Черноокая печаль

Глава 18

— Наталка... Ну... Печалька моя... Открой очи свои, дай на них наглядеться перед долгим отъездом...

— Отъездом?

Словно окунувшись в чан с ледяной водой, я распахнула очи и привстала на локтях, с тревогой и слегка туманно спросонья рассматривая мужа.

Да настолько резко приподнялась, что и позабыла удержать рукой одеяло, а оно, зараза! Сползло. Явив жадному взору бера такую ему приглядевшуюся грудь в мелких полумесяцах от его жадных губ.

— Ну-у-у, печалочка моя, зачем так жестоко... Я сейчас никуда и не уйду!

Облизнулся бер, как толстобокий котяра с кухни внизу на крынку со сметаной. Спохватившись, я спешно натянула покрывало на себя. Да повыше!

Муж попытался слегка отодвинуть край ниже, сунув свой любопытный нос в разрез груди, но тут же получил по рукам.

— Что за отъезд, Третьяк?

Вернула я деловой говор между нами, слегка прищурившись. От одной мысли, что он уйдет, хотелось забраться в его походную сумку, честно слово. И покинуть этот злосчастный дом на его спине!

Видать, все мои думы читались в моих перепуганных очах. Бер тяжко вздохнул, переместив широкую ладонь на мою макушку. Пригладил гнездо из спутаных волос.

— Мне горько опять тебя покидать, черноокая. Хоть вой на луну по-волкодатски! Но эта чертова невеста...

Я похолодела. Какая еще невеста?! Стыдно признаться, но я тут же надумала себе, что, заполучив мою невинность, бер отыскал себе другую жену. Открытая я перед ним, все думы нараспашку. Оттого Третьяк и нахмурил густые брови, крепко охватив меня за плечи. Да встряхнул один раз, грозно проговорив:

— Это что еще дурное в твоей головушке зародилось? Мм? Я за невестой Грома в путь иду. По традициям, лучшие воины вождя должны сопроводить повозку с молодкой.

Как камень с сердца. И стыдно за себя стало. Прав он, дурное всё в голову лезет. Третьяк же меня ни разу не обидел. Ну не считая обмана с Белоярском. Но тот я вроде поняла. А тут за невесткой идет. Пряча покрасневшее лицо, я опустила глаза вниз.

— Не гневайся... — попросила я шепотом. — Мне просто еще порой не вериться, что всё вокруг за правду. В другой раз боюсь вснуть, мне кажется, когда проснусь поутру, всё исчезнет.

— Эх, черноокая моя... — вздохнул незло муж и усадил к себе на колени, обмотав в покрывало. И я снова прижала ухо к его могучей груди, вслушиваясь в биение любимого сердца. — Дите-дитя ты у меня еще. Ну ничего, я сберегу и отлюблю. Не надо ничего бояться, и уж тем паче моего предательства. Я твой навеки со всеми потрохами.

— Гром женится?

Тихо шепнула я чуть позже, когда мы вдоволь насладились объятиями и тишиной сумеречной темноты.

— Да, — Третьяк поморщился, аккуратно заложив выбившуюся прядь мне за ушко, потянулся ко мне губами, одарив чело поцелуем. — До встречи с тобой, милая, я и не осознавал, как это — жениться не на той самой. А сейчас даже маленько жаль его.

— Почему это? Что-то не так с невестой?

Третьяк фыркнул громко, прижав к себе сильнее.

— Всё с ней так, если верить слухам и свахам. Старшая дочь вождя клана черных медведей вниз по реке около Дубового леса. Только вот... это договорный брак. А такие союзы, как правило, делают несчастных и мужа, и жену.

— Быть может, боги их благословили на небесах? — робко заглядываю в лицо любимого. — Как мы с тобой, любы друг другу окажутся.

— Мала вера в это, печалька.

Тяжкий вздох снова покинул уста мужа.

— Девчонка эта разбалованна и всеми любима. Мать ее — молочная сестра моей матери. Их кормила одна кормилица. А у нас тут... Ты и сама видишь, бабы покомандовать любят. Придет «норовистая» самка-воина, начнется. Да и Гром не шибко жалует жениться на мелкой занозе в заднице.

— У него есть другая любимая?

— Насколько я знаю, нет. Иначе бы он разорвал бы эту помолвку. Но дары уже отправлены и дата свадьбы поставлена.

— Может, она не так дурна, как вы надумали. Не дело это — судить только по матери девчонки и по слухам, что пустили злые языки.

Припомнив свою семью и гнилые слухи, что бродили по селу обо мне, попробовала обелить имя будущей снохи.

— Да услышат твои слова боги. — Дыхание бера опалило ушную раковину, в следующее мгновение он мучительно, больно вздохнул. — Знала бы ты, милая, как мне не в моготу тебя оставлять тут. Такую теплую, сладкую, нежную и самое главное — мою.

— Ведома мне это, Третьяк. Ровно настолько же разрываеться мое сердечко, не желая тебя отпускать.

Закинув руки на массивные мужские плечи, уткнулась губами в колючий подбородок. Бер совершенно по-мальчишески заулыбался. Прижав свой лоб к моему.

— Никогда не хворал зааистью, а сейчас так и берет белая завесть на самого себя.

Накрыв пальчиками пухлые уста бера, я тихонько зашипела.

— Тихо... Муж мой, не надо взывать лихо. Нам и в тишине сладостно да хорошо. Так на сколько ты уезжаешь?

— Три ночи до Дубового Леса, день там, дабы взгрузить весь скарб невесты, и еще три обратно.

— Семицу, значит, без тебя. — Печально вздох вырвался наружу, ровно когда я отвела взгляд. Но мой бер не дал мне впасть в уныние.

— Не печалься, красавица моя. Это последняя вылазка до праздника Солнце, клянусь тебе. — Шепчет он мне доверительно. — Я так Грому и сказал: опять выдернет меня из брачного ложа, пошлю в... баню! Заберу свою красотулечку с прелестными очами и уйду на границу! Буду наши земли оттуда защищать.

Тихий смех раздался в тишине нашей спальне. Смешной такой. Пальчиками огладила его выпирающие скулы, колючие щеки, упрямые изгибы бровей. Запоминая.

— Ну вот, улыбка тебе к лицу, радость моя. — Меня снова поцеловали. — Одно мне неспокойно — мать.

Меня словно вернули на землю грешную. Власта, как же я посмела о ней забыть? Дурная моя голова, размякла возле бедра мужа, позабыла, куда я попала! В самом настоящем змеином клубке.

— Наталка, она тебя не приняла. Хоть я и таил надежду. Но... — Он отвел взгляд на мгновение, а потом опять накрыл мою щеку своей широкой ладонью. — В общем, потерпи эти дни, сладкая. Избегай ее по мере возможности. Агнешу, Мироху держи возле себя. Если что... не смущайся попросить помощи у братьев моих. И у Грома в том числе, не гледи, что он вождь. Если что, только он мать осадит. Мать не спустит тебе с рук то, что ты не убегла, а осталась мне верной. И бить будет исподтишка.

В целом ничего нового он мне не растолковал. Как и говорила Ганна, надо обрастать друзьями и сильными союзниками.

— Что бы ни случилось, помни — ты невестка вождя и моя жена! Но не ведись на сладкие речи баб или грязные сплетни обо мне. — Голубые очи любимого покрылись легкой ледяной крошкой. серьезности. — Я не был святым, сладкая, но, взяв тебя в жены, больше баб вокруг себя не ведал.

— Третьяк...

Попробовала я его расспросить о таинственной Ганее, но он меня мягко перебил.

— Меня уже ждут, сладкая. Мы с тобой еще наговоримся, черноокая, свое слово даю. Обещай мне, что осторожничать будешь. И дождешься меня? Что бы моя мать не сотворила с остальными бабами, дождешься?

По хмуро поджатым устам я поняла, что за шесть лун Власта устроит мне пекло на земле. Но сердце трепыхало в груди от другого. Летняя голубизна его очей мерцала заботой за меня. Ради этого полного нежностью и безоговорочной любви я была готова выдержать куда больше, чем была готова мне сделать мать клана.

— Ну куда я убегу, глупенький? — С улыбкой подалась к нему ближе, сама потянувшись к таким сладким устам, что развратили меня за какие-то жалкие пару ночей. — Вертайся быстрее, Третьяк. Ты мне дочку обещал...

Муж ушел, укутав напоследок в одеяло и зацеловав, при этом не забыв властно велеть мне досыпать.

И теперь, обнимая его подушку, я довольно улыбалась во сне. Что мне Власта? Крася? Ради такого мужа я была готова свернуть горы.

Хоть где-то на задворках яви и теплилась мысль, порожденная жизненным опытом: все тихо вокруг, все в ожидании бури. Буря близиться к моему дому, готовая вырвать из моих глаз слезы и крики с уст.

И не прогадала ведь. Только не мои крики сотрясли дом с утра пораньше.

— Наталка! Наталка, беда!

Едва ли я успела вскочить с постели и натянуть на нагое тело сорочку, Агния чуть не сорвала толстую дубовую дверь с петель.

— Что стряслось, Агнеш? — с опаской глянула на нее, спешно завязывая шнурки на груди платья.

— Наталка, давай быстрее! Озара...

— Что Озара? — застыла я на миг, уронив сапожки с рук.

— Беда с ней, Наталк. Целитель нужен!

Ухватив меня за руку, медведица потянула меня по лестнице вниз. Дом еще тлел в неге сна, мало кто выполз из мягкой постели на крики.

Выбежав наружу вслед за Агнешей, я едва ли поспевала за ней. Сумерки еще не рассеелись, оттого плохо я смогла рассмотреть тропинку, по которой она меня потащила. Вплоть до того момента, как мы напоролись на огромную мужскую фигуру. Широкоплечий бер с черной косой на плече показался мне смутно знакомым.

Но не было времени его разглядывать. На крепких руках перепуганного бера лежала бледная как полотно Озара.

Она плакала.

Запах крови и смерти струился от нее тонким шелестом, от которого меня встряхнуло нехило.

— Поо..жалуйста...бог..гами...мо..лю...

— Быстрее в дом ее!!

Крикнула я, своим голосом приводя бера в себя.

— А лучше всего в баню! Агнеша, теплой воды побольше! Ромашковую настойку, еще настойку из крапивы! Чистой ткани! Быстро!

Крикнула я на них, вбежав за бером в просторную баню. В ней еще было тепло. Видимо, накануне ею пользовались. Об этом свидетельствовали и влажные стены, и мокрые березовые веники на гвозде в предбаннике.

Уложив беспомощно рыдающую Озару на лавку, мужчина опустился на колени перед ней. Крепко сжав ее руку.

— Звездочка моя... Не реви... Ну что ты? Не заслуживает он! Слышишь?

— Добрый... Я... Я... Тяжелая... Дитя... Я... Хотела... Сказать... А... Он... Он! Боги!

Слейдуший прилив боли изогнул бедную медведицу пополам.

— Озара!!!

Крикнул бер, беспомощно разглядывая медленно закрывающиеся веки молодки.

— Выходи. Нечего тебе здесь делать.

— Озара... Озара...

Он так беспомощно ее звал. С таким отчаянием в голосе, что душа разрывалась на части.

— Уходи, бер. Я позабочусь о твоей жене.

Доверительно шепнула ему, отпустив ладонь на плечо. Тот встал с колен.

— Она не жена... Мне. Сестра.

В этот момент дверь в баню раскрылась. Загруженная доверху тряпками, травами и держа на весу таз с водой, вошла Агния.

Быстро оценив ситуацию, медноволосая поставила все пожитки на соседнюю лавку. И ухватила бера за локоть.

—Пошли, Добрый. Наталка хорошая целительница. Меня спасла. И Озареньку спасет.

Я осталась одна с потерявшей сознание женщиной. Отпустив ладонь на едва ли заметно округлевшей живот, подмечая. Дитя больше нет.

****

Две ночи я порхала над изможденной Озарой. Все пыталась выторговать ее у Костлявой. Две луны молилась богам, отпивая ее снадобья.

За две луны только Агнеша мелькала у двери, да в прорези, пока дверь оказывалась открытой, я то и дело ловила широкоплечую фигуру того самого Доброго. И странное дело... Мирохи.

Больше никого не было. Уж не знаю, не пускали они других. Аль никто не желал увидеть живую Озару. Разве что одна медведица вызвалась мне помочь.

Умила оказалась женой одного из охотников. Чуть старше меня. Рослая, дышащая жизнью баба. В меру красивая, с толстыми светлыми косами.

Я вначале не шибко доверительно приняла ее помощь. Все подумывала, что учудить что хочет. Но нет... Заботилась она об Озаре на совесть, позволяя мне украдкой поспать, и еду тоже она мне приносила. Так как я только по нужде выбегала наружу.

Впрочем, вскоре медведица сама рассказала, отчего она поспешила помочь бедняжке.

— Мы соседки. Я, как и она, сирота. Мамка родная сгинула при родах, воспитала тетка, но у той свои дочери. Меня замужем выдала и позабыла. А тут детишки у меня пошли. С первым еще куда не шло. Так я через зиму второго понесла! Свекровь не шибко меня взлюбила. Вот я и сама с ними. Иной раз выть хотелось. — Она налила мне из крынки свежего молока, что принесла, и подвинула ближе корзинку. Отвела полотенце в сторону. — Жуй давай, это я готовила. Не из главного дома гостинцы. А то глядишь, одни кости остануться.

— Благодарствую.

Поблагодарила я, присев на лавку и взяв странную сдобу. На вид круглая, румяна бокоя. А по середине кругляш, принюхалась. Из творога?

Но пахнет вкусно. Откусила. Мммм...

— Молочком запей, — протянула мне глиняную чашку и присела рядом со мной. — Одна Озара мне тогда помогла, она как раз своего второго малыша потеряла. Я вначале злая была на всех и вся. Поверила в эту ересь с проклятием. Вот и дала ей пеленки стирать, раз так помочь хочешь.

— А она?

Медведица улыбнулась.

— А она с утра мне всё чистое уже притащила. И сама хотя бы глазком на моих богатырей глянуть. С тех пор она их нянчит как родных. — Грустная улыбка озарила лицо медведицы, она перевела взгляд на спящую Озару. — Я богам молилась. Леле каждый день, дабы она ее дитем наградила. Ведь семь лет бездетная. А тут понесла, и вот... другая напасть на бедную голову.

Я отставила молоко в сторону, направив взгляд на медведицу.

— Что же с ней случилось? Она от горя дитя скинула. Кровь чистая, я чую. А душа... Я же ее силой в этот мир вернула.

Призналась я ей. Ведь и в правду держу ее насильно. Уговариваю дышать. А она не хочет. Даже в бреду со мной не разговаривает. Молчит.

Умила зло поджала губы, недовольно фыркнув.

— После такого кто жить захочет? Мужа она с сестрой своей сводной поймала на горячем! Прямо на их супружеском ложе.

Вкусная выпечка упала из моих застывших от услышанного пальцев.

— Как мужа...? — сипло переспросила, вспоминая историю, что поведала мне Агнеша. — У них же всё по любви. Она же ради него...

...против всех в общине пошла.

Умила повела руками в воздухе, не скрывая злобы.

— Вот так-то! Кобель, потому как! Я ведь давно ей дурной говорила, не дело это, что паршивка эта к вам в гости зачастила. На ночь остается. Мы же беры, мы запахи чуем. А блудодейства тем паче! Ну так нет, Озарушка, добрая душа! Не попрет Яська через меня! А она, поганка такая, и не то сделала, дабы под мужем сестры пролезть!

— Но зачем? — непонимающе моргнула я. — Вокруг столько свободных беров. Бери любого. Зачем под женатого лезть?

— Эх, человечка, наивная ты, что аж смешно! — Фыркнула устало Умила. — Это тебе, мне — муж нужен. Чтобы дом содержал, ночами заласкал, детишек наделал. Да еду в дом принес. Милан же торговлей промышляет. Корабли у него имеются. Часто пропадал. Озара иной раз и признавалась, что чуяла от него женский дух. Да только он мастак сказки расказывать! Да и...

— Что?

Умила покосилась на меня. Очевидно, раздумывая, стоит мне говорить или нет. В конце вздохнула и подошла ко мне ближе, присев на полку, да снизила голос до шепота.

— Мать Добрыни и Озары сгинула, их отец женился во второй раз, от этого брака родилась Яська. Мачеха их, само собой, не шибко любила. Добрый, как подрос, сразу в дружину ушел, а Озара осталась.

Умила покосилась на спящую бедняжку и покачала раздосадовано головой.

— Мачеха ее недолюбливала, всегда упрекала. В том числе и за брак с Миланом. Она... приближенная матери клана. А та... Ну как до тебя донести, человечка? — Медведица задумчиво нахмурила лоб. — В общем, она не сразу наказывает, а медленно сдирает шкуру, припорошив солью. Желательно через другие руки, но так, чтобы все понимали, по чьей прихоти всё случилось. Сдаётся мне, и бездетность Озары тоже Власта провернула. Только не пойму как...

— Бусы...

Неожиданно вспомнила я.

— Что, бусы?

Непонимающе скосила глаза на меня Умила. Пришлось растолкать мои слова.

— У Озары были бусы. Зеленые такие. Зачарованные темной магией. Я сказала их снять. Так как они убивали дитя.

— Ох ты ж, мать моя медведица!

Огорошенно выдохнула Умила.

— Так ей эти бусы мачеха на свадьбу дарила. Как же они... Не побоялись богов...

— Пошел прочь, тварь!!! Клянусь богами, разорву!

Свирепое рычание за дверью заставило нас разом с медведицей подпрыгнуть на ноги.

— Добрый, она моя жена! Я вправе...

Вторил мужской голос. Но его перевело рычание первого.

— Прочь, мразь! Прочь! Убью вражину! Кобелина, она дитя из-за тебя потеряла! Сама чуть не сгинула!

— Я не знал... Я не хотел... Ну же, Добрыня, не серчай! Мы же побратались! Я люблю Озару и жизнь за нее положу!

— Пошел вон, мразь!!!

— Да я тебя...

— Замолкли оба, я сказала!

Этот голос. Шуршание юбок и постукивания трости об землю.

— Морды бить друг дружку решили? Так пошли отсюда вон! Или решили девку доканать?

— Премудрая Ганна...

— Премудрая Ганна.

— Дайте целительнице свое дело в тишине сделать. Да не забудьте помянуть бера Третьяка добрым словом , что привел в наш клан целительницу. А теперь марш с глаз моих долой.

— Но Ганна, я...

— Оба, я сказала!!!

Рявкнула неожиданно старушка, да так, что мы с Умилой разом подпрыгнули. Но за дверцой и вправду тишина наступила. А потом в баньку зашла сама медведица.

В сером шерстяном платье. Таком простом, перевязанном на талии веревкой. Опираясь о свой посох.

— Доброго дня, девки.

— Доброго дня, носительница премудрости рода. — быстро склонилась в поклоне медведица. А я вот застыла на месте, бестолково хлопая глазами.

Спасибо юркой Умиле. Та, покосившись на меня, ловко потянула руку мне на шею и склонила и меня в поклоне.

— Ааа... — спохватилась я. — Доброго дня...

Старушка же прошла мимо нас. Прямо к спящей Озаре. Присела на краешек лавки. Рассматривая бедняжку.

— Ну ничего, милая, — по-доброму похлопала она Озару по сложенным на животе рукам. — Ничего. Орел, когда время приходить, либо сам свои старые перья порывает клювом, либо сдохнет. Но зато потом летает. После боли приходит тишина, милая.

А потом выпрямилась, проговорив уже мне:

— Что молвишь мне, целительница? Как она?

— Дитя потеряла, крови много. Едва ли успела ее вернуть в явь.

— То, что она дитя потеряла, я и сама чую. — морщинистая рука с длинными пальцами зависла чуть повыше живота спящей. — Я тебе тайну поведаю, целительница, а ты мне поведай, с чего ли это. Ее два дня, пока тебя Третьяк с ложа не пускал, отваром из розмарина отпаивали. Ну что скажешь?

Я подавилась воздухом от услышанного.

— Розмарин? Так это расширяет сосуды, чтобы кровь быстрее бегало. Это... Это...

— Бы ее погубило! — закончила старушка и как само собой разумеющееся махнула рукой на меня.

— Как же так, премудрая! — Умила, не скрывая возмущения, шагнула вперед. — Как боги их терпят! Почему Валес не накажет! Почему не спомогут ей!

— Чей это не спомогут? — заломила седые брови медведица. — Кто ж, по-твоему, Умила, Доброго в ту ночь отправил в гости к сестре? А кто Агнешку неподалече отправил гулять? Это она услышала его крик о помощи. Побежала к Наталке. И та спомогла. Третьяка тоже боги сосватали целительцу. И мой умный мальчик поступил как надобно. Но не об этом сейчас говор я веду, девки. Озара должна быть мертва. Но она живая. А полюбовница ее мужа кленется, что дитя носит. Вы спутали карты злу и сместили нити жизни. А это значит...

— Будет суд. — мрачно проговорила рядом Умила. — И так как Яська под крылом матери клана, Гром ее не накажет.

— Беременная полюбовница против смертельно раненной жены. Молодая невестка против властной матерной свекрови. Одни женщины вокруг. Бедный Гром, ему придется несладко.

Впрочем, последнее она шепнула со смешинками и издевкой в голосе.

Дорогие читатели! Ваш бессовестный автор слегка опоздала с продой. Каюсь, грешна! Глава должна была выйти еще в полночь, но я не успела дописать. И все же я в ожидании ваших звездочек и комментариев. Это мой стимул!

Ваша З.С.