Внутри

9

Заехать в головной офис туристической компании «Меридиан», входящей в пятерку лучших в стране, у меня получается только после полудня, хотя я планировал сделать это на пару часов раньше. Чтобы избежать встречи с отцом Архипа и долгих разговоров ни о чем, предлагаю другу спуститься на первый этаж и найти меня на летней веранде ресторана.

— Я уже думал, что ты не приедешь! — жмем друг другу руки. Расстегнув верхнюю пуговицу серого пиджака, Архип садится в кресло напротив. — Ты прости, но я уже пообедал. Не дождался тебя.

— Правильно сделал. Я не думал, что задержусь.

— Нашел помещение для студии?

— Да. — Отправляю последний кусок паршивого сэндвича в рот. — Идеальное место и расположение.

— Отлично! Рад, что так быстро управился.

— У меня отличный агент, — ставлю пустую тарелку в сторону и принимаюсь за кофе.

— Не удивлюсь, если и с жильем уже всё решил!

Решил. Правда, ещё два года назад, но об этом известно только Джеймсу, моему американскому другу.

— Всему свое время, — говорю.

— Вероника бы сейчас выдохнула от облегчения, — смеется Архип. — Как там родители, кстати? Не нарадуются?

— Разумеется, — размешиваю сахар и смотрю на него. — Ведь под крышей дома живут все их дети.

— Как это? — Его глаза округляются. — Адель тоже там?

— Сосед сверху затопил её квартиру вчера. Родители тут же спохватились и настояли, чтобы она пожила у них, пока будет идти ремонт.

— Ну ничего себе! — улыбается Архип, откинувшись на круглую спинку чертовски неудобного кресла. Хозяин сего заведения сам-то на них пробовал сидеть? — Так вы теперь все вместе живете… Класс.

— И почему ты так удивлен? — внимательно смотрю на него.

— Вообще-то, — усмехается Архип, — я тебе сочувствую. Когда об этом узнает Богдан, он не оставит тебя в покое.

— Почему?

— Потому что у тебя есть отличная возможность повысить его рейтинг в глазах Адель.

— Он уже в курсе. И повысить свой рейтинг просил до того, как узнал о её временном переезде. Что с ним стало?

— А что с ним стало? — с заметным раздражением бросает Архип. — Сам, что ли, не видел?

— Почему ты не рассказывал мне?

— Потому что это не мое дело! К тому же, Адель твоя сестра, как ты себе это представляешь? Авер, тут Богдан с ума сходит по девчонке. Кстати, знаешь, кто она? Твоя…

— Адель мне не сестра, — говорю сквозь зубы. — Сколько раз это повторять?

— Прости, но тут я соглашусь со своей болтливой кузиной: у вас одни родители, а значит, вы семья. Некровные родственники, — разводит он руками. — Откуда же я мог знать, что ты так спокойно воспримешь эту новость? Богдан не решался признаться, а мне бы с чего это делать? Кстати, как у вас с Адель? Нашли общий язык? Или она пока эмоционально недоступна?

Мне не нравится этот разговор. Я приехал поговорить не о семейных узах, связях и родстве.

— Ты знал, как здесь относились к Адель до вашего с Богданом возвращения?

— Если ты о том, что наговорила Дарина, — отмахивается Архип, — забудь. Она просто хотела привлечь твое внимание.

— Привлечь чем? Рассказом о том, как моим именем запугивали маленькую девочку? Когда Дарина говорила, ты стоял, виновато опустив голову. Думаешь, я не заметил?

— А я-то здесь при чем? Я в жизни плохого слова Адель не сказал!

— Но ты знал тех, кто этим систематически занимался, и не сообщил мне.

— Во-первых, детали мне неизвестны. И свидетелем каких-то запугиваний я ни разу не был. Во-вторых, даже если что-то и было, это случилось давно. Все в детстве через это проходили!

— Я не проходил.

— Ну, почти все, — закатывает он глаза. — Ты в зеркало-то себя видел, дядька в татуировках? Решил детские разборки десятилетней давности под лупой рассмотреть? — Молча и терпеливо смотрю на него. — Ну, а в-третьих, что бы ты сделал? Бросил всё и прилетел сюда спасать сестренку, которую в глаза не видел?

Не сдерживаю ругательство. Кофе такой же отвратный, как и сухой сэндвич, которым можно проломить чью-то голову.

— Девочку Адель! — исправляется Архип, подняв ладони.

— Когда люди говорят, что детали им неизвестны, чаще всего это означает, что им известны не только детали, но и детали от этих деталей, — говорю, не сводя с него глаз. — Говори, что тебе известно об этом?

Архип знает, что я не отстану. И он знает, что я прав.

— Когда мы с Богданом вернулись, нас познакомили с Адель. Ей тогда лет четырнадцать-пятнадцать было. Я не видел и не слышал, чтобы её кто-то запугивал! Все относились к ней совершенно нормально. Если что-то и было, то до нас, но и в этом я сомневаюсь. Правда, была шутка одна…

— Какая шутка?

— Клянусь богом, я её от силы пару раз всего слышал! Да и то, когда рядом не было Адель.

— Что за шутка? — начинаю терять терпение.

— Что-то вроде: «Лови момент! Пока нет Аверьяна, беззаботная жизнь продолжается!» Кхм.

— Это типа шутка?

— Как вам наш сэндвич? — спрашивает официантка.

— Хуже некуда! — отвечаю, продолжая смотреть на Архипа. — И что здесь смешного, не пойму?

— Очень жаль, что вы остались разочарованы. Возможно, десерт от шеф-повара исправит ситуацию?

— Ситуацию исправит только закрытие данного заведения. Счет оплачен, чаевые добавлены. Хорошего вам дня.

— …Спасибо. И вам хорошего дня.

— И в чем суть этой «шутки»? — упрямо смотрю на друга.

Архип резко и коротко выдыхает, да с таким кислым выражением лица, будто его укачало в моей компании и он смирился с тем, что придется где-нибудь блевануть.

— Ладно, послушай, я расскажу тебе то, что знаю.

— Вот как. Теперь ты знаешь.

— А знаю я это от Дарины, которая обожает приукрашивать истории и преувеличивать их. Не забывай об этом!

— Об этом я и говорил: мелкие детали от крупной детали.

Архип фыркает и опускает руки на стол, демонстрируя серебристые квадратные запонки.

— Тут для многих стало настоящим потрясением, что Вероника и Кирилл удочерили какую-то девочку. Причем сделали это внезапно, да ещё и сразу после того, как ты уехал. Кто-то счел это за настоящее предательство. Мол, заменили тебя и всё такое. Так Дарина рассказывала! — напоминает он снова. — Взрослые, конечно, виду не показывали, но подростки, по словам Дарины… отрывались.

Проклятый сэндвич застревает каменным куском в желудке. Архип прочищает горло, словно готовясь выдать такое, после чего у него может навсегда отсохнуть язык.

— Это случалось на вечеринках, празднествах и всяких мероприятиях. Пока взрослые пили, веселились и отмечали очередной праздник, их детки развлекались по-своему… Кхм. Они запирали Адель в туалете, в шкафу, а однажды… привязали к дереву.

«Тебе причиняли физическую боль?»

«Разумеется, нет».

— Чего-чего делали? Я не ослышался?

— Слушай, я же говорю, Дарина та ещё выдумщица! — продолжает настаивать Архип. — Ересь какая-то! Какое к черту дерево?

«Твое имя ассоциировалось с настоящей тьмой, которая царствует на земле в самые громкие, холодные и дождливые ночи. Я даже на фотографии твои не смотрела».

— Что они говорили ей?

— Аверьян…

— Я задал вопрос! Не испытывай мое терпение, Архип.

— Говорили, что ты вернешься и сказочке конец. В лучшем случае её заберут в детский дом, а в худшем — её убьешь ты за то, что она посмела занять твое место.

— Поэтому, лови момент, да?

— Не смотри на меня так, словно это всё правда и я к этому причастен! Меня здесь не было, как и тебя! Говорю же, я не видел ничего из этого. Но пару раз слышал эту фразу, которой не придал значения. Девчонки из кожи вон лезли, чтобы привлечь к себе внимание. Происходило почти то же самое, что и в субботу вечером, когда они облепили тебя со всех сторон. Лишь бы что-то сказать!

— Почему ты не рассказал мне?

— Так, а что рассказывать?

— Ладно, не мне. Почему родителям не сказал?

— Потому что я считал и считаю, что всё это было неправдой! Ты в своем уме, Аверьян? Если бы что-то такое происходило, Адель бы им сама рассказала. Пожаловалась бы! Я не исключаю, что возникали какие-то мелкие детские конфликты, но чтобы к дереву привязывать? Пф! Слушай, не пойми меня неправильно, но ты мне сейчас чем-то Богдана напоминаешь. У того давно крыша поехала, а у тебя только начинает. Спроси об этом у Адель, если так интересно.

— Я уже спрашивал.

— И?

«Я не думала, что всё окажется так просто! Что ты окажешься другим… Ну, не тем, чья мрачная и тяжелая тень вечно следовала за мной».

— Ничего.

— Вот видишь. Если бы случилось что-то серьезное, она бы точно рассказала родителям. Все дети так делают — ищут спасения и просят у них помощи.

— Да, если эти родители есть. А у нее на тот момент были только незнакомые дядя и тетя, Архип. А ещё незнакомое место и незнакомые люди вокруг. У кого просить о помощи? Кому доверять?

— Ты прав, — опускает он голову. — Иногда я забываю, что она приемная. Твои родители любят её, как родную дочь. Так и как у вас обстоят дела?

Пожимаю плечами, промямлив что-то в ответ, потому что продолжаю мусолить в голове кашу. Черт возьми, я ведь поверил ей вчера. Хоть и чувствовал, что она о многом умалчивает, но я поверил, что никакого физического насилия не было. А тут оказывается гребаное дерево нарисовалось, к которому её привязывали! Супер!

— Ты загоняешься по этому поводу?

Поднимаю глаза на Архипа.

«Ты действительно считал меня благотворительной акцией и только? Так это правда? Я же сейчас задышала полной грудью!»

— Паршиво осознавать, что пока я радовался жизни, кто-то страдал из-за меня.

— Не преувеличивай! — смеется Архип. — У Адель всё было, есть и будет в шоколаде. Я имею в виду после того, как её фамилия стала Кох. Возможно, единственное, что омрачает её жизнь, так это наш дорогой и безоглядно влюбленный друг, которому ты обязан помочь.

— Я не сводник и никогда не стану заниматься этой чепухой.

— Да вот ещё! Я говорю о прямо противоположном.

— Сами разберутся.

— Ну, Адель-то может и разберется, а Богдан вряд ли. Даже если у нее кто-то есть, это его не остановит.

А у нее кто-то есть. Любитель размахивать кулаками, о котором она тоже ничего не говорит. Кто научил её молчать, когда нужно орать во весь голос, черт возьми?

— Говорю же, сами разберутся.

— Ну, как знаешь. Потом не говори, что я тебя не предупреждал.

— Что это значит?

— То, что Богдан тащится по твоей не родной сестре уже не первый год, и с ним явно что-то происходит на этой, — крутит он у виска пальцем, — любовно-демонической почве. Он только о ней и говорит.

Усмехаюсь.

— Ну, кажется, влюбленным людям это свойственно.

— Я думаю, что влюбленность Богдана давно перетекла во что-то ненормальное.

— А ещё ты думаешь, что твоя любимая кузина обожает фантазировать и преувеличивать, в чем лично я очень сомневаюсь.

— Значит, исходя из этого, я определенно ошибаюсь насчет Богдана?

— Именно.

— Ну, будем надеяться, что ты прав. Ведь я совсем не хочу, чтобы наш друг реально сошел с ума. Предлагаю обсудить это через пару недель. За это время ты сам убедишься, что невинной влюбленностью тут и не пахнет. По-моему, это уже одержимость.

Я не собирался приезжать в центр, которому мама посвятила большую часть своей жизни, но навигатор в машине отца выдает список избранных маршрутов, среди которых есть адрес девятиэтажного офисного здания.

Короче говоря, я уже здесь. Со второго по четвертый этажи принадлежат центру. За фасадом из темного стекла, в отражении которого проплывают белые облака, находится сейчас Адель. Одной короткой мысли о ней достаточно, чтобы испытать раздражение. Не к ней лично, а к ситуации в целом. Я не рассчитывал, что, вернувшись домой, буду чувствовать себя виноватым. Что буду, как идиот, носить это проклятое чувство на своей шее, как вязаный шарф в жару. Её детство давно прошло, а вместе с ним и травля, которой она совершенно точно подвергалась со стороны безмозглых девиц. И она об этом никому не говорила.

Что ж.

Окей.

Было и было.

Черт возьми, её что, жизнь ничему не учит? Ей не приходило в голову, что о насилии в любом его проявлении нужно говорить? Или она решила, что и этот период пройдет? Парень одумается, что-то там поймет своими сгнившими мозгами и больше никогда-никогда не причинит ей вреда? Она что, правда такая дура или только прикидывается?

«Твое имя ассоциировалось с настоящей тьмой, которая царствует на земле в самые громкие, холодные и дождливые ночи. Я даже на фотографии твои не смотрела».

Да.

Зашибись.

И ко всему прочему, я в её дурном воображении тот, кто чуть ли не правит подземным миром.

— Добрый день! — приветствует меня администратор за высокой ярко-зеленой стойкой. С ума сойти, я даже не понял, как поднялся на второй этаж и оказался в центре, потому что мусолил в голове мысли, связанные с ней. — Вы Артем, брат Вани? У него вот-вот закончатся занятия.

— Нет, я заехал к Веронике Кох.

Придурок. Надо было позвонить.

— А! На консультацию, — говорит девушка, бегло просматривая на большом экране расписание. — Валерий и Анна, верно?

— Нет. — Какого черта я вообще здесь? — Я не Валерий, и никакой Анны со мной нет.

— Аверьян?

Адель появляется за турникетом, держа за руку светловолосую девочку в больших круглых очках. Ребенок хромает, левая нога отведена в сторону и кажется длиннее правой.

— Привет, — здоровается Адель, усадив девочку на скамью. Утром мы не виделись, ведь я уехал в город, когда все ещё спали.

— Привет.

— Мы сегодня рано, — говорит Адель девочке. — Твоя мама ещё не приехала.

— Я оставила альбом в классе, — сообщает девчушка, глядя на меня большими голубыми глазами.

— М-м! Ты, наверное, хотела остаться без домашнего задания, да?

— Нет! — смеется девочка. — Я правда забыла! А кто этот дядя? — смотрит на меня снова. — Он твой парень?

Взгляд Адель на мгновение застывает.

— Нет, милая. Этот дядя — сын Вероники. Его зовут Аверьян.

Девушка за стойкой издает странный звук и подскакивает с кресла.

— Ксюша, принеси, пожалуйста, альбом нашей забывчивой маленькой леди, — просит её Адель. — Ксюша?

— …Да. Секунду. Кхм. Так вы заехали к Веронике! — лепечет девушка.

— Да. Я так и сказал.

— Но почему же вы не сказали, что вы её сын? Прошу вас, проходите! — На экране рядом с турникетом загорается зеленая стрелка. — Добро пожаловать! Ох, подождите! Вам необходимо снять обувь. Можете надеть бахилы или…тапочки. Они вот здесь, в шкафу.

— Почему Ксюша покраснела? — слышу детский шепот, снимая кеды. — Она что, заболела?

— Будем надеяться, что нет. Ксюша, — напоминает ей Адель, — альбом.

— Точно! Да! Одну минутку! Ты только это… нажми на кнопку, чтобы открыть.

Натянув бахилы, снова подхожу к турникету. Адель заходит за стойку и, не сводя глаз с девочки, нажимает на какую-то кнопку.

— Спасибо.

— Адель, он совсем не похож на Веронику, — шепчет маленькая ученица. Большие голубые глаза настороженно глядят на мои руки. — Что с ним такое? Он грязный?

Адель издает смешок и оборачивается, чтобы взглянуть на меня.

— Мила, это татуировки. Такие рисунки, которые не смываются водой.

— И даже с мылом?

— И даже с мылом.

— А если они перестанут нравиться? — спрашивает, глядя на меня.

— Тогда придется обратиться к тому, кто сможет их убрать, — отвечаю. — У каждой проблемы есть решение.

Смотрю на Адель. Она прекрасно понимает, что я сейчас не о татуировках говорю. Черт возьми, даже меня самого это уже раздражает.

— А вот и мама! — улыбается она девочке.

— И альбом! Я забежала к Веронике, — сообщает мне Ксюша, передав альбом маме девочки, — она сейчас разговаривает по телефону, но она вас ждет!

— Хорошо. Куда мне идти?

Девушка расплывается в улыбке и жестом указывает идти следом за ней.

— До свидания, Мила!

— Пока, Ксюша!

— Вы извините меня, я здесь только три месяца работаю. Не знала, кто вы.

А я не знаю, зачем приехал сюда.

— Принести вам что-нибудь? Кофе? Чай?

— Нет, благодарю. Ксюша, вам необязательно провожать меня, — говорю, когда мы подходим к широкой лестнице с кресельным лифтом. — Просто скажите, какой этаж и какая дверь?

— А вы не знаете? — хлопает она глазами. — То есть, вы здесь, наверное, не часто бываете, да?

— Нет. Не часто. Но я могу ориентироваться в малознакомом пространстве. Куда идти?

— Э-э, что ж, — мнется она, — тогда поднимайтесь на последний этаж. Дверь в конце коридора. Там ещё табличка висит. Ну, вы поняли.

— Да. Спасибо, Ксюша.

— Если вдруг что-то понадобится, — говорит мне вслед, — только скажите!

Захожу в кабинет, когда мама завершает телефонный разговор и издает глубокий и усталый вздох. Она не ожидала, что я приеду, зацеловывает меня в обе щеки и обнимает так крепко, словно между нами всё ещё восемь тысяч километров.

— Стильно тут у тебя.

— Мне тоже нравится. Как твои дела? Как день? Почему не позвонил?

Обвожу взглядом деревянные стеллажи с подсветкой. На полках развивающие игрушки, красочные детские книги и рисунки в рамках.

— Не подумал. Я не вовремя?

— Вообще-то, — сконфуженно улыбается мама и тянет меня за руки, чтобы усадить на светлый диван, — твое появление как раз кстати. Мне сейчас Виталина Юр звонила, жена мэра.

— М-м.

— Она давно предлагала встретиться и обсудить какой-то важный проект.

— А разве жены мэра не планируют всё на несколько месяцев вперед?

— Они не такие занятые личности, как их мужья. К тому же Виталина не раз помогала мне, да и у меня к ней есть одно предложение… В общем, я не смогла отказать. Мне уже нужно ехать.

— Без проблем. Я заехал просто так.

— Нет, я не об этом, сынок. Видишь ли, я ждала Адель, у нее сейчас индивидуальное занятие подошло к концу. Она хотела заехать в квартиру и собрать ещё немного вещей. Ты не мог бы съездить с ней? У нее ведь пока нет машины.

— Хорошо. Если она не будет против.

— Да с чего бы ей быть против? — подскакивает мама с дивана и в спешке бросает в сумочку телефон. — Я вчера видела, как вы сидели в беседке после ужина. Мы с папой очень рады, что вы подружились.

Да. Подружились, как маленькие дети на площадке.

— Пойдем, дорогой! Адель наверняка уже ждет меня внизу. Её кабинет на первом этаже.

Взяв сумочку и черную папку с документами, мама направляется к двери, но на полпути резко останавливается, возвращается к столу и достает из ящика iPad.

— Понедельник — день тяжелый! — комментирует она свою забывчивость.

— Мам? — обращаюсь, стоя у двери. — Почему вы её удочерили? — В темно-зеленых глазах моментально затухает живой огонек, словно я сказал, что Адель мне не нравится, я её не признаю и не просите меня быть с ней хорошим мальчиком. — Я имею в виду, почему так неожиданно?

— Господи боже, — вздыхает она, опустив плечи, — не пугай меня так.

— Это всего лишь безобидный вопрос, — смеюсь, глядя на нее. — Ты давай уже прекращай дергаться по любому поводу.

— Почему ты спрашиваешь? — смотрит на меня внимательно. — Вы с Адель говорили об этом?

— Нет. Но я ничего об этом не знаю. Не хочу ненароком сказать что-то такое, что она может не так понять, — изворачиваюсь. — Понимаешь?

— Да, конечно, — задумывается она. — Родной, сейчас не лучшее время, чтобы говорить об этом. Я с радостью отвечу на все твои вопросы, но в другой раз, хорошо? Об этом так быстро не расскажешь.

Об этом — о внезапном удочерении?

— Как скажешь, — открываю дверь и пропускаю её вперед. — Только не откладывай надолго. Мне интересно.

— Конечно, — всё так же задумчиво улыбается мама. — Только, милый, не спрашивай об этом её. Не задавай ей вопросы о детстве. До нас, я имею в виду. Она, конечно, всё равно ничего и не скажет, но не стоит ворошить прошлое.

Послушно киваю и предлагаю взять меня под руку. Идем к лестнице, мама не решается нарушить затянувшееся молчание. Ну, раз так…

— Почему она всё равно ничего не скажет?

— Потому что она ничего не помнит, — отвечает мама полушепотом. — И будет лучше, если так оно и останется.

— Я вызову такси!

— Зачем, если Аверьян может съездить с тобой?

— У него наверняка ещё много дел!

— Нет, Адель, — говорю, лишив её последней надежды, — на сегодня я полностью свободен.

— Вот и хорошо! — радуется мама. — Как удачно всё сложилось! Увидимся дома, дорогие мои!

— Пока, мам… — говорим мы с Адель одновременно.

Резко замолкаем и смотрим друг на друга. Странно. Как же всё это странно.

— Прелесть! — восклицает мама, направляясь к своей машине. — Мои мечты сбываются!

Адель опускает голову и оборонительно складывает руки на груди. Под тонкой джинсовой рубашкой белый топ с глубоким квадратным вырезом, над которым возвышается упругая и аккуратная грудь.

— Поехали, — говорю, с трудом уведя непослушный взгляд. Оторвав. Вырвав глаза, можно сказать. Придурок.

Идем к отцовскому внедорожнику. Погода теплая, летняя, самое то для прогулок.

— Аверьян? — обращается Адель, когда я отключаю сигнализацию и собираюсь открыть для нее тяжелую и массивную дверцу. — Я хотела поговорить с тобой ещё утром, но ты рано уехал… О том, что я наговорила вчера.

«А кто этот дядя? Он твой парень?» — эхом звучит детский голосок в моих ушах.

Адель набирает в легкие воздух, и её грудь вздымается. Мои глаза, как отчаянные альпинисты без снаряжения, держатся из последних сил за крошечные выступы горы, чтобы не разбиться. Я же держусь за её пушистые ресницы, чтобы не угодить в омут неправильных фантазий. Приятных, но нехороших фантазий, которые возникают при виде её красивых и приоткрытых губ, источающих запах сладкой вишни.

— Я вчера столько всего наговорила тебе. Особенно под конец, — смотрит на меня виновато, смущаясь, переплетая пальцы, прикусив нижнюю губу. Отворачиваюсь. — Я не хотела показаться чокнутой, просто ты сказал то, что я мечтала услышать, и меня немного понесло.

— Мечтала услышать о том, как я называю тебя очередной благотворительностью?

Адель вздыхает и смотрит на меня с бегающей улыбкой в изумрудных глазах. Мол, ну да, ну и что с того?

Она красивая. Протягивает мне руку, чтобы я пожал её.

— Мы можем больше не возвращаться к тому, что обсуждали вчера? Оставить в прошлом и просто забыть? — спрашивает и поджимает припухлые губы, чтобы сглотнуть. — Пожалуйста.

— Я не могу тебе этого обещать. По крайней мере пока.

Её рука норовит опуститься, но я успеваю её поймать.

— Но мы можем переиграть кое-что очень важное. Например, ты та Адель, которая не боится меня и не считает чудовищем. А я тот Аверьян, который не приезжал домой целых четырнадцать лет, потому что просто строил свою карьеру и радовался жизни. Так тебя устроит?

Её пальцы в моей руке теплые, тонкие, почти невесомые. Они легонько зашевелились. В ладонь бьет ток, разряды достигают груди, и это чувство мне совсем незнакомо.

— Договорились, — произносит она и жмет мою руку.

— Отлично. Тогда поехали!

Открываю для нее дверь. С дуновением ветра её приятный и нежный запах заполняет мои легкие, на мгновение задурманив мысли, как алкоголь. Включаю навигатор на большом центральном экране и нажимаю на вкладку с избранными маршрутами.

— Здесь ведь есть твой адрес?

— Да, самый первый.

Усмехаюсь и выруливаю с парковки.

— Мог бы догадаться.

Первые несколько минут едем в полном молчании. Кажется, будто нам обоим нравится песня по радио, и мы хотим послушать её от начала и до конца. Но Майли Сайрус сменяет Лола Янг, и её популярный хит мы, кажется, тоже собираемся прослушать полностью.

— Как прошел твой день? — вдруг спрашивает Адель.

— Весьма продуктивно. Нашел отличное помещение для студии.

— Ты ведь фотограф?

Вопрос заставляет меня улыбнуться.

— А ты разве не знаешь?

— У меня никогда не вызывала интерес твоя профессия. Я только слышала, что ты фотографируешь и твои работы пользуются популярностью, — почесывает она лоб и, глянув на меня, начинает тихонько смеяться. — Что-то типа того.

Не видела фотографии со мной, не интересовалась моей профессией. Хотелось бы сказать, что мы в расчете, но только я делал это не нарочно, а она же избегала информации обо мне намеренно. Потому что просто боялась меня из-за кучки жалких, безмозглых и бессовестных девиц.

— Что ты фотографируешь?

— Людей.

— М-м.

— Не длинноногих моделей для глянцевых изданий, а людей.

— А они что, не люди? — улыбается мне.

— Мне неинтересно работать с тем, что снаружи. Чаще всего оно всё наигранное, фальшивое и пластмассовое. Меня привлекает то, что находится внутри.

— Как это?

— Пару недель назад я работал с одной очень известной голливудской актрисой.

— Серьезно? — округляются её глаза.

Такая забавная, когда удивляется. Немного наивная. Золотая пыльца в зеленых глазах искрится, как перламутровая крошка.

— Многие считают, что от нее исходит холод. Что она жесткий и непробиваемый в эмоциональном плане человек, который прет напролом и не показывает чувств. У нее достаточно жесткие линии лица, что, несомненно, дает понять о сильном характере и непоколебимой уверенности в себе.

— Я заинтригована.

— Но на самом деле она очень ранимая. У нее доброе и мягкое сердце, если завести речь о её детях, она раскрывается, как тюльпан. Она по-особенному смеется, и её взгляд становится живым и настоящим, когда она позволяет себе расслабиться и просто довериться обстоятельствам.

— Обстоятельства — это ты?

— Можно и так сказать. Те, кто желает поработать со мной, знают, что я не молчу во время съемки. Я говорю с человеком, задаю вопросы, и иногда они им совсем не нравятся. Намеренно нарушаю границы, — уточняю, глянув на Адель. — Предлагаю подумать о самых разных вещах, которые происходили в их жизни, чтобы вывести на эмоции и увидеть то, что прячется внутри.

— Похоже на сеанс у психолога, который не записи в блокноте делает, а фотографии.

— Наверное, так и есть.

Смотрю на нее, а она на дорогу. Ловлю себя на мысли, что уже вижу её в одном из лучших своих проектов, который обрел неслыханную популярность.

— Покажешь свои работы? — поворачивает ко мне голову. — Очень хочу посмотреть.

— Отправлю ссылку в Telegram на сайт.

— А ещё мне очень любопытно, кто эта известная голливудская актриса, — улыбается Адель, забегав глазками.

— Увидишь.

— Она не одна, да? Я имею в виду, ты работаешь только с известными людьми?

— Вовсе нет. Конечно, чаще всего обращаются PR-агентства, с которыми работают известные личности. Они запускают различные проекты, работают над имиджем своих клиентов и предлагают мне провести съемку для того или иного издания или рекламной кампании. Но поскольку уже многие знают о моем подходе, который порой может вывести людей из себя, обращаются ко мне только когда проект максимально приближен к моему стилю.

— Ого. Значит, под тебя подстраиваются?

— Можно сказать и так. Медийное пространство переполнено фальшью. Идеальные лица, безупречный макияж, тела без изъянов — мир от этого уже устал. Как бы банально это ни звучало, но все говорят только о внешней красоте, а то, что прячется за ней, — вызывает стыд. Мало кому приходит в голову, что слезы — это вовсе не слабость. Что они могут быть прекраснее даже самой широкой улыбки.

— Моя подруга бы сейчас забросала тебя миллионом вопросов! Она художник, через пару недель состоится её первая выставка. Мне кажется, вы бы точно нашли общий язык. Творческие личности.

— Может быть.

— А есть такие работы, которые являются для тебя особенными?

— Пять лет назад я запустил проект «В углу», который опубликовало одно небезызвестное американское издание. В нем приняли участие сорок самых простых людей: офисный работник, мама-одиночка, пенсионеры, школьник, почтальон, фермер, курьер. В студии соорудили огромный угол высотой в пять метров, куда вставал каждый из участников. По мере нашего общения человек начинал в нем метаться. Одна эмоция стремительно перетекала в другую: многие плакали, другие кричали, кто-то отворачивался и старался спрятать лицо, потому что было совестно, больно и даже страшно. Кому-то было весело. Интересный получился проект. А после его публикации меня буквально завалили предложениями PR-агентства. В пятиметровом углу побывали многие известные личности, — говорю с улыбкой. — Снимки получились невероятными. Это как публичная исповедь, только никто не услышит слов. Всё, что остается, — эмоции.

— Обалдеть, — вздыхает Адель. Она явно впечатлена моей болтовней. — Я в жизни ничего интереснее не слышала. Пятиметровый угол… Вау! Почему я ни разу не слышала, чтобы родители говорили о чем-то подобном?

— Да я особо никогда в подробности и не вдавался. Когда они приезжали ко мне, я показывал свои работы, но не думаю, что им было так уж интересно в них вникать.

— Постой! — поднимает она ладони и разворачивается ко мне. — Я правильно понимаю, что твое имя достаточно известно в Америке?

— Я не люблю хвастаться, — говорю, не в силах скрыть широкую улыбку.

— С ума сойти!

— Этого не надо.

— Если у тебя всё так хорошо сложилось там, почему ты вернулся?

— Потому что мой дом здесь, — отвечаю, глянув на нее. Адель так смотрит на меня, словно я рассказываю историю о настоящем чуде. — У меня никогда не было цели переехать в другую страну и остаться там навсегда. Я знал, что в конечном итоге вернусь сюда, но сначала нужно заявить о себе, оставить след, чтобы потом люди тянулись ко мне. Слава богу, у меня это получилось. Да и проекты с моим участием расписаны на годы вперед, так что зачем мне продолжать оставаться там, куда я могу просто слетать на несколько дней, отработать и вернуться домой. Мое имя работает на меня.

— Я сейчас просто в каком-то лютом шоке! — смеется Адель. — Почему мне кажется, что ни родители, ни друзья даже не подозревают о твоих колоссальных достижениях и огромных успехах?

— Наверное, потому что я никому из них не рассказывал об этом так много, как тебе сейчас. — Смотрю на нее. Улыбка постепенно угасает, зато взгляд изумрудных глаз становится ярче солнечного света. — Это мало кому интересно, потому что фотограф — есть фотограф: он жмет на спусковую кнопку и просто фиксирует событие. Такие и правда есть. И они нужны. Но я другой, а это уже не так интересно, потому что нужно вникать, ведь работа на поверхности — не мое.

— Не знаю, как другие, но мне очень интересно.

Достаточно откровенная беседа. И хотя большую её часть говорил только я, мне было приятно рассказывать о том, что является неотъемлемой частью моей жизни.

— Почти приехали! — говорит Адель, устремив взгляд на белый полукруглый дом с синим остеклением. — Можешь повернуть вот здесь.

И снова в груди пульсирует незнакомое чувство. Не оно ли заставляет меня где-то тихо и безмолвно радоваться моменту? Радоваться тому, что мы с Адель сейчас вместе?

— Центральный подъезд, — говорит она и собирается отстегнуть ремень безопасности. — Если не хочешь подниматься, можешь подождать меня в машине. Я не задержусь.

Приходится заехать в пустой карман, чтобы пропустить движущийся навстречу автомобиль. И пока Адель ищет ключи в сумочке, мой взгляд случайно замечает Богдана. Он спускается с крыльца центрального подъезда. В одной руке телефон, в другой что-то похожее на связку ключей.

Смотрю на Адель, она достает из сумочки связку с тремя ключами, один из которых магнитный для домофона.

— У меня чуть сердце в пятки не ушло, — говорит. — Я уже испугалась, что оставила их на работе.

Смотрю вперед. Запрыгнув за руль черного седана, Богдан выезжает со двора в другом направлении.

Какого черта он здесь делал?

Паркуюсь на его месте, глушу двигатель.

— Ты не против, если я поднимусь с тобой?

— Конечно, нет. Пойдем и ужаснемся масштабам катастрофы, — говорит Адель с тяжелым вздохом и открывает дверцу. — Я точно сейчас буду плакать.

Богдан ведь знает, что Адель переехала в дом родителей. Тогда почему он приехал сюда? Как вошел в подъезд? Кто-то из жильцов открыл ему? У него есть универсальный ключ? Или у него есть ключи от всех дверей, за которыми может находиться Адель?

Бред.

Бред бредовый.