Злой преследователь

25

Ева

Мы остаемся запертыми в квартире в течение следующих нескольких дней. Я не уверена, ради меня это или Габриэля. Я отказываюсь от попыток отслеживать его настроение, поскольку он колеблется между суровым, болтливым и подавленным. Это, вероятно, нормально для человека, скорбящего, но очень сбивает с толку для похитителя.

Я никогда не знаю, чего ожидать.

Мы так много раз прокручивали то, что мне нужно сделать на церемонии, что я могу сделать это с закрытыми глазами. Возможно, я сделаю это в день, потому что тогда мне не придется видеть, как все смотрят на меня. Я несколько раз спрашивала Габриэля, что будет, если я буду плохо себя вести ночью, но он никогда не дает мне прямого ответа.

Но то, как каменеет его лицо, заставляет мои внутренности каждый раз сжиматься.

Каждую ночь я сплю в объятиях Габриэля. Он не дает мне выбора, но даже если бы он дал, я не уверена, что стала бы с ним бороться. С тех пор, как я приехала сюда, у меня не было ни одного кошмара о той ночи, когда меня похитил Коул. Циничная часть моего мозга напоминает мне, что это просто потому, что тот ужас сменился новым, еще худшим, но я не думаю, что это причина.

Куртка Габриэля успокаивала меня ночью, и теперь сам мужчина, кажется, оказывает то же самое действие, по крайней мере, когда дело касается сна. Странно, но это так.

Он еще не лишил меня девственности, хотя он сделал почти все остальное, что я могу себе представить. Я провела так много времени с его членом у себя в горле, что мне почти начинает нравиться это чувство. Есть что-то освобождающее в том, как он использует меня, в понимании того, что я в его власти.

Однажды ночью я засыпаю, как обычно, плотно прижавшись к Габриэлю. Но когда я просыпаюсь, утренний свет не струится сквозь жалюзи. Было темно, даже без мягкого свечения ночника. Я сонливая, почти не сплю и почти засыпаю, когда какое-то ощущение вырывает меня из сна.

Что-то трётся о мой клитор.

Это трясёт меня, и я кричу, автоматически сжимая ноги вместе. Или, по крайней мере, пытаясь это сделать. Они не двигаются, запертые на месте, широко расставленные. Я пытаюсь сесть, но мои руки тоже в безопасности, вытянутые к углам кровати. Я совершенно беспомощна, распластанная на кровати.

Смех Габриэля доносится до меня с другой стороны кровати, прежде чем он снова облизывает мой открытый центр. Вместе с шоком меня охватывает волна потребного удовольствия.

— Наконец-то проснулась? Боже мой, ты крепко спишь. Я думал, ты никогда не проснёшься.

На этот раз его пальцы присоединяются к его языку, легко скользя в меня, пока он обвивает мой клитор. По тому, как они двигаются, я могу сказать, что я уже вся мокрая. Как долго он трогает меня? Я отвечала ему во сне? Я рада, что темнота скрывает румянец, который, я уверена, должен был окрасить мои щеки.

— Что ты делаешь? — успеваю спросить я, пока он очень отвлекающе скручивает пальцы.

— Я не мог уснуть, поэтому решил поиграть со своей новой игрушкой.

Это слово. Словно для того, чтобы подчеркнуть это, он вытаскивает руку из меня и проводит влагой по моим губам. Я вскрикиваю и кручу головой, но это бесполезно. Вкус моего собственного возбуждения бьет в меня, когда он снова опускается ниже, дразня мои соски.

Я не могу пошевелиться. Я полностью уязвима и должна быть в ужасе. Страх там, скручивается в моем животе, но потребность сильнее. Мое тело уже намного опережает мой разум, и рациональная часть меня не может его догнать.

Прежде чем я успеваю заговорить, его язык снова скользит по моему клитору. Это заставляет меня подпрыгивать от выброса адреналина, прежде чем шок снова превратится в удовольствие. Все в этом неправильно. Какой мужчина прикасается к спящей женщине? Но моему телу все равно. Мои губы приоткрываются, и мое дыхание учащается, когда он принимается за работу всерьез, находя ритм, которому мое тело не может сопротивляться.

Это не занимает много времени. Всего через несколько минут после пробуждения мои пальцы вцепляются в простыни, когда язык Габриэля толкает меня через край. Я стону, когда мой оргазм нарастает, выгибая спину, чтобы прижаться к нему. Когда я успела стать такой наглой? Темнота помогает. Это как защитное одеяло, позволяющее мне сосредоточиться на ощущениях, сжигающих меня.

Габриэль отстраняется, когда мое тело успокаивается. Когда он говорит дальше, его голос раздается близко к моему уху. Непонимание того, где он находится, сбивает с толку. — Знаешь, когда я играю с тобой во сне, ты сразу реагируешь. Я никогда не видел ничего подобного. Твое тело умоляет о прикосновениях. Как ты могла так долго себе в этом отказывать?

Я чувствую, как он устраивается рядом со мной, и его рука обхватывает мою грудь, ожидая ответа. Не двигаясь, ничего не делая, просто удобно отдыхая, как будто это не имеет большого значения. Что-то в этом жесте, в его легкости, более интимно, чем то, что только что произошло, и снова, я рада темноте.

Но это не то, о чем я хочу говорить. Я пытаюсь отвлечь его. — Ты не собираешься развязать меня? Нам нужно поспать.

— Нет, ты можешь остаться так на некоторое время. А если ты снова избежишь моего вопроса, это будет целая ночь. Может стать неудобно, — он щиплет мой сосок для акцента. — И ты не уснешь, пока не кончишь еще как минимум дважды.

Я вдыхаю. Еще два раза? Ни за что. Но, конечно же, его рука скользит вниз к горячему месту между моих бедер, которое все еще пульсирует в ленивых толчках моего оргазма. Он касается моего клитора, и я шиплю от чувствительности.

— Я не могу.

— Ты сможешь. У тебя много времени, чтобы наверстать упущенное. Теперь поговори со мной. Ты когда-нибудь заставляла себя кончать? Или я был первым? Мне нужно знать.

Его пальцы слегка касаются меня, пока он говорит, и я задаюсь вопросом, какой ответ он надеется получить. Почти все мои первые принадлежат ему. Он первый мужчина, который увидел меня голой, и первый, кого я когда-либо видела. Первый член, которого я когда-либо касалась. Он умирает от желания заявить права на это первое? Это не то, о чем я когда-либо говорила.

У меня пересыхает во рту при мысли о том, чтобы поговорить об этом с ним, но внезапно какая-то часть меня хочет этого. Может, это сонное последствие оргазма или то, как его ловкие пальцы уже возвращают меня к жизни. Или, может, просто в мире больше нет никого, кому я могла бы это сказать.

Защитный покров темноты помогает словам выйти наружу.

— Я делила комнату с сестрами, пока не переехала, но как только у меня появилось собственное пространство, я попыталась.

Мои мысли возвращаются к тем первым неделям после того, как я уехала из дома. Почему-то я думала, что весь стыд, который я чувствовала, исчезнет, как облачко волшебного дыма, как только у меня появится собственное пространство, но этого не произошло.

— Ты пыталась. Но что случилось?

Я вдыхаю, и речь запинается, когда я вспоминаю разочарование.

— Я не могла этого достичь. Я могла приблизиться, но…

Я замолкаю. Это была пытка. Я всегда могла почувствовать грань освобождения, но я никогда не могла позволить себе нырнуть за нее.

— Ты не могла кончить? Совсем?

Есть любопытство, но нет той жалости, которой я боялась. Его пальцы ускоряют темп, и давление снова начинает нарастать в моем центре. Я не хочу этого признавать, но в то же время признаю. Это еще одна из длинного-длинного списка вещей, за которые я стыжусь, и Габриэль, кажется, лекарство от всего этого. Чем дольше я нахожусь в его плену, тем меньше стыда я чувствую.

— Нет. Пока ты не явился.

Вот оно. Я готовлюсь к печальному голосу, к «о, бедняжка». Я никогда никому не рассказывала, потому что не могла вынести, как они будут шокированы и напуганы. Я рада, что не вижу лица Габриэля.

— Хорошо.

Это сказано с диким торжеством, настолько непохожим на реакцию, которую я ожидала, что я дергаю за ремни, пытаясь сесть. — Что?

— Я сказал хорошо. Это значит, что тебе нужно было, чтобы я заставил тебя. Разве ты не рада, что я это сделал?

Смелость ошеломляет меня и заставляет замолчать. Его рука ускоряется, и мое тело снова клонится к краю, даже когда мой разум цепляется за возмущение. Как он смеет. Я выдавливаю: — Нет. Я не это хотела сказать.

Габриэль смеется, но не останавливается. Я беспомощна, перенесенная во второй оргазм. Этот раз ощущается по-другому, одновременно менее и более интенсивным. Это медленный, затяжной импульс желания, который набирает силу с каждым движением его руки. Когда я достигаю вершины, мое нутро резко сжимается, и я вскрикиваю от внезапной, неожиданной боли, смешанной с удовольствием.

Это так странно, смешанное столкновение чувств, и я тяжело дышу к тому времени, когда мое тело возвращается в почти нормальное состояние. Мой клитор все еще пульсирует, грубый и чувствительный, и я шиплю, когда Габриэль проводит по нему ногтем.

— Я думаю, это доказывает, что ты немного лгунья, не так ли? Я никогда не дам тебе выбора. Признай это. Тебе нравится, когда я заставляю тебя.

Я облизываю сухие губы. Теперь в его голосе есть что-то резкое, и это предупреждает об опасности. Мне просто нужно сказать, чего он хочет, но это слишком похоже на принятие моего плена. — Нет.

— Упрямая. Ладно. Мне нравится вызов.

Он исчезает, и внезапно темнота становится менее успокаивающей и более гнетущей. Где он и что он делает? Я поворачиваю голову, пытаясь уловить намек на движение, но чернота абсолютна. Слишком абсолютна, понимаю я. Раньше я была слишком отвлечена, чтобы заметить. Я не вижу ни малейшего намека на свет.

— Габриэль? Почему здесь так темно? — мой голос дрожит.

Его темный, злой смех переворачивает мой живот. — Это не так. Я прекрасно тебя вижу.

Что? Я на мгновение запинаюсь, пока не догоняю. Как глупо с моей стороны. Повязка на глазах. Теперь, когда я знаю, что она там, я чувствую ее на своем лице. Моя кожа краснеет. Моя непристойная, раскинутая поза внезапно кажется очень, очень открытой.

— Я все думал, когда ты поймешь. Ты настолько расслаблена, когда думаешь, что я тебя не вижу. Это мило.

Легкая, насмешливая нотка в его словах заставляет меня шевелить волосами.

— Развяжи меня!

— Нет.

Знакомый жужжащий звук наполняет воздух, и я напрягаюсь. Я все еще так чувствительна, и, кроме того, трюк с повязкой на глазах вернул мне часть гнева, который я должна была чувствовать все это время. Мне хочется уйти и запереться в ванной. Не то чтобы там был замок. Здесь нет такого понятия, как уединение.

Но я не могу сделать ничего, кроме как взвизгнуть, когда он прижимает вибратор к моему пульсирующему клитору. Он поднял его на максимум, и нет его обычных поддразниваний, касаний и отстранений. Это слишком быстро, мое тело не готово, и я пытаюсь отстраниться, но он не позволяет мне.

— Габриэль. Я не могу…

— Да, ты можешь. У тебя нет выбора. Помнишь?

Беспомощность переполняет меня. Я выставлена напоказ для него, нет возможности скрыть или контролировать то, что он со мной делает. Моя голова кружится, и мои мышцы ослабевают, когда вибрации бьют меня. Я бессильна, когда хаотичное ощущение смещается и снова толкает меня к краю. Отчаянный всхлип вырывается.

— Вот так. Ты такая хорошая девочка. Ты не думала, что сможешь справиться еще раз, но ты можешь. Просто расслабься. Пусть это произойдет.

Его голос напряжен, как будто он борется с чем-то, и я, должно быть, узнаю его так же хорошо, как он меня, потому что я узнаю это. Хотя я не вижу его, я знаю, что он делает. Он трогает себя.

— Пожалуйста… — пожалуйста что? Я даже больше не уверена. Я рыба на крючке, тянущаяся к чему-то, что я не могу остановить. На этот раз кульминация внезапная и жестокая. Кирпич упал мне на живот, удовольствие перемешалось с болью. Если бы я была свободна, я бы согнулась пополам.

Когда я стону, стон Габриэля смешивается с моим, и жидкость брызжет мне на лицо и губы. Потому что он может. Потому что он владеет мной и может делать со мной все, что захочет. Почему это все еще так шокирует?

Наше смешанное тяжелое дыхание наполняет комнату, когда Габриэль выключает вибратор. Я хочу вытереть лицо, но, конечно, не могу. Дрожь пробегает по мне от этой мысли. Почему это не вызывает у меня отвращения?

Я не ненавижу это. Я не ненавижу лежать здесь, неподвижно и покрытой его спермой. Я не ненавижу, что он просто навязывал мне удовольствие. Что он прикасался ко мне во сне. Почему? Почему я не ненавижу это? Габриэль целует меня в лоб, и я хочу его видеть. Я хочу видеть выражение его лица, когда он смотрит на меня.

Как будто он телепат, а не просто фокусник, он наклоняет мою голову вперед и снимает повязку с глаз. Я моргаю, когда свет заливает мое зрение, затем проясняется, показывая мне его лицо. Я облизываю губы, пробуя его на вкус, и он улыбается. — Я же говорил.

Его волосы растрепаны, а грудь голая. Всего несколько секунд назад он казался всемогущей силой природы, контролирующей каждое мое движение. Теперь он выглядит очень человечным. И очень, очень довольным собой.

— Ты выглядишь такой красивой. Я, возможно, никогда не позволю тебе умываться, — я открываю рот, но ничего не выходит. Что, черт возьми, ты скажешь на это? Он держит вибратор, взвешивая его как оружие. Я смотрю на него. Он нажимает кнопку, и жужжание становится таким же угрожающим, как улей ос. Мое тело напрягается только от мысли, что он снова прижимает его ко мне.

Я сглатываю, когда он снова его выключает.

— У тебя есть выбор. Я могу продолжать это всю оставшуюся ночь, или ты можешь быть честной. Признайся, что тебе нравится, когда я заставляю тебя кончить. Скажи мне правду. Тогда я развяжу тебя.

Я хнычу, когда он прижимает головку вибратора к моему клитору. Чувствительное место протестующе кричит. Нет. Я больше не выдержу. Я просто скажу ему то, что он хочет услышать, и покончу с этим.

Но прав ли он?

Я не хочу думать об этом, но я не могу этого избежать. Есть что-то такое гнетущее в воспоминаниях о всех случаях, когда я пыталась и не могла доставить себе удовольствие. Я помню, как усердно я старалась закрыться от возможности этого, когда разочарование становилось слишком невыносимым. Если мои мысли отклонялись в этом направлении, я их отсекала.

Грустно. Старый фильм, выцветший и бесцветный.

Я была заперта в клетке, которую сама же и создала, и Габриэль разорвал ее, как раз когда он привел меня в новую тюрьму. После него все стало ярким, полным ощущений. Я не хочу быть пленницей. Но могу ли я честно сказать, что хотела бы, чтобы он никогда не заставлял меня чувствовать себя так?

Нет. Я не могу.

Это трудно, но я заставляю себя сказать слова. — Мне это нравится. Мне нравится то, что ты со мной делаешь.

Поверхность Венеры не могла сравниться с моим горящим лицом. Габриэль моргает, широко распахивая темные глаза, но гордость в его голосе несомненна, когда он говорит: — Я знаю. Но мне нравится слышать, как ты это говоришь.

Глубоко в моей груди тлеет теплый уголек. Габриэль выполняет свое обещание и развязывает меня, прежде чем приглушить свет и притянуть меня к себе. Я облизываю губы, и соленый вкус напоминает мне, что я все еще покрыта им. Я пытаюсь подняться.

— Мне нужно умыться…

— Ни в коем случае. Еще одно слово об этом, и я отправлю тебя на бранч с Порцией грязной.

Он не сделает этого. Сделает ли он это? Я извиваюсь у него на руке, прежде чем смягчиться. Имеет ли он это в виду или нет, я не выиграю эту битву. Я должна быть измотана, но я не измотана. Рука Габриэля играет с моими волосами, пока мы лежим вместе, и никто из нас не спит.

Он все еще такая загадка. Он вытащил все мои секреты, но я все еще так многого о нем не знаю. Беспокойно выпаливаю вопрос, который беспокоил меня уже несколько дней. — Зачем фокусы на сцене? Это такое странное хобби. И ты так и не рассказал мне, как ты проделал трюк с левитацией.

Он переворачивается, так что мы оказываемся лицом к лицу, и даже в тусклом свете я вижу удивленное выражение на его лице. — Странное хобби. Спасибо.

— Ну, так оно и есть, для ученого. Зачем ты этим занимаешься?

Он накручивает прядь моих волос на палец, размышляя. — В детстве я любил смотреть фокусы на сцене. Разбираться, как делаются трюки. Меня всегда раздражало, когда я не мог этого понять.

Я тихонько соглашаюсь.

— Я начал работать над фокусами ради развлечения. Сначала простые вещи, просто чтобы произвести впечатление на маму, но когда я стал старше, меня это увлекло, и я узнал более впечатляющие вещи. Я всегда был занудой в школе. Ты, наверное, можешь понять это.

— Я? Нет, я была главной чирлидершей.

Он фыркает на мою шутку и резко дергает меня за волосы.

— Конечно, была. В любом случае, было шоу талантов. У меня было несколько друзей, и они заставили меня это сделать. Я так нервничал, уверен, что выставлю себя полным придурком, но на самом деле все прошло хорошо. Людям это нравилось. Мне было весело. Поэтому я продолжал это делать. Только в местных заведениях. Я никогда не хотел ехать в Вегас или что-то в этом роде.

Это такой честный ответ, и он меня расслабляет. Я хотела что-то узнать, и он мне рассказал, без всяких уловок или игр разума. И впервые я могу объединить в своей голове две версии Габриэля. Таинственный фокусник и человек, чья рука сейчас играет с моим ухом так, что у меня сводит пальцы ног.

— А фокус? Левитация?

Его пальцы неподвижны.

— Теперь я молчу. Волшебник никогда не раскрывает своих секретов.