Злой преследователь

20

Ева

Раздевайся. Это приказ, а не предложение, произнесенное его суровым голосом, тем, который напоминает мне, одним слогом, что у него вся власть.

Звук этого слова и все его последствия пробуждают что-то глубоко в этой опасной части меня. Той части, которая выпила чертово шампанское и втянула меня в эту историю. Оно несет обещание. Что-то соблазнительное, а также пугающее.

Выполнить приказ было бы невозможно всего двадцать четыре часа назад. Мои мышцы застыли бы, застыли на месте от стыда. Жар все еще обжигает мое лицо, освещая мои щеки румянцем, который Габриэль, несомненно, найдет забавным. Мои руки все еще дрожат.

Но они двигаются. Я хватаюсь за подол платья, поднимаю его до бедер, затем останавливаюсь, борясь с тем, что будет дальше. Разоблачение. Я могла бы поспорить, но прямо сейчас я не хочу. Я уже заслужила наказание. Глупо усугублять ситуацию.

— Сейчас, Ева.

Меня охватывает дрожь от его слов, и я подавляю стыд. Выбора нет. Я напоминаю себе об этом, когда снимаю платье через голову. Он лишил меня возможности выбора. Мой живот сжимается от этого, но это не просто страх. Я должна сделать, как он говорит, каким бы извращенным ни был приказ.

Я бросаю платье на пол, и он ждет, не совсем терпеливо, пока я снимаю бюстгальтер. Он стоит неподвижно, но пальцы его правой руки стучат по его колену в повторяющемся узоре, пока я борюсь с жесткой застежкой. Он хочет увидеть меня. Он практически вибрирует от потребности, несмотря на его скрытое спокойствие. Его желание заполняет воздух, делая пространство между нами напряженным.

Я наконец освобождаюсь и вздрагиваю от того, как двигаются мои груди, когда я сбрасываю бюстгальтер на платье. Я никогда так не сосредотачивалась на собственном теле. Я стою, сцепив руки перед собой, переступая с ноги на ногу.

— И остальное, Ева.

Жар обжигает меня изнутри и снаружи, когда я засовываю большие пальцы в бока трусиков. Этот белый хлопок — мой последний клочок брони, и мне приходится прикладывать все усилия, чтобы сбросить его. Когда я наконец спускаю их с бедер на пол, они обхватывают мои лодыжки таким образом, что это кажется непристойным, и резкий вдох Габриэля подтверждает это. Я торопливо сбрасываю их.

Он изучает меня сверху донизу, как будто никогда раньше не видел. Каждый раз, когда он смотрит на мое тело, мне кажется, что он только что впервые развернул подарок. Это превращает стыдное свечение на моей коже во что-то другое. Как я могу чувствовать стыд, когда он так на меня смотрит?

Он испускает долгий вздох и встает на ноги, затем нежно касается меня, осматривая мои царапины. Каждое прикосновение уверенное, без колебаний. Тепло его пальцев просачивается в мою кожу, когда он двигает меня так и этак. Он касается меня так, словно я его собственность, и в этом есть что-то странно успокаивающее.

Наконец, он наклоняется, чтобы поднять одежду. — Оставайся так. Ни одна из этих царапин не страшна, но я вернусь через минуту с антисептическим спреем. Будет больно, но ты не будешь жаловаться. Ты ведь не будешь?

Он ждет, и я знаю слова, которые он хочет услышать. Я веду небольшую внутреннюю войну — что-то в том, чтобы говорить вслух, гораздо сложнее, чем просто позволять ему делать то, что он хочет, — но в конце концов выдавливаю: — Нет, Габриэль.

Наказание. Не усугубляй ситуацию.

Габриэль выходит из комнаты, и я ерзаю, глядя на старомодный шкаф. Кажется, он здесь не к месту, и в нем есть что-то теплое и настоящее. Это то, что его заботит в этом странном, безличном пространстве. Он хранит там свои фокусы? Я почти уверена, что это так.

Он возвращается с бутылкой, одежды нет.

— Что ты сделал с платьем?

Глупый вопрос, возможно, но это единственная одежда, которую мне дали. Видеть, как она исчезает, — очень наглядное напоминание о том, что я потеряла крошечную часть свободы, которую обрела.

— Оно порвалось, поэтому я выбросил его в мусоропровод. У меня есть еще много одежды для тебя, но тебе придется ее заслужить.

Покалывание разочарования охватывает меня изнутри от этих слов, но снова есть и другое чувство. Голая, пока он не позволит мне носить одежду. Открытая, пока он не решит, что меня можно прикрыть. Мои внутренности сжимаются, и мне приходится заставлять себя сидеть неподвижно. Эта мысль в сочетании с жаром его взгляда заставляет меня съеживаться.

Он поднимает бутылку. — Пока я разберусь с этим, позволь мне рассказать, что я собирался сделать для твоей сегодняшней тренировки. Пока ты не решила все испортить.

Первый брызг попадает на порез, и я вскрикиваю от внезапной боли.

— Сегодня ты станешь экспертом по отсосу моего члена, — он подчеркивает грубые слова, нанося еще один порез, и я не могу понять, вскрикиваю ли я от боли или от шока. — Мы собирались сыграть в игру, которая принесла бы тебе множество наград. За каждый раз, когда ты заставляешь меня кончить, я собирался отплатить тебе той же монетой. Вдвойне.

Еще один обжигающий спрей, но на этот раз он сосет палец, а затем просовывает мокрый палец между моих ног. Я замираю, не готовая, грудь сжимается. Его рука замирает, но не убирается. — Тссссс, Ева. Я просто останусь так на некоторое время.

Нежно, но твердо. Он ждет, пальцы неподвижны, но прижаты к моему клитору, пока мое дыхание постепенно успокаивается. Как только я снова встречаюсь с его темными глазами, он кивает почти незаметно. Молчаливая хорошая девочка. Я почти слышу его голос в своей голове.

Он продолжает распылять спрей на мои царапины, но оставляет руку там, где она есть. Давление на мой клитор становится искушением.

— Последний, — он распыляет еще один порез, затем швыряет флакон на диван и снова полностью обращает свое внимание на мое лицо. Его пальцы по-прежнему не двигаются, и я теряюсь в напряжении его взгляда. — Сегодня, однако, тебя накажут, и я сдержу свое слово. Я не причиню тебе вреда.

— Не причинишь? — я ненавижу, как тихо и кротко звучит этот вопрос, но не могу вложить в слова больше силы.

— Нет. Но к концу ты будешь так расстроена, что будешь умолять меня отшлепать тебя.

В этих словах есть опасность, горячее предвкушение. Это не то, о чем он подумал на месте. Он все это планировал и с нетерпением ждет.

— Плохие девочки не могут кончить, Ева. Пока не закончится время наказания. А это еще через несколько часов.

Сначала это разочарование. Я годами боролась с разочарованием, слишком запутавшись в своей собственной неуместной вине, чтобы получать удовольствие от прикосновений к себе. Но затем воспоминания о предыдущей ночи накатывают с силой. Подавляющее, восхитительное удовольствие. Невыносимое напряжение и потребность, ведущие к взрыву.

Его пальцы двигаются, давая моему клитору лишь попробовать трение, затем останавливаются. Затем еще одно. Затем еще одно. Мое тело просыпается, и влага стекает с меня, делая его движущиеся пальцы скользкими. Он, конечно, замечает это и улыбается.

— Твое тело теперь знает, чего ему не хватает. Ты так долго себе отказывала, что ты в отчаянии, — он подносит руку к моей груди, играя с моим соском, пока его пальцы работают с моим клитором. Электрическое удовольствие зажигает меня изнутри, все сосредоточено на этой горячей точке в моем ядре. Это нуждающееся, ноющее место, которое, все сразу, кричит о большем.

Он убирает свою руку. Я не могу сдержать всхлип, когда энергия бушует в моем теле, ища освобождения, но не имея выхода. Между моих бедер бьется гневный пульс, требуя большего трения.

Его улыбка шире. — Это будет для тебя настоящей пыткой. Давай подготовим тебя к дню. Встань на колени возле моего стола.

— Что? — слово вырывается резче, чем я предполагала, подпитываемое моим разочарованием. Резкий взгляд Габриэля заставляет меня судорожно вздыхать.

— Я думаю, ты имела в виду «Да, Габриэль».

Я бормочу слова, смирившись, и становлюсь на колени в указанном им месте. Он садится на стул, и поза является абсолютным подчинением в самом грубом смысле. Одетый мужчина сидит за столом, чтобы выполнить важную работу, а голая женщина стоит на коленях у его ног. Изображение застревает в моем мозгу, моментальный снимок, как будто сделанный со стороны. Я в ужасе от этого.

В ужасе от того, что я здесь. Что я не борюсь. И в ужасе от того, что этот пульс между моих ног только что усилился.

Что со мной не так?

Затем он тянется под стол, к скрытой полке, и достает что-то, что заставляет меня отшатнуться. — Нет.

Ошейник прикреплен к длинной цепи. Он примерно три четверти дюйма шириной, металлический с какой-то подкладкой внутри, но самое страшное, что на нем есть замок. Настоящий маленький замок. Если он наденет эту штуку на меня, спасения не будет.

Его рука выбрасывается вперед, и он хватает меня за волосы.

— Нет, надо. Это твое место наказания. Я освобожу тебя на пару минут, если тебе нужно в туалет, но в противном случае ты останешься здесь. На этот раз на четыре часа. И не волнуйся. Ты не пропустишь сегодня уроки. Единственное, что тебе разрешено делать во время наказания, — это сосать мой член.

Я пытаюсь вырваться, но его хватка за мои волосы слишком сильна. Он легко удерживает меня на месте, пока хватает ошейник и расстегивает его одной рукой. Он на петлях и разделяется надвое, как челюсти капкана. Он прижимает его к моей шее. — Не двигайся, Ева. Я не хочу щипать твою кожу, но это происходит на тебе. Так или иначе.

Учитывая шарнирную конструкцию этой штуки, я понимаю его точку зрения. Одно неверное движение, и она может меня порезать. Я заставляю себя не сопротивляться, когда он защелкивает ее, поворачивает, чтобы проверить посадку, а затем защелкивает замок. Для маленького замка он издает громкий звук.

Не просто голая, а закованная. Прикованная к его ногам, пока он работает. Он откидывается назад, расслабляясь в своем дорогом на вид кресле с выражением чистого удовлетворения. — Боже мой, Ева. Ты не представляешь, сколько раз я представлял себе этот момент.

Часть контроля покинула его голос. Он стал мягче, и в нем есть нотка благоговения.

— Ты представлял, что приковываешь меня здесь?

Кажется, я могу только глупо повторяться.

— О, да. Я обходился без секса больше года, ожидая тебя. Я провел последние три месяца, наблюдая, как ты принимаешь душ, представляя, как твои губы обнимают меня. Это была пытка, — он садится прямо, словно вспоминая что-то. — А теперь я могу пытать тебя в ответ. Мне просто нужно еще кое-что.

Он встает, оставляя меня в моем плену, и идет в спальню. Больше года. Информация есть, но я не знаю, что с ней делать. Коул не мог справиться несколько месяцев. Габриэль продержался больше года? Его самообладание, должно быть, безумно.

И он действительно наблюдал, как я принимаю душ, как я и подозревала. Боже, что еще он увидел?

Я вытаскиваю цепь, проверяя ее длину. Достаточно, чтобы я могла полностью встать на колени, но недостаточно, чтобы встать. Исследуя под столом, я обнаруживаю, что она прикреплена к прочной точке на стене. Спасения нет.

Габриэль возвращается. Он кладет что-то вне зоны моего зрения, сбоку от стола. Оно приземляется со стуком. Затем он протягивает странный предмет. Он черный и около пяти дюймов длиной. В основном тонкий, но расширяется до толстой колбы на одном конце. — Ложись на спину.

— Зачем?

Он вздыхает, но размахивает предметом. — Это войдет в тебя.

В мою кровь впрыскивается адреналин. — Зачем?

— Больше никаких вопросов. Делай, как я говорю, или твое время здесь увеличится до пяти часов. И поверь мне, когда я говорю, что мне все равно, даже если оно дойдет до пяти дней. Ты можешь остаться там навсегда, насколько я могу судить.

Его голодный взгляд на меня говорит, что он имеет это в виду. Я переворачиваюсь на спину, но тихо спрашиваю:

— А если будет больно?

— Не будет. Обещаю, — он раздвигает мои ноги, и я вскрикиваю, когда он наклоняется и целует внутреннюю часть моего бедра. — У тебя все хорошо. Я горжусь тобой.

Прилив смущающих, беспорядочных чувств нападает на меня от его слов, вместе со странным, неуместным чувством гордости. Хорошо как? Позволяя ему засунуть в меня предмет?

Я не могу не смотреть на него, как он сосредотачивает все свое внимание на моей самой интимной области. Его черные волосы падают на глаза, и он откидывает их назад, наклоняясь ближе. У него длинные ресницы. Я не замечала этого раньше. Сосредоточенность на его лице, когда он выдавливает немного смазки на предмет и прижимает его к моему входу, заставляет меня думать о враче, проводящем осмотр.

Если бы врач выглядел таким зачарованным, ему бы запретили заниматься практикой.

Кончик предмета упирается в мой вход, и он медленно вводит его. Он не выглядел большим, но самое большее, что было внутри меня, это палец, и он кажется достаточно большим, когда растягивает меня. Поэтому он это делает? Потому что он скоро вставит туда свой член и хочет подготовить меня?

Я дергаюсь, и он останавливается.

— Тебе больно?

И снова, кажется, его это волнует. Его волнует, причиняет ли он мне боль, даже когда он приковывает меня к своему столу. Даже когда он вставляет что-то в меня совершенно без моего согласия. Почему? Это просто мужчина, который заботится о собственности, которой он надеется наслаждаться долгое время?

Глубокий пульс внутри меня снова вспыхивает от этой унизительной мысли. Как будто я неправильно подключена. Неправильные вещи вызывают это желание.

— Нет.

— Хорошо.

Штука скользит глубже в меня, пока он не останавливается. Мое тело сжимается вокруг незнакомого присутствия.

— Но что оно делает?

На его лице появляется злая ухмылка. — Это орудие пыток.

Он откидывается назад и трогает что-то в кармане. Я кричу, когда что-то внутри меня начинает вибрировать. Сначала ощущение просто странное, но потом оно превращается во что-то другое. Мои пальцы ног сжимаются, и я стараюсь не показывать свою реакцию, когда мое тело наполняется жаром.

Билли всегда пыталась заставить меня купить вибратор, но я отмахивалась от предложений. Боже мой. Это то, чего мне не хватало?

Я собираюсь сжать колени вместе, но руки Габриэля захватывают мои лодыжки. — Нет. Оставайся так. Я хочу посмотреть, как быстро ты начнешь капать.

Иисус.

Его грязные слова только усиливают растущую потребность, теперь окрашенную разочарованием. Вибрации потрясающие, но они не попадают в нужное место. Либо недостаточно глубокие, либо слишком глубокие. Габриэль протягивает палец и проводит им по краю моего клитора, и он оживает, требуя большего.

Вот. Вот где мне нужны вибрации. Я снова пытаюсь подвигать ногами. Если я сожму их вместе, то, возможно…

Габриэль блокирует меня.

— Я сказал, стой на месте. Я подумал, что мне это может понадобиться.

Он тянется к краю стола и достает черную планку с манжетами по обеим сторонам. В мгновение ока он застегивает в них мои лодыжки, широко раздвигая ноги. Я не могу сосредоточиться на планке, Габриэле или чем-либо еще, кроме вибраций, сводящих меня с ума.

Он снова касается моего клитора, легчайшим касанием, и я стону. Я ничего не могу с собой поделать. Его улыбка — чистое зло, когда он делает вид, что достает свой телефон и проверяет время. — Три минуты с начала твоего наказания. Осталось всего три часа пятьдесят семь минут. Как ты себя чувствуешь? Кстати, ты совершенно мокрая. Наводишь беспорядок на нашем полу.

О, Боже. Неужели? Унижение от этого на короткое время отсекает потребность, прежде чем она поглотится. Если бы я только могла коснуться своего клитора. Моя рука движется без сознательного направления. Если бы только…

Габриэль обхватывает рукой мое запястье. — Нет, не надо. Я надену на тебя наручники, если придется, но это значительно усложнит сегодняшние уроки. Кстати, об этом…

Он быстро движется, помогая мне снова подняться со спины на колени. Предмет внутри меня смещается, но он крепко застрял и не выпадает. Новая поза не помогает отчаянной потребности, прожигающей путь сквозь мое тело. Как только я обретаю равновесие, он снова садится на стул. Его губы приоткрыты, и я сосредотачиваюсь на полноте его нижней губы. Он расстегивает ширинку, и я могу только смотреть, как его толстый член выскакивает на свободу. Его прочность все еще шокирует меня.

Он берет его в кулак, и его дыхание прерывается, когда он предлагает его мне. — Пора заняться чем-нибудь.