, что сердце в моей груди отмирает по кусочку без нее.

Сглотнув и виновато опустив голову, отвечаю:

— Да. Неужели ты думала, что будет иначе?

— Спасибо тебе, дорогой. Я очень ценю твое присутствие, внимание и поддержку. И я уверена, что Адель тоже это чувствует.

— Думаешь? — вырывается у меня всего одно слово, переполненное до краев блестящей, как водная гладь в лучах солнца, надеждой.

Взгляд мамы замирает на мне в немом непонимании. Слышу шорох в стороне и тотчас переключаю внимание на отца, появившегося на кухне.

— Как вы тут? — спрашивает он, пожав мне руку. — Ника, как себя чувствуешь?

— Уже лучше, дорогой. Как прошла операция?

— Превосходно, — садится он рядом с ней. — Мальчишка будет бегать и играть в футбол.

— Горжусь тобой.

— Как там наша соня? Случайно не спрашивала обо мне?

Мне нравится смотреть на родителей, на то, как трепетно и уважительно они относятся друг к другу даже в самые темные и непростые времена. В их сердцах нет места обидам и обвинениям, они не ищут виноватого друг в друге, хотя очень часто большая беда становится причиной разлада между близкими людьми. Они просто любят и держатся за руки, укрепляя и усиливая надежду на чудо.

— Я пойду к себе, — говорю, положив полотенце на стол. Не хочу им мешать. — Зайду на минутку к Адель и пойду спать.

— А как же чай? — спрашивает мама. В её взгляде что-то изменилось, и это вынуждает меня испытывать глупое чувство вины.

— У меня совсем нет аппетита, мам. Я хочу немного поспать.

— Отдыхай, сынок. Ты сегодня весь день провел у постели Адель, теперь моя очередь. К тому же, я обещала ей почитать.

— С удовольствием присоединюсь! — говорит отец, зевая.

— Готова поспорить, что ты уснешь уже на первой странице романа.

— Приятного вам вечера и чтения, — говорю на прощание. — Если что — зовите.

— Спокойной ночи, сынок, — говорит мама мне в след. — Найди её, — добавляет она, заставив меня на мгновение остановиться в широком проходе. — Я где-то читала, что такое возможно.

— Любовь моя, не стоит доверять всему, что пишут в интернете, — говорит ей отец. — И вообще, сейчас лучше ничего в нем не читать.