Внутри

16

Поливаю орхидею, ставшую одним из самых ярких растений на подоконнике в моем кабинете. Мне подарили её родители пятилетнего Вани, чьим тьютором я была на протяжении трех лет. Каждый раз, когда поливаю цветок, вспоминаю, как нелегко поначалу было с этим голубоглазым мальчишкой: он не выносил прикосновений, не любил совместные игры и общался с окружающими на собственном языке, сочетавшем в себе продолжительное мычание, писк и короткий звук «Ы». Но и это было редкостью, поскольку люди пугали его и явно не вызывали желания с ними контактировать. Теперь у него новый тьютор, и он учится в нашей школе, а когда мы случайно встречаемся в коридоре во время перерыва, он улыбается мне и от радости так сильно машет рукой, что кажется, будто она вот-вот отвалится.

Но сейчас, поливая красивый и нежный цветок, я думаю совсем не о нем. Мои воздушные мысли летают в облаках, не желая спускаться в этот грешный и суровый мир, где существует совесть, чувство ответственности и последствия от всякой — маленькой, большой, безобидной и опасной — лжи.

То, что на протяжении недели происходит между нами с Аверьяном, имеет две стороны: как черное и белое, сладкое и горькое, радостное и прискорбное. С одной стороны, мы с ним — типичная и самая обыкновенная пара взрослых людей. Мы не воспротивились собственным чувствам и желаниям, мы охотно отдались им и друг другу. Особенно я. Мне до сих пор не верится, что моим первым мужчиной стал тот, о ком я столько лет боялась даже думать. Но, как говорит моя несравненная подруга, ошибаться порой действительно очень приятно. Настолько, что стоит просто подумать о нем, как у меня волоски на теле становятся дыбом от предвкушения нашей скорой встречи. От предвкушения его прикосновений, похожих на теплый и сладкий мед, стекающий по губам. Мое сердце рядом с ним то грохочет, то не бьется вовсе, потому что быть в его объятиях, в его власти и любви, значит чувствовать себя максимально спокойно и уверенно, словно мой завтрашний день, как и все последующие, отдан ему, и только он знает, какими они для меня станут!

Черт. Это всё очень быстро. Слишком быстро, чтобы испытывать подобные чувства. И тут проявляется другая сторона, где есть родители, считающие нас братом и сестрой, где есть друзья с теми же соображениями, а один из них во всеуслышание говорит о своей заинтересованности во мне. Правда, последнюю неделю он всё же помалкивает, чему я не могу не порадоваться. Лицо Аверьяна заметно заостряется, стоит нам только упомянуть о Богдане в рамках конкретно этой темы. Чувство вины махом дает о себе знать, ведь я не испытываю облегчения и удовлетворения от того, что из-за меня он вынужден относиться к лучшему другу не так тепло и радушно, как раньше.

Тряхнув головой, ставлю лейку в нишу под подоконником и поднимаю взгляд на часы.

16:50.

Бросаю в сумочку телефон, выключаю свет и быстрым шагом направляюсь к выходу.

— Ох, Адель, ты уже всё? — спрашивает Ксюша, выскочив из-за стойки администратора.

— На сегодня у меня ничего больше нет, так что я поеду.

— Как прошли консультации?

— Чудесно! Если за лето наберется ещё человек пять, то можно открывать вторую группу.

— Это же замечательно!

— Да, я тоже очень рада. Сарафанное радио — лучшая реклама.

— Ты такая красивая! Светишься, как звездочка! Если бы не эта новость, то я решила бы, что ты влюбилась.

— Кто влюбился? — появляется Вероника.

— Я говорю, что Адель вся светится! — повторяет Ксюша, не заметив мой укоризненный взгляд. — И если бы…

— Я так счастлива от того, что люди обращаются ко мне за помощью! Они доверяют мне, и мне безумно нравится приносить им пользу.

Вероника улыбается и заключает меня в объятия. Так делают мамы, когда гордятся успехами своих детей.

— Ты уже домой, дорогая?

— Э-э, нет, — поправляю ремешок от сумки на плече, — я хочу ещё заехать в магазин и навестить Настю. Она всю эту неделю буквально ночует в галерее.

— Ещё бы! Завтра ведь долгожданная выставка её работ! Мы с отцом тоже приглашены. Кстати, ты знала, что он знаком с хозяином галереи?

— Слушай, у меня мало времени, — пячусь назад и прокручиваю турникет. — Поговорим об этом за ужином, хорошо? Я хочу приехать домой пораньше и… В общем, ещё увидимся!

— А ты случаем не к Матвею своему спешишь? — спрашивает Вероника, а я так и вижу, как из головы Ксюши появляются маленькие антенны. — И щеки-то как разрумянились!

— Мам!

Мам? Почему я обратилась к ней именно так? Почему именно сейчас, когда еду на встречу к её сыну?

— О-о! — тянет она заинтригованно. — Если я мама, значит, там всё серьезно!

— Говорю же, она влюбилась! — выпаливает Ксюша и тут же ныряет под стойку.

— Надеюсь, завтра вы с Матвеем придете на выставку вместе? И ты наконец познакомишь нас?

— Мы расстались.

— Что? — вытаращивает Вероника глаза. — Когда?

— Да вот, на неделе.

— И когда ты собиралась рассказать мне об этом?

— Сейчас, ма… Ник.

Да что же это такое?!

— А я вообще не знала, что у тебя есть парень, — раздается голос Ксюши.

— У меня был парень, ясно вам? Мы разошлись, и теперь я… одна. Всё, хватит уже обсуждать мою личную жизнь!

— Но ты всё равно выглядишь так, будто влюбилась, — комментирует Ксюша, отказываясь даже просто выглянуть из-за стойки. — У тебя появился другой?

— Ты встретила другого? — подключается Вероника.

— Нет! И у меня нет времени, так что до скорой встречи!

С ума сойти, набросились же!

Сбегаю по лестнице, испытывая тревогу, раздражение и невыносимое желание, как можно скорее раствориться в объятиях Аверьяна. Рядом с ним спокойно, тепло и уютно так же, как у камина холодной и суровой зимой.

Сажусь в машину и завожу двигатель. Мой взгляд устремляется к связке ключей в подстаканнике, и на душе становится спокойнее. Их мне вручил Аверьян, сказав, что я могу приезжать в его квартиру когда угодно и оставаться там столько, сколько захочу.

Телефон в сумочке издает громкий и короткий звук, оповещая о входящем сообщении. Я уже знаю, от кого оно. И мое сердце тоже.

17:03 Аверьян: Я жду тебя. влюбленный эмодзи

Облизав губы, выезжаю на дорогу, предвкушая ещё одну встречу с самым лучшим мужчиной на земле.

Он особенный. И не потому, что мой первый во всех смыслах. А потому, что словно создан для меня. И хотя я никогда не могла представить, что меня может заинтересовать мужчина с татуировками на руках и груди, суровой внешностью с жесткими чертами и разницей в возрасте в девять лет, я чувствую, что Аверьян — мой и только мой. Но пока я не спешу говорить об этом. Всё и без того происходит слишком быстро, а признания могут только усугубить очевидную странность наших отношений.

Но вот мы лежим в постели, пытаемся отдышаться. И в такие минуты, когда от возбуждения не остается следа, а тело поглощает сладкая истома, я хочу сказать ему, что люблю. Люблю его, несмотря на неправильность происходящего между нами. Хочу сказать, что каждую ночь мне снится наша чудесная и лишенная осуждения жизнь, где есть он и я и совместные мечты о нашем будущем. Что иногда я чувствую, как страх, обернувшийся темным туманом, приближается ко мне и запугивает одиночеством, о котором я, кажется, знаю очень много, но откуда — сама толком не понимаю.

— В воскресенье я лечу в Нью-Йорк.

От этой новости внутри меня моментально образуется дыра. Мой взгляд застывает в пространстве, а мысли превращаются в каменный сгусток.

— Ясно.

— Я вернусь в следующую субботу, — добавляет Аверьян и, перевернувшись на живот, поднимается на локтях. — Адель? Я никуда не убегаю.

— Я и не думала.

— Правда? — спрашивает с улыбкой.

— Просто не ожидала, что ты так скоро снова оставишь семью. Мама наверняка расстроится… Черт, — произношу шепотом. — Вероника.

— Чем тебя не устроила «мама»?

— Это просто нелепо, — усмехаюсь, закрыв глаза. — Я всегда называла её по имени. Почти всегда. А с тех пор, как мы стали встречаться здесь, я всё время хочу назвать её мамой. Как будто мой язык — это последнее, что ещё может напомнить мне об абсурдности моих поступков за последнее время.

— За эти дни мы так и не поговорили об этом. Обсудим сейчас?

— Обсудим что?

— То, что с тайными встречами пора заканчивать и переносить их за пределы этой квартиры.

— На следующей неделе ремонт закончится, и мы сможем встречаться у меня.

— Я не об этом, Адель. Я о том, что мир вокруг нас должен знать о том, что мы вместе.

— Ты с ума сошел? Как ты себе это представляешь?

— Вполне нормально, — без тени сомнения отвечает Аверьян. — Кому-то не понравится, кто-то удивится, но какая нам разница, если нам хорошо вдвоем?

Сажусь на постели, подтянув одеяло к груди. Мои волосы рассыпаются по спине и плечам, и Аверьян, сев рядом, вдыхает носом их запах.

— Это невозможно, — произношу полушепотом. — Родители будут в ужасе. И всё происходит слишком быстро, я даже саму себя понять не успеваю, а ты говоришь о таких серьезных вещах.

— Ты не знаешь, что чувствуешь ко мне?

Смотрю на него. На губах, которые дарили мне самые низкие и чувственные поцелуи несколько минут назад, играет волнующая улыбка.

— Чего ты хочешь, Аверьян?

— Хочу сообщить, что мы вместе. Мне не нравится жить с этой мыслью только здесь. Мы приезжаем в родительский дом и ведем себя так, словно ничего нет и не было. За завтраком обмениваемся любезностями, желаем друг другу хорошего дня, а когда садимся в машины, пишем сообщения о времени предстоящей встречи. Это всё очень интересно и увлекательно, похоже на игру, но мне этого мало. И она мне уже осточертела. Особенно, когда Богдан звонит и спрашивает, как там у тебя дела и что мне известно о тебе и твоем «парне». Сколько так будет продолжаться? Месяц, два, три, год?

— Я не знаю, Аверьян. Но я точно знаю, что ещё не готова говорить родителям и всем остальным о том, что между нами… происходит.

— Только не говори, что не понимаешь, что именно между нами происходит! — говорит он и поднимается с кровати.

— Твои родители удочерили меня!

— И что? — натягивает он спортивные штаны на голое тело. — Мы с тобой тут инцест устроили, что ли?

— Они считают нас братом и сестрой! Это нелепо, глупо и совершенно абсурдно, но так уж вышло! Ты уехал, не сказав, что задержишься на четырнадцать лет! Если бы ты вернулся сразу после учебы, как твои друзья, они бы так не привязались ко мне!

— Какое отношение это имеет к тому, что происходит сейчас между нами? Их отношение к тебе не изменилось бы, вернись я раньше, позже или вообще никогда. Тобой они меня не заменили, Адель.

— Но они считают меня своей дочерью. Неродной, но дочерью! Они столько сделали для меня, дали мне, а я… Как мне в глаза им смотреть, когда они узнают, что я встречаюсь с их родным сыном?

— Прямо и уверенно, Адель.

— И потом есть другие, Аверьян! Те, которые считали меня виноватой в твоем бегстве, а после возвращения Архипа и Богдана, переобулись и стали говорить: «О, сестричка Аверьяна!» Я знаю, они всё ещё меня ненавидят. По тебе сохли и сохнут все девицы, которых я на дух не переносила и не переношу до сих пор. И когда они узнают, что я встречаюсь с тобой, сплю с тобой, они съедят меня живьем.

— И к дереву привяжут? — спрашивает, не сводя с меня пугающе жесткий взгляд. — А говорила, что у тебя совсем нет недоброжелателей, а в детстве тебя никто и пальцем не тронул! Смотри, как быстро они обнаружились.

— Я не представляю для них никакой угрозы, если остаюсь сама по себе. Все знали, что мы с тобой даже не были знакомы и считали, что это из-за тебя. Что ты ненавидел меня и просто не желал находиться со мной в одном пространстве. Их это устраивало.

— Почему об этом не знали родители? Почему ты не говорила им, что тебя обижали и унижали, Адель? И, кстати говоря, ты сама не желала встречи со мной! Ты всё время находила причину, чтобы не ездить с родителями в путешествия, когда знала, что там буду я.

Смотрю на него во все глаза.

— Мама рассказала, — объясняет Аверьян и снова садится напротив меня. Когда он поднимает на меня взгляд, в черных глазах разливается тепло, к которому я очень хочу сейчас прижаться. — Адель, послушай, я уже говорил тебе, что больше ничего подобного не случится. Никто и никогда не посмеет тебе и слова плохого сказать. Ты была как маленькая и беззащитная рыбка, угодившая в огромный аквариум, кишащий акулами. Я понимаю, что родители жили и живут на своей волне: они многого не замечают, думают, что все, кто их окружает, добрые и безобидные люди, но это не так. У каждого есть тайны, минусы и недостатки. Они не идеальны, как хотят казаться. И я не собираюсь подстраиваться под них, чтобы понравиться им или просто не вызывать желания говорить обо мне, считая, что так мне будет спокойнее и безопаснее жить. Ты теперь не одна. Я с тобой и хочу, чтобы об этом узнала каждая собака, которая тявкала и кусала, потому что её воспитанием и умом никто не занимался. Иди ко мне.

Сажусь к нему вместе с одеялом и обнимаю ладонями колючее лицо. Мое сердце колотится, тело неустанно трепещет в его руках.

— Мы этого не планировали, — говорит Аверьян низким и возбуждающим голосом. Господи, я готова отдаваться этому мужчине круглосуточно! — Но оно случилось, и теперь нам остается только жить, радоваться и быть счастливыми. Потому что рядом с тобой я очень счастлив, Адель. Как никогда раньше. Если ты чувствуешь то же самое, подмигни или подай другой знак, — смеется он, завораживая меня проявляющимися линиями от кончиков глаз до острых скул.

— Ты лучшее, что было со мной в моей взрослой жизни, — шепчу ему на ухо и оставляю нежный и беззвучный поцелуй. — И мне очень сложно оторваться от тебя. Неизвестность как бесконечная темнота, в которой всё ещё блуждает какая-то часть моего сознания. Ты и я… Мы там же. Меня это пугает, потому что я не знаю, что ждет меня дальше.

— Я. Тебя всегда буду ждать я, — говорит он, заглядывая в мои глаза. — Чтобы не потеряться, всегда держи меня за руку, и я поведу тебя за собой.

Осторожный поцелуй дарит ощущение невиданной любви и заботы. Словно я поддаюсь приятной усталости и ложусь на мягкую кровать с ароматом свежей выпечки и горящих дров в камине.

— Хорошо, — произношу шепотом, обнимая пальцами горячую шею. — Мы скажем родителям, только… Только, пожалуйста, сделаем это в более подходящий момент и только после того, как всё детально обговорим.

— Обещаю.

— Это просто безумие.

— Может быть. Но мне всё равно.

Смотрю в его глаза и прямо спрашиваю:

— Всё равно, что это может усложнить ваши отношения с Богданом? Он ведь твой лучший друг.

— И именно поэтому он обязан меня понять. На это потребуется немало времени, но в конечном итоге всё будет хорошо. Сомневаешься?

— Учитывая, что Богдан уже несколько лет отказывается понимать меня, на нас обоих уйдет времени в три раза больше. Если это вообще когда-нибудь случится.

— Теперь понятно, кто в нашей паре оптимист, а кто пессимист! — смеется Аверьян, поглаживая меня по спине. — Я уже скучаю по тебе.

— Эта поездка важна для тебя?

— Да, — отвечает Аверьян и целует меня в висок. — Не могу упустить возможность поработать сразу с пятью известными режиссерами, как и отказаться от очень высокого гонорара. Я немало потратился с переездом и ремонтом в студии. А ещё мне нужна машина, — улыбается он. — Я же не могу постоянно брать её у отца, ездить на такси или, как сейчас, перемещаться на арендованной.

— Ладно, — делаю вид, что вытираю слезы. — Убедил.

— Я вернусь в следующую субботу. Знаешь почему?

— Почему?

— Потому что суббота — это наш особенный день недели.

Целую его, запускаю пальцы в короткие волосы, прижимаясь к нему всем телом.

— Делай что хочешь, но только вернись. Можешь в пятницу, в четверг или среду. А лучше бы, конечно, вообще не уезжать. Но работа, — целую снова, — есть работа.

— Как я могу не вернуться, когда здесь ждешь меня ты? — говорит Аверьян и снова опускает меня на кровать.

«Рядом с тобой я очень счастлив, Адель. Как никогда раньше».

Кладу в корзину коробку с овсяным печеньем и мечтательно вздыхаю. Взять круассаны с ванильным кремом или с шоколадным? Ладно. И те, и другие. С тех пор, как в моей жизни появился мужчина, меня потянуло на сладкое.

«Всегда держи меня за руку, и я поведу тебя за собой».

Желание Аверьяна сообщить о наших отношениях всем окружающим приводит меня в ужас. Но его настойчивость и непоколебимая уверенность в себе и в правильности собственных действий вызывает не просто восхищение, а какое-то особенное и ни с чем несравнимое чувство надежности. Я верю, что Аверьян прав, хоть это меня и пугает. Я всецело доверяю ему то, что есть между нами, хоть мы толком и не обсуждали, а что же именно.

Пробивая сладости на кассе самообслуживания, слышу, как трезвонит телефон в сумочке. На экране «А». Мой любимый и неповторимый «А».

— Только не говори, что ты уже дома?

— К сожалению, я сегодня не приеду, Адель. — Моя рука замирает перед сканером. Я выехала раньше Аверьяна, поскольку перед самым выходом ему позвонили, и он остался говорить в квартире. — У меня тут возникла незапланированная встреча делового характера.

Почему я сразу вспоминаю ту блондинку в кожаном платье, с которой у него тоже вроде как была деловая встреча?

— Адель? Ты меня слышишь?

— Да! — отвечаю, тряхнув головой. — Я сейчас в магазине, и здесь немного шумно. Кхм.

— Я напишу в домашний чат, чтобы меня к ужину не ждали. Встреча предполагает алкоголь, так что я останусь здесь.

Смотрю на печенье, круассаны и коробку молочных конфет, которые, если верить рекламе, производятся из настоящего молока альпийских коров, умеющих улыбаться и радоваться жизни. Я надеялась, что это всё мы съедим с Аверьяном вместе за чашечкой вечернего чая в беседке, которую я так люблю.

— Тогда, до завтра, — говорю, просканировав два леденца на полочке. — Хорошего тебе вечера.

— До завтра, Адель. Будь осторожна. За городом сгущаются тучи, может пойти дождь. Целую.

Секунда, другая, и разговор завершен. Вот так быстро? Вот так скоро? Он даже не дал мне возможности сказать на прощание что-нибудь приятное!

Бросаю товары в пакет и оплачиваю их картой. Черт возьми, он это серьезно? Пожелал мне приятного вечера и всё?

Конечно, мне не хочется придираться к мелочам, и, вышагивая к машине на парковке у супермаркета, я стараюсь убедить себя, что занимаюсь тем, что всегда вызывало у меня тихий смех. Мне это так необходимо сейчас? Очнись, Адель!

Подруги часто подозревали своих парней в изменах, интрижках и любом другом вранье, выстраивая целые города из бесконечных подозрений в своих головушках. Я смотрела на них и думала: божечки, да это же откровенное издевательство над собой! Мучиться, гадать, страдать и беситься из-за неправильно сказанного слова или несказанного вовсе — какое-то сумасшествие! То он посмотрел не так, то усмехнулся там, где не надо, то в сообщении не поставил влюбленный эмодзи, и этому списку «Он что-то от меня скрывает» нет ни конца, ни края. И вот теперь я занимаюсь тем же. Нашим отношениям всего неделя, а я веду себя так, словно они уже отметили несколько годовщин!

Нет, не веду. Эти глупости о блондинках в кожаных платьях и брюнетках, стонущих от удовольствия, — всего лишь мусор, который нужно выбросить из головы. Может, если бы мы признались друг другу в своих чувствах четко и прямо, а не обходными путями, я бы сейчас не допускала эту мерзкую мыслишку, где есть Аверьян и сотни других красивых девушек, с которыми его связывают исключительно деловые отношения.

Бросив пакеты на заднее сиденье, слышу приближение автомобиля за спиной. Захлопнув дверцу, смотрю на черный седан, плавно занимающий соседнее парковочное место. Я не успела увидеть номер, но прекрасно знаю, кому эта машина принадлежит. Даже не знаю, удивляет меня эта внезапная встреча или настораживает.

Богдан выходит из машины, поправляет козырек черной бейсболки и вдруг замечает меня. Тень от головного убора скрывает половину его лица.

— Адель? — удивляется он и смотрит по сторонам, будто вот-вот может появиться кто-то ещё. Не могу понять, он действительно не ожидал меня здесь увидеть или только прикидывается? — Как ты здесь… Что ты здесь делаешь?

— Заехала в магазин по пути домой.

— А-а. Ну да, — опускает он голову, стыдясь своего вида. — Черт, я не ожидал, что встречу тебя.

— Ты тоже приехал за продуктами?

— …Э-э, да! Да, мне нужно купить кое-что домой, — говорит он и чешет шею. — Тоже вот заехал.

Этот магазин находится на окраине города. Насколько я знаю, Богдан живет недалеко от центра в новой высотке с собственным мини-городом во дворе с продуктовыми магазинами, модными бутиками, фитнес-центрами и прочими местами для отдыха и развлечений. Зачем бы ему ехать именно сюда?

— Как твои дела, Богдан?

— А тебе это так интересно? — бросает он с недоброй усмешкой, а потом, словно сожалея о внезапной резкости, виновато опускает голову. — Наверное, могло быть и лучше.

— Почему ты прячешь свое лицо? — спрашиваю, потому что я «не в курсе» того, что с ним случилось на прошлой неделе.

— Да так… Получил по заслугам.

— О чем ты?

— Думаю, тебя это обрадует.

Потянув бейсболку за козырек, Богдан демонстрирует мне желтый с фиолетовыми вкраплениями синяк под глазом.

— Что с тобой случилось и почему я должна этому радоваться?

— Ты знаешь почему. Я это заслужил. Вообще-то ничего такого, — усмехается он, поправляя головной убор. — Лучше расскажи, как твои дела? Мы столько времени не общались.

— У меня всё хорошо, Богдан.

— Как с квартирой дела? Ремонт подходит к концу?

— Нет, там ещё очень много дел.

— Правда? — спрашивает он с такой улыбкой, будто сомневается в моих словах, и на то у него есть все основания.

— Правда, Богдан.

Неправда. Я могу переехать уже на следующей неделе.

— Ну ладно. Как скажешь.

— Что это значит?

— Ничего, — бросает он нервный смешок в сторону. — Значит, поживешь ещё у родителей, да? Нравится быть маленькой?

Он снова чешет шею, чешет нос и, опустив руки на крышу своей машины, начинает стучать по ней пальцами.

— Мне пора ехать, Богдан. Всего тебе хорошего.

— Тебе на меня всё равно? Всё равно, какой я сейчас и что со мной случилось? Меня кто-то избил, я на людях появляться не могу, а тебе нисколько меня не жаль? Ты даже не спросишь, кто это сделал со мной?

— Мне очень жаль, что с тобой такое случилось. Но я уверена, ты найдешь того, кто за этим стоит, и привлечешь его к ответственности.

— Я спрашиваю, тебе меня нисколько не жаль? — делает он шаг ко мне. — Тебе на меня всё равно? Считаешь меня каким-то отбросом, что ли?

— Богдан, ты не маленький мальчик, чтобы тебя жалеть.

— А может, это ты отправила своего дружка ко мне?

— Ты, кажется, сам не знаешь, что говоришь.

— Я говорю о том, что на меня напал твой жалкий ублюдок, которому ты позволяешь касаться себя! Ты раздвигаешь перед ним свои ноги, Адель?

— Боже, Богдан, ты просто отвратителен!

Сажусь в машину, громко хлопнув дверцей, но уже в следующую секунду он распахивает её и наклоняется прямо к моему лицу. От него пахнет сигаретами и приторно-сладким парфюмом. Его лицо покрыто колючей щетиной, что делает его внешность ещё более неопрятной и отталкивающей.

— Уйди сейчас же!

— Я разломаю ему все кости. Я проломлю ему череп и брошу на съедение голодным псам, Адель!

— Ты пугаешь меня! — вскрикиваю, задрожав от ужаса. — Уйди! Немедленно!

— Я и только я буду твоим мужчиной! Ты поняла меня? Я так надеялся, что ты почувствуешь ко мне хотя бы жалость! Хотя бы слезинку прольешь, увидев меня таким! Но всё зря. Ты всё так же холодна. Холодна и недоступна! — говорит он громко, а потом ударяет рукой о мой подголовник. — О-о… Да! Вот они, твои слезы. Твои слезы, которые я так жду. — Его пальцы стирают мою слезу, вызванную парализующим меня страхом. — Вкусные, — говорит он, облизывая их прямо перед моими глазами. — Ты вся очень вкусная, Адель. Тебе жаль меня? Скажи, что тебе очень жаль видеть меня таким, — просит он тихим и не менее жутким голосом.

Его зрачки настолько увеличены, что прежнюю синеву глаз почти не видно.

— …Жаль, — произношу дрожащим шепотом. — Мне жаль тебя.

— Да, — вздыхает он и опускает голову на мою грудь. — Да, моя девочка, именно это я и хотел от тебя услышать. Как ты пахнешь. Какая же ты нежная. Боже, как я люблю тебя, Адель!

Что вообще происходит? Это невыносимый ночной кошмар или я попала в какой-то жуткий и мерзкий триллер с психопатом в главной роли?

— Мне так больно, Адель. Внутри меня огонь, который можешь потушить только ты. Мы будем вместе. Мы обязательно будем вместе. Скажи мне это. Скажи мне это, Адель.

— Богдан, прошу, уйди…

— Говори, Адель! — приказывает он, схватив меня за горло. Ожесточенные и налитые кровью глаза впиваются в меня острыми стеклами. — Го-во-ри.

— Да! — выкрикиваю с трудом, ухватившись за его руку. — Мы будем вместе! Мы будем… Больно. Мне больно!

— Эй, у вас тут всё нормально? — спрашивает высокий мужчина с тележкой, чья машина припаркована впереди.

Богдан отпускает руку, выпрямляется, а я закашливаюсь, пытаясь отдышаться.

— Чего тебе? Чего лезешь?!

Нажимаю на круглую кнопку, и двигатель заводится. Рывком сдаю назад, потом вперед и уезжаю прочь с распахнутой дверцей. Меня всю колотит, руки трясутся, воздуха не хватает. Вызываю голосового помощника и говорю:

— Звоню «А»! Звоню «А»!

— Звоню абоненту из телефонной книги: «А», — неспешно комментирует свои действия голосовой помощник.

Черт возьми, что это сейчас было?! Резко останавливаюсь, закрываю дверцу и снова выжимаю педаль газа. Без конца смотрю в зеркало заднего вида, боясь, что Богдан помчится за мной. Я не верю в то, что сейчас было!

— Аппарат абонента временно выключен или находится вне зоны действия сети.

Боже, что с ним стало? Он ненормальный? Он безумный? Чокнутый?

Еду по четырёхполосной дороге слишком быстро и дышу точно так же. Нужно успокоиться, я сейчас точно не в себе и могу запросто улететь в отбойник. Ещё и дождь моросит. И небо такое темное.

Ещё разок. Пожалуйста.

— Звоню «А»!

— Звоню абоненту из телефонной книги: «А».

— Прошу тебя, Аверьян. Пожалуйста, будь на связи!

— Аппарат абонента временно выключен или находится вне зоны действия сети.

Сзади едет внедорожник. Справа белый хетчбэк, слева пустая полоса. Богдан не поедет за мной. Он не поедет за мной.

— Пожалуйста, только не надо ехать за мной.