Черноокая печаль

Глава 5

Я не поняла, когда мы разделились. Просто, не сговариваясь, один из медведей сиганул справа, а второй цапнул меня за запястья и потащил в сторону ельника. Едва ли я поспевала за ним. Подол платья то и дело цеплялся за невысокие кустарники или торчащие из-под земли корни деревьев.

Позабыв о моих человеческих слабых ногах, медноволосый ускорился. Я уже не поспевала.

За спиной пронзительно засвистели. Чудной формы кинжал пронзил воздух чуть выше моего плеча и вонзился в ствол рябинки поблизости, словно наточенный нож в мясо. Меня передернуло.

Мужчина выругался, дернул меня в сторону. Я споткнулась, больной укол, словно молния, одолел лодыжку. Но, сцепив зубы и стряхнув набежавшие слезы с ресниц, я продолжила ковылять.

Только медноволосый резко застыл, глядя вперед себя. Тяжко черпая воздух губами, я рассматривала этого пришибленного распахнутыми от страха глазами.

— Почему застыли?! Бежим...

Дернулась я вперед, но он не отпустил руку. Сжал сильнее. Мрачно осматривая местность. А потом вроде весело хмыкнул одними устами. В очах мела вьюга.

— Добегались мы, милая. Дальше только болота. Утопимся.

— А позади разбойники.

Процедила я со злобой сквозь зубы, будто он виной всем моим бедам. Попробовала освободить свои пальцы, да не отпустил. Потянул с натугой к себе, так что я носом уткнулась в выемку на груди. Над ухом раздался уверенный мужской говор.

— Ничего не бойся, черноокая. Я рядом.

О чем это он? Я и не сообразила. И так сердце в груди скачет от страха. А мужские голоса уже горланили позади. Страх сковал душу и тело.

Леля, молю, помоги!

Сохрани душу и тело.

Потому если не ты, то кто?

Странными были наши преследователи. Не похожи на простых разбойников. В черных одеждах, с прикрытыми лицами, да в добротных снаряжениях. Но не успела я их хорошо рассмотреть. Не меньше полудюжины было.

И стоило медведю взяться за драку, как кто-то схватил меня за косы да потянул на себя. Развернувшись, я, не мешкая, ударила косматого мужика ребром ладони по шее. Тот выпучил глазища и рухнул на землицу. Я было дернулась в сторону. Только куда сбегать с ногой-то моей больной?

Да и не успела увернуться от нового удара. Так как очи мои припали к храбро дерущимся с тремя воину. Только крикнуть и успела.

— Осторожно, медведь!

Со спины на него набросились двое. А вот чтобы вырубить меня, было довольно и одного удара. Ухватив за шею сзади, неизвестный приложил меня виском о ствол дерева.

Сознание померкло. Уплывая в Навь, я всё не могла понять. Почему медведь не обернулся? Почему же, а?

Приходила я в себя болезненно. Голова трещала, будто кто-то камни кидал в кучу. А те лязгались и тревожили мое сноведение шумом. А еще были чуждые мне голоса. Мужские. Недовольные. Сварливые.

— Отдай нам девку, Ворон! Отдай, это мы ее сразу заприметили! Наша добыча!

— Наша! Наша!

Какие пакостные, будто крысиные. Отдаленно знакомые. Пробовала я нынче приподняться, да только хуже себе сделала. В висках заныло от боли.

А отвечал им ровный мужской.

— Не по нраву мне, что тут творится. Где Казимир?

— Отдай нам девку, Ворон. Потом с Казимиром потолкуете. Ну же, уже мочи нет терпеть, как вкусить девичего тела охота.

— Отдай, Ворон. Отдай, али сами заберем... Ах... Ты чей это... Отпус..ти... От..

Я не видела, но чуяла кончиками затекших пальцев предсмертный холод, что появился в воздухе. Стало быть, кто-то испустил дух.

И как-то резко все замолкли. Только тот самый ровный, спокойный голос раздался как бы невзначай.

— Я повторюсь, раз кто оглох. Где Казимир?

— Так... это... Он... Он... В сосе..седней... дере..веньке... с... бабами... рез..звиться...

— Вот и иди к нему, да позови сюдой. А сам с бабами порезвись, раз мочи нет терпеть.

— Ага... Я... Быстро... Я...

И топот ног. Будто кто бежит. Быстро, аки сама Смерть за ними гонится. И слава богам, что тишина, ибо моя боль в голове стихла. Зато усилилась в ноге. Я пробовала ее на себя потянуть и едва ли сдержала болезненный всхлип, готовый сорваться с уст.

Что ж за неудача такая прицепилась к моему подолу?!

С трудом распахнув глаза, я поморщилась от удара боль заискрила в висках. Ох... Леля, помоги. Поджав губы от боли, зажмурилась, а потом пригляделась получше.

Кажись, пещера. Стены темные, каменные, грубые, и так холодом от них тянет. Меня прижали спиной к одной из них. Отпустили на землицу да связали руки грубой веревкой. А вот медведя распятили напротив. На двух вколоченных в землю брусьях, подвязали за руки, а само спустили на колени. Голова свисает между плеч безвольно, кажись, не в сознание он еще. А глянуть на его тело и вовсе страшно. Ободрали, как шакалы.

Сглотнув вязкий ком дурноты, я попробовала взять в себя в руки и надумать что-нибудь путевое. Но ничего на ум не приходило. Кроме того, что нас обоих порешат. Правда, меня вначале снасильничают.

Внезапно в мою сторону послышались шаги, а потом на ноги и вовсе упала огромная тень. Я быстро шмыгнула в последний раз и прикрыла очи. Про себя причитала, да бы не выдавить себя, и попробовала дышать ровнее.

— Еще не проснулась она. Поди сюда.

Проговорил тот самый спокойный до мороза по коже голос. Кого он позвал и для чего? С трудом я заставила себя не вздрогнуть от тяжких догадок.

Вскрикнуть я-то успею, поплакать тоже. А сейчас главное — оттянуть неизбежное, пока я сил не наберусь.

Тихие, почти неуловимые шаги раздались совсем рядышком. Хрустнули суставы, когда мужчина опустился на корточках возле меня. Тонкие длинные пальцы бережно прошлись по щекам, нежно стерев следы слез и грязи.

Я чуяла его взгляд. Пронзительный, жадный, но не злой... Он осматривал меня с макушки до пяточек. А потом, дойдя до них, аккуратно приподнял подол, но не шибко неприлично. Стащил сапожек с поврежденной ноги, потом, едва ли ощущая пальцы чужака на своей коже, почувствовала, как стащили и носок.

Лодыжку нежно ощупали. И словно дыхание мороза окутало кожу, потом и плоть, аж до кости. Я перестала ощущать что-либо. Только руки незнакомца твердо обхватили ногу и дернули на себя лодыжку.

Раздался тонкий хруст. Он вправил мне кость.

А у меня кожа покрылась ледяной коркой, и отнюдь не от чужой магии. А потому что воспоминания словно приливом затопили сознание. Только два целителя могли так виртуозно вправлять кости. Стешка, которая померла, и...

— Чернозар.

Резко распахнула я очи. И слезы крупными горошинами потекли по щекам. Потому как передо мной сидел на коленях именно он. Да, капюшон, наброшенный на голову, бросал тень на лицо, и все же спутать эту синеву глаз, словно ночное небо, было нельзя.

Это был он.

— Чернозар...

Всхлипнула я, не удержав эмоции, и перевязанные руки потянула к его лицу, дабы коснуться колючей щеки. Позвал. С горечью хмыкнув.

— Ну, здраствуй, Наталка.

*****

Не то чтобы я думал, что один дюжину разбойников раскатаю в лепешки и обжарю на костре. Да чего уж там, я так и думал! Правда, не видала эта землица давненько разбойников с такими навыками.

Думается мне, что вся дружина князюшки нервно дышит в сторонке по сравнению с этими ребятками. И как, интересно мне, затерялись они в этих лесах?

Одно ясно как белый день. Нечисто здесь что-то. Дрались со мной одни. С прикрытыми лицами, крепким ударом и опытом в бою. А те, что тявкали в повозке, как крысы попрятались по кустам и лишь громко фырчали.

Ну не тянут эти темные плащи на разбойников, уж наемники — то да. Горестно мне маленько, что скрутили они меня. Хотя на это и была вся задумка. Зря мы что ли с Мирошей разными путями пошли? Таков был план: «Разделяй и властвуй». Поймают одного и расслабляться вечером у костра, а уж второй под тенью ночи аккуратно свернет пару голов у кострища.

Так делали не раз. И работало. В этот раз неувязочка вышла в одном. Черноокая хоть и держалась молодцом, но умудрилась ножку подвернуть и приложиться головкой об березку. С легкой руки одной падали! Ну ничего, я его запомнил.

Просыпаясь в вражеском плену, я снова поймал себя на невеселых мыслях. Обычными разбойниками здесь и не воняет. Больно хорошо они наловчились связывать, и путы мои непростые. Видать, веревка замочена в отваре из рябины.

Вот ведь черти всех темных богов!

Равномерно прогоняя воздух через легкие, я старался не поддаваться ярости. А как хотелось! Ух, как бы я сейчас порезвился! Головушек бы оторвал море!

Одно останавливало — черноокая печалька. Не о себе, а о ней думать надо было. Не дай боги меня все-таки порешают, так ее по кругу пустят.

Посему и крепись, Третьяк. Жди ночи и Мироши. Жди смиренно, успокаивая раны душевные запахом свежей ели, исходящим совсем рядом. Стало быть, подруженька моя по несчастью совсем рядышком. И это хорошо. И мне от этого спокойнее.

Обычно я получаю удовольствие, когда сам наказываю своих недругов. А тут, каюсь, хруст шеи этого смердящего пса мелодией гуслей раздался в ушах. Быстрее почуял звериным чутьем приближение чего-то темного. Кажись, маг. И не по мою душу.

К черноокой подошел. Высокая фигура, спрятанная под кожаным плащом, опустился перед спящей чернявой и робко, словно самый нежный цветок, огладил пальцами по бледной щеке.

Такая нежность не к месту, что аж кровь забурлила в жилах. Пальцы против воли сжались в кулаках, и не будь веревки обмочены отваром из-под рябины, порвал бы к чертовой матери! Потому что нечего к спящим девкам лапы свои совать!

Слава богам, лапища свои с нее убрал. А сам не отошел. Будто измываясь над моей выдержкой, незнакомец потянулся к подолу платья. Только попробуй, падаль! Я прям здесь медведем обернусь, и уж тогда...

Но зеленная ткань платья обнажила лишь утонченную щиколотку, которую незнакомец освободил от обуви и белого носочка. Незамысловатыми движениями, словно чародей, он вправил ей кость, вырывая из полуприкрытых женских уст тихий вздох.

Замерли его пальцы на ее ноге, когда черноокая пораженно выдохнула, с надрывом в голосе:

— Чернозар.

И снова повторила, на сей раз широко распахнув по-детски крупные очи. Крупные горошины слез, словно у дитя, скатились по щечкам.

Хриплый, словно несмазанная колесо телеги, голос стал ей ответом.

— Ну, здраствуй, Наталка...

—Живой....— всхлип ,— Как же так... Как... Ты же... сгинул...

Не могла она связать и двух слов, задыхаясь плачем.

— А я и сгинул. — хмыкнул он, вытерев пальцем ее слезинки. — Только Снежка решила, что рано мне еще...

— Черный, не время.

Тихо шикнул тот второй в черных одеждах, что вырубил, кажись, меня в болотах. Принюхался, чудится мне в его запахе что-то родное. Да понять не могу чего. Звериное или душевное?

И вправду ко входу толпой пошли ободранные в одних лохматиях мужички. Во-о-от эти сразу видно разбойники! И не стыдно теперь за них...

Немытые, лохматые, зубы свои растеряли, видать, по дороге. Аж красотень. И не острить бы мне, у самого не ахти как хорошо. Да только у меня где-то на свободе Мироша бродит. Нам бы с тобой, черноокая, продержаться. Совсем малость.

— Прикрой очи, милая.

Тихо проговорил он черноокой. Как он ее назвал? Наталкой? Какое необычное имечко.

И та, странное дело, без пререканий послушалась. Тот второй дернул худощавого за руку.

— Не стоит ругань устраивать, да смуту сеять меж ними. Отдадим медведя, пущай его кровью упиваются.

Чего-о-о?

— Чернозар, нет! Прошу, нет... — тихонько, аки мышка, запищала чернокосая, вцепившись рукой в подол его плаща. — Он... Он муж мне...

Неожиданно ляпнула она, и все замерли в пещере.

Тот дернул головой и тяжко вздохнул. Решительно процедил:

— Зови Казимира, Ворон.

— Но, Черный, он не отступит, будет кровь.

— Давно она бурлит в его проклятых жилах, да просится наружу.

Есть идеи, к кому попали наша черноокая и острый на язык медведь? Я в ожидании ваших предположений.