Черноокая печаль

Глава 26

— Ой... лю-лю-ли... лю-лли-ли-ли...

Войдя в дом, Мирон тут же напоролся на мелодичный голос Озары. Она напевала колыбельную, неспешно качая люльку вперед и обратно. Рука тут же перехватила стремительно подавшуюся тяжелую дверь, которая нет-нет да шлепнется об раму и разбудит кроху.

Успел.

И аккуратно, не создавая лишнего шума, прикрыл дверцу за собой, да вступил на порог. Стянул с ног кожаные сапоги, стряхнул с плеч плащ, повесив на торчащие рога оленя на стене. Беззвучный шаг и еще один.

Прислонившись плечом об деревянный угол стены, бер устало, но не скрывая удовольствия, рассматривал свою суженную.

Подумать только. Жена...

О подобном он даже в самых смелых мечтах не мог предположить. Она была его звездой. Обворожительно далекой. А теперь вот... сидит рядышком. В его тереме, на его ложе... качает люльку. А там довольно посапывает их дочь.

Надо же... дочь.

Пусть и не родная кровью. Но своя, что ли? С того момента, как увидел ее, тихо хныкающую в руках Озары. Ну как можно было отказаться от этого голубоглазого чуда?

И отнюдь не в том была загвостка, дабы привязать к себе жену покрепче. А дело в том, что Мирон верил не только в гнев богов, но и в их благославение.

В конце концов, кто знает, как бы все обернулось, не влюбись в свое время Третьяк в черноокую человечку.

Задумавшись, Мирон мысленно подытожил. Не будь в клане Наталки, не было сейчас этой колыбельной и тихого шепота счастья.

Ибо некому было бы петь колыбель и осветлять его жизнь. Озара бы сгинула с дитем в чреве, познав об изменах Милана. Маленькую Желанну никто бы не нашел в лесу, кроме лесного зверя, что загрыз бы крошку. А Мирона... очевидно, его ждала короткая, но славная доля погибшего воина. Он бы искал путь в Навь при каждом столкновении с врагом. И рано или поздно нашел бы свою смерть...

Да, своим тихим счастьем он был обязан близкому другу и его жене, что успела стать ему некровной сестрой.

И сейчас, глядя на то, как жена качает дочь, Мирон понимал, что впервые в своей жизни он не намерен молчать и бездействовать. Не ради себя, ради близкого друга и его любимой.

— Мирон? Ты пришел.

Нежное пение оборвалось на неловкое медведицы. Озара неловко встала с кровати, мимолетно поправив одеяльце на спящей в люльке девочке.

— Я ужин сготовила. — избегая его взгляда, как робкая, сопливая девчонка, шепнула Озара, проходя мимо него. — Оставила на печи. Небось еще теплое. Ребрышки в сметане и похлебка из пшена. Еще и квасу сейчас достану.

Она запорхала по кухне. Быстренько спустилась в погреб за квасом. Наложила ему еды, ложку дала. И Мирон мог бы и сам все это сделать, не тревожить Озару, но, присев за столом, позволил себе эту маленькую слабость. Чуять себя ее мужем. Пользоваться этим именем.

Конечно, он ее не тронул. И не тронет. Пока она сама...

Нет, из чувства долга Озара, как только их поженили и Желанна уснула, пришла, готовая отдаться ему.

Как и заверяно столетиями, совершая таинство между мужем и женой. Только это было не ее искренним желанием, а скорее благодарством. За то, что укрыл от позора. И признал найденыша своим дитем.

Такой близостиберу не хотелось. Да и Наталка тогда мимолетно шепнула ему оставить Озару на пару лун окрепнуть. Больно ей сейчас должно быть.

Да, Наталка... Он обязан ей многим. И ей, и Третьяку.

Молча ухватившись за ложку, Мирон стал есть. Быстро и размеренно, даже не глянув на рядом притаившуюся на лавке Озару.

— Благодарю.

Кивнул он, отправив в рот последнию ложку похлебки, запивая ее квасом. Медведица робко кивнула.

Они оба замолчали. Странным делом, вроде совсем недолго под одной крышей, но медведица чуяла настроение бера очень тонко. Вот как сейчас... К ее терзаниям и пережевыванием за неспокойные времена в клане и жизнь юной целительницы прибавилось еще и омрачненый лик Мирона.

Ее муж, как странно-то звучит. Но да, муж... Сейчас он хмурил лоб и, уперев подбородок в сложенные на стол руки, о чем-то мерковал.

— Что-то случилось, Мирон?

Тихо поинтересовалась она, внутренне сжимаясь. Она по привычке притаилась в ожидании ответа. Милан не любил, когда она лезла к нему с распросами. Все повторял раздраженно: «Не твоего бабьего ума дела». Но Мироха лишь тяжело вздохнул, помассировав лоб.

— Уже один старый месяц Третьяк с Наталкой у белых волкадаках. Члены клана скоро стребуют с Грома объяснение.

Озара досадливо прикусила нижнюю губу, понимая без объяснений, что грызет Мирона. Он побялся лишиться некровного брата в виде Третьяка. Да и сама Озара этого не хотела. Третьяк добрый бер, и жена у него — божий дар.

— А может, так оно и к лучшему... — аккуратно шепнула Озара и, сморозив, что сказала молодка, сглотнула, поспешив обьясниться: — Власта и остальные медведицы подальше от Наталке будут. Может, так боги ее берегут.

Впрочем, Мирон не разгневался и даже не шандарахнул кулаком по столу. Он лишь лениво усмехнулся, откинувшись на спинку стула.

— Я тоже так мерковал, когда ты замуж за другого вышла. И напрасно... Отбил бы тебя тогда у Милана, и не было бы этих десять зим мучения и боли. И у Желанны было бы орава старших братьев. Но я оставил, чтобы мою судьбу и судьбу моей любимой женщины решали другие.

— Мирон, я...

Обескураженная таким признанием Озара беспомощно хлопала ресницами. Как это, десять зим? Любимой женщина? Так он с ней не из жалости? Дети?

Но ничего молвить в ответ она не успела. Бер поднялся на ноги. Встал изо стола, мимолетно пройдясь губами по ее макушке.

— Иди спать, милая. Да дверь запри за мной. Пошел я.

С горем пополам придя в себя, Озара окликнула мужа уже на пороге. Затвилась около стены, беспомощно кусая уста и глядя растеренно на Мирона.

— Куда ты? Куда ты, Мирош, на ночь глядя?

Прочитав в ее очах глубокий страх, бер усмехнулся по-доброму, накрыв ее щеку своей крупной ладонью в мимолетной ласке. Ему льстило, что она переживает за него. Значит, не все сгубил Милан в ее душе.

— Не боись, милая. Скоро вернусь я. За братом я. За братом, — он решительно толкнул дверь, шепнув себе под нос: — Не дело это, чтобы наши с Третьяком дети игрались поразень.

****

— Мирош? — растерянно молвила Наталка, завидав бера чуть поодали от себя. Она как раз собирала цветы ромашки в плетенную корзину для сушки. Оставив свои дела, она коротко улыбнулась: — Здравствуй.

— Здравствуй, Наталка.

Камень вины за то, что не доглядел, расстылся пеплом в груди бера. Не держит она на него зла. Не проклинает. Наталка... Такая Наталка. Чистая, наивная и добрая. И немудрено, что Третьяк в нее влюбился.

Он аккуратно подошел и медленно распахнул руки, желая обнять. Но при этом до последнего сомневаясь. Вдруг оттолкнет? Имеет право! Беры ей знатно кровь попортили.

Но человеческая молодка сама кинулась его обнимать. Как родного. Притиснулась к его груди щекой на мгновение, потом сделала маленький шажок назад, бесхитрасно, с долей тревожности заглядывая в его глаза.

— Как Озара? Как ваша малышка?

— Хвала богам, они в порядке. — кивнул бер. — А ты как? Белые не обижают?

Робкая улыбка озарила девичий лик, Наталка медленно мотнула головой.

— Посмел бы кто нас обидеть, тетя Любава мигом скалкой по макушке приласкала.

Бер одобрительно кивнул, особенно когда Наталка тихонько добавила.

— Да и Третьяк теперь точь-в-точь по моим следам ходит. Глядишь, скоро мою тень от его не различишь.

Оно и ясно! После всего, что приключилось, странное дело, что его друг и побратим вовсе пустил свою печальку из терема.

— Значит, добро вам здесь. — шепнул Мирон, присев на пенек срубленной сосны. Наталка присела на пенечек рядышком, сцепив пальцы рук в замок и уперев локти на коленки.

— Не жалуемся. — кивнула та. — Альфа белых мудрый и не самодур, моя названная матушка, мать моей боевой подруги, жена его второго брата. Меня здесь приняли почти... как родную.

— Я рад за тебя, Наталка, — честно признался бер, глянув в светлые очи молодки. И совесть не позволяет сказать то, зачем пришел. Но... ты должна об этом знать. Думается мне, Третьяк не рассказал о всех наших заветах.

— О чем ты, Мирош?

Девичие угольные брови сошлись на переносице. Целительница непонимающе глянула на собрата мужа. Недоумевая. Едва ли Третьяк упоминал о каких-то заветах беров, как нашел ее у белых. Более того! За месяц он ни разу не упоминал ни мать, ни братьев. Не отходя от нее ни на шаг.

— Я о том, милая моя, что, скорее всего, Третьяк попросится на службу белому альфе. И Благояр не упустит этого шанса, приняв такого ладного охотника в свои ряды!

— И разве это плохо? — чернявая поморщилась, тяжело вздохнув. -—Знаю, вам хочется, чтобы Третьяк вернулся в родной клан. Но мне там не рады, Мирон. И я не хочу возвращаться, и муж мой тоже. Обиду он затаил на всех вас знатную.

Мирон молча кивнул на ее слова. Принимая услышанное как должное.

— Я не прошу у вас возвратиться. Хоть Гром всех и наказал, но...

— Не наказал, Мирош! — фыркнула человеческая девушка, тяжело вздохнув и полоснув по нему твердым взглядом. — Как бы там ни было. Что бы ни случилось, Власта всегда останется в почёте. Про-мать! А пока она там на троне, мне закрыт путь назад! Справедливость Грома иссекает, когда речь заходит о самках клана. И это чуть не сгубило не только меня!

Наталка разбушевалась не на шутку. Пожалуй, такой разъярённой он видал ее лишь дважды. Первый раз, когда она прознала, куда завел ее Третьяк, обманом сделав женой. И сейчас.

Защищать Власту он и не думал. Но кое-что прояснить стоило.

— Ты многое не знаешь, Наталка...

Мягко продолжил бер, девонька раздраженно повела плечиком.

— Она злая, властолюбивая тварь. Которая только и умеет, что губить! Жестокая и самодурная!

— Всё оно так. — кивнул без прериканий бер. — Только ты знать должна, что когда Грому пришлось занять место вождя в клане, ему было всего семнадцать весен. Тихому пятнадцать, а нам с Третьяком и вовсе по тринадцать. Как бы там ни было, и что бы ни двигало отцом братьев, но он покинул их в трудную минуту. Тогда, когда черные и белые волки грызлись за каждый кусок земли. А людишки вовсю воевали. Тот год задался быть голодным. В клане пошли смутные шепотки. Были и те, кто жаждал сбросить с трона Грома. Только Власта смогла сдержать в узде бунтарские норовы самок, а через них и приближающуюся смуту. Гром ушел на войну, за ним и Тихий. Всё это время за кланом следила она. Да, жестоко, в свою угоду, но она справлялась со своим делом.

Мирон на миг затих, глянув на то, как рассветные лучи солнца окрашивают небо.

— Ты должна понять, Наталк. Таких, как моя Озара, впавших в немилость, было единицы, для Грома не такая уж и большая цена в обмен на тихое сосуществование самок в клане. Мы все мотались по походам, потом бывали на войне рядом с человеческим войском. Приходя домой на пару дней, не хотелось вникать в устои клана. Большинство самок прогнулись под нее. А своих приспешниц Власта не обижала. Всю глубину ее черного влияния и амбиций братья поняли лишь когда в клане появилась ты. Уверен, Гром и Тихий мало понимали тягу Третьяка к тебе. Им было чуждо, что такое сгорать по женщине. Умирать от вида ее боли и слез. Они... запечатлели свои сердца под железными печатями после смерти отца.

— Что изменилось сейчас? Зачем ты мне об этом рассказал?

Тихо спросила она спустя пару мгновений.

— Твоя ненависть к Власте понятна. И разумна. Она у нас общая. Но ты должна знать, Наталк. Как только Третьяк примет службу у белого альфы, ему придется отречься от собственного клана, кровных братьев и боевых соратников. Отныне он станет для нас предателем. В старину за подобное мы должны были при встрече его убить, сейчас же... — бер тяжело сглотнул, — ни я, ни Гром, ни Тихий — мы не будем иметь права с вами видеться. Мы не сможем защищать ваших деток, Наталк. И даже его душа после смерти не пойдет к отцу. Он вырывает свои корни ради тебя, Наталк. И я его не осуждаю, нет. Будь на его месте, поступил бы так же. Но я понимаю... что я не вечен и не бессмертен. Завтра, быть может, бой, и если меня не станет. За Озаркой и Желанной приглядят Добрый и другие...

— Ты хочешь сказать, это разорвет братские узы между Третьяком, тобой, Громом и Тихим?

Что-то надломилось в голосе чернявой. Ее очи широко распахнулись, а ручки задрожали. Поджав уста, она отвернула взгляд, когда бер кивнул мрачно.

— К сожалению, да. По нашим традициям только самка может покинуть родной клан и иметь путь домой к родительскому терему. Самец обязан умереть в клане, где родился. Иначе...

— Но как же... — девчонка сглотнула, мелко сотрясаясь от паники, — выходит, нам придется вернуться? Как же он без вас... Третьяк же не перенесет...

— Не надо возвращаться в клан! — Мирон ухватил ее за плечи, заставив глянуть в свои очи, — главное, не позволяй ему пойти на службу к белому. Смилуйся над ним, Наталка. Третьяк сейчас охвачен гневом. Но пройдет время, и... не лишай меня брата, молю!

Ничего обещать девушка не стала. Увела взгляд. Но Мирон и так понимал, что чистое сердце нареченой его собрата сделает все ради блага мужа.

Уже покидая стаю белых, на границе он натолкнулся на обнаженную фигуру альфы. Застыв на месте, бер склонил голову в уважительном поклоне. Рассматривая ярко-красное яблоко в своей руке, Благояр ровно проговорил:

— Знай, бер, я пустил тебя на свои территории отнюдь не из доброты душевной. Третьяк хороший охотник, и бер мне в стае не помешает. Тем не менее...

Яблоко затрещало в кулаке мужчины, превращаясь в куски, пропитанные соком, что стекал через его пальцы.

Только сейчас Мирона удостоили льдистого взгляда.

—...у меня тоже есть братья, и я понимаю Грома. Разлука с ними равносильна тяжелой хвори. Но дважды помогать ему не стану.

— Благодарю, альфа. — тихо шепнул Мирон. — Наш вождь оценил твое благородство.

— Передай ему, что это мой ему подарок на свадьбу.

Безэмоционально шепнул альфа белых и растворился в утреннем тумане.

Мирон хмыкнул про себя. С этим наказанием, похищением Наталки все и забыли о свадьбе вождя. На дочке черного бера Всемила — вождя черных беров. Хоть бы было к добру.

В родной клан Мирон прибыл к вечеру. По пути к главному терему словив пару любопытных взглядов местных сплетниц, столкнулся в проеме с Добрым. Тот как раз возглавлял отряд для ночного патруля.

Пусть Третьяк вместе с белыми волками уничтожили и второго вандоса. Вождя беспокоило то, что эти твари так расплодились в последнее время. Оттого патруль и усилился.

— Ну?

Пытливо глянул ему в очи Добрыня, поджав в ожидание губы. Все переживали за Третьяка и молились богам, дабы товарищ не очутился по ту сторону военной грани.

— Будем надеяться, что Наталка его уговорит.

Устало кивнул Мирон. Беры все разом облегченно выдохнули.

— Пущай Велес даст этой девоньке здоровье и сил! Хотя крепко она его держит за я..., — рядом прошли две молоденькие медведицы, и бер осекся, — кхм, за горло. Уломает! Ладно, пошли мы!

— Пущай Перун вам соблаговолит!

Кивнул им вслед Мирон, обменявшись на прощание рукопожатием. Странное дело, но в главном доме почти никого не было. И, судя по гневному реву Грома из залы советов, ясно отчего.

Крик Власты отдавался эхом.

— Я привела тебя в этот мир! Я тебя родила! Защищала столько лет! И ради какой-то человеческой девки ты меня наказываешь?! Гром, да что с тобой!? Приди в себя! Неужто эта человеческая шлюха всем вам разом постель греет!?

— Не смей! — рявкнул Гром, затыкая мать одним грозным взглядом. — Не смей обливать грязью эту несчастную! Слышишь меня?! В человеческих бабах оказалось по больше чести и гордости, чем в твоих сучках! Кто им в башку вбил, что баба при власте, пока не повязана браком, мм? Кто им уши моет тем, что никто не достоин им? Кто внушил, что беры плохие мужья?!

— А разве я им лгала?! — рявкнула медведица. — Взять бы твоего отца! Пошел за юбкой, как кобель! Обо мне не думая...

— Не смей порочить его имя и память! Слышишь? Не смей! То, что я не упоминал столько лет причину его гибели, не значит, что я не знаю, как все произошло!

Власта, видно, разошлась не на шутку. Полностью потеряв власть над своими эмоциями.

— Прежний вождь был отвратным мужем! Он был слабаком, который бросил вас и меня ради шлюхи!

— А ты была хорошей женой? — Голос Грома понизился до обманчиво спокойного. Но Мирон слышал знакомый флер убийственной злости. — Ответить мне, про-мать? Какой женой была ты?! Когда за его спиной вела дела с пришлыми торговцами?! Когда не приглядывала за мной, за Третьяком! Да боги, отец постоянно должен был исправлять твои просчеты! Постоянно держать ухо востро от твоих интриг. Тебе ведомо, мама, что творят с такими женами человеческие князья? Отправляют их в храмы! Но отец был благороден! Он хотел сохранить твою честь! Не запятнать!

— Он сдох! — Процедила сквозь зубы Власта. — А я была рядом с тобой! Все эти годы, сын! Пока ты воевал, я держала клан воедино! Я!

— Именно поэтому я закрывал очи на все, что ты творила. На всю ту ересь, что ты вбивала в головы этих дур! На то, что произошло с Озарой, с матерью Агнешы... Ты думаешь, я дурак и не понял, что детей Озара теряла с твоей подачи, мм? Уж не знаю как, но ты знатно расстаралась, мать. И Яську под Милана тоже ты просунула.

— Я мстила ей за твой позор! Эта девка унизила тебя. Она...

— Это мне решать, унизила или нет! Я благословил их брак! И не желал ее в жены! Но что сделала ты? Скольких душ ты занапастила, ммм? Уверен, не хватит пальцев рук и ног, дабы пересчитать.

— Гром...

— Знаешь... Я не принял сердцем выбор Третьяка. Не понимал его тягу защищать свою человечку. Счел это за забаву. Но когда он понял, что девчонка умерла... Я вспомнил отца, тот самый мертвый взгляд на бледном лице, пустая душа в живом теле. Кем бы она ни была, но она его жена. Душа! И из уважения к своему брату я принял ее в сестры! И поклялся защищать! Ее и детей, которых она родит! Ты хоть понимаешь, что Третьяк чуть не наложил на себя руки, когда познал о ее кончине?!

Но ответ Власты оказался полон желчи и злобы.

— Такой же никчемный слабак, как и его отец!

На миг молчание опустилось над всем теремом. Пока не прозвенел бесстрастный, мертвый голос Грома. Как сталь топора, разрезая шею виновного.

— Тебя проведут в храм Мораны. Я не желаю тебя здесь видеть. Проведи время с толком, вспоминая всех, кому занапастила жизнь!

— Ты не в праве так поступать со мной! Я твоя мать! Слышишь? Боги покарают тебя!

— Тогда да будет так. Тебя провести или сама уйдешь собирать сундуки?

— Мальчишка!

С сердцах выплюнула Власта, вихрем вырываясь из залы, чуть не сбив с ног Мирона. Надо же, все-таки отправляет в ссылку. Вряд ли кто-то мог об этом подумать еще весну назад.

— Что у тебя, Мирон?

Голос Грома не выказывал ни тени того гнева, что он одарил мать пару мгновений назад. Шагнув за дверь в залу, бер склонил колени перед своим вождем. Что восседал на троне.

— Я был у белых. Благояр позволил переговорить с Наталкой. Сказал, это тебе подарок к свадьбе, господин.

Гром молча кивнул. Устало потерев лоб.

— Ты объяснил ей, что если Третьяк примет предложение Благояра, это оборвет связь между нами.

— Да.

— И что она?

— Ничего не сказала. — шепнул Мирон. — Но думаю, она не допустит подобному случиться. Наталка искренне любит вашего брата и позволит ему мучиться вдали от родных.

— Да услышат тебя боги. — устало выдохнул Гром и раздал указ. — Приготовь один из охотничьих домиков на нейтральных территориях в лесу. Обеспечь кладовую и погреб провизией. И всем нужным. Если мой брат решит не обрывать с нами узы родства, я хочу, чтобы он имел место, куда сможет привести жену. И еще, Третьяк обмолвился ранее... что Наталка, быть может, тяжела от него. Правда али нет?

— Не ведомо мне еще, господин. Даже если так, то срок недолгий.

Гром опять кивнул, что-то про себя раздумывая.

— Независимо от этого, удвой патруль на границах. И еще... Тихий?

Из тени огромных колонн вышел высокой тенью средний брат.

— Да, господин.

— Перекрой маршрут патруля, пускай обведут кругом их дом на пару верст. Пускай моя невестка всегда будет под защитой.

— Хорошо, брат.

— Господин! — через главные двери ворвались два бера, они переглянулись, неуверенно глянув на вождя. Что в последнее время чаще был не в духе.

— Говори.

Жестом руки призвал их к говору Гром.

— Медведицы нарушили ваш запрет на охоту. Они... охотились у Подной горы...

— Разве я не ясно сказал — наказывать их кнутом, как поймаете за подобным?

Процедил сквозь зубы вождь. Беры поморщились.

— Господин. Но это Агнеша... возможно...

Тихий, который до недавнего бесстрастно наблюдал за происшествием, резко поднял на них глаза, поджимая уста.

— Мое слово для всех! — яростно рявкнул вождь. Гром растерял спокойствие души в последние пару месяцев и сейчас лютовал не по-детски.

— Брат, ее накажу я...

Неожиданно отлип от колоны средний брат, решительно глянув в очи старшего. С чего бы? Обычно Тихий был равнодушен к самкам клана. Даже ради утоления плотских нужд вырываясь к человеческим селениям. А тут...

— Но с ней была и ваша жена.

Замялись оба бера. Мирон закатил глаза. Олухи! Прикрыли бы этих дурёх и всё! Зачем дёргать разъярённого медведя за хвост?! Но с другой стороны, другие бы донесли... Сейчас в племени смутные времена.

— Позови-ка их сюда.

Недобро прищурился вождь, до хруста сжав позолоченные подлокотники своего трона.

Через секунду в залу с величественной грацией вошла юная госпожа клана, а за ней вяло волочила ноги Агнеша, не подымая очей от пола. Обе перемазанные в бликах крови... Судя по запаху, то горного тигра. Они водились к северу отсюда. Ближе к границам белых волков.

— Вождь.

Коротко виунула мужа молодая медведица. Гром недобро сузил глаза, поджав губы.

— Я запретил охотиться медведицам под угрозой кнута. Но вы нарушили мое слово. Как мне вас рассудить?

Словно смелый воробышек, Агнеша сжала кулачки, явно готовая сказать своему господину пару нелестных. Но умолкла, не подымая глаз. Тихомир, не сводя все это время глаз с нее, как только она вошла в залу, облегченно выдохнул.

А вот юная госпожа даже бровью не повела.

— Мы не охотились, господин.

— Ты вся в крови лесного зверя и, глядя мне в глаза, смеешь мне лгать?! — подобная наглость еще сильнее разгневала бера, он резко поднялся со своего места. Словно сам Перун, пылая праведным гневом. Юная Агнеша ойкнула от испуга, сделав шажог назад, все напряглись до предела, кроме черной медведицы. Не отводя взгляда от голубых очей мужа, она ровно проговорила:

— Я. Не. Охотилась. Господин. — с нажимом проговорила она. — В лесу расцвел кызыл, и Агнеша мне любезно показала тропинку до рощи. Там мы напоролись на тигра. Тот был ранен и рассверепел, почуяв нас. Пришлось защититься.

С одной стороны, явная ложь. С другой, она так уверенно говорила. Голос не дрожал, и весь ее лик кричал о том, что так и было. Мирон сам растерялся. Возможно, так и было. В конце концов, если они вышли на охоту, то только не на тигра! Мясо хищников они не ели, так как это считалось грехом! По духу они были тоже хищниками!

Медленно спустившись по ступенькам под всеобщее молчание, Гром подошел к своей нареченной, нависнув над ней безмолвной скалой. Так близко, что она наверняка могла расслышать яростное биение его сердца.

— Только что в этом зале я наказал свою мать ссылкой в храм Мораны. Надолго. Женщину, что родила меня. Думаешь, тебя не накажу?

Голос вождя был тихим, ровным и обманчиво спокойным. Но медведица подняла на него свои очи и в тон ему ответила:

— Нет. Подобной наивности боги меня лишили, господин. — хмыкнула она, медленно опустив голову на бок, изучая лицо Грома. Из-за всего случившегося они виделись лишь пару раз с той ночи, как Гроза прибыла в клан. — Да и потом, думается мне, что и особо грешить мне не пристало, дабы нарываться на ваше наказание. Рука небось и так чешется приласкать мою спину кнутом?

Гром внимательно ее рассматривал. Разглядывая в свете факелов красивые длинные ресницы и бесстрашные очи. Тонкие уста. Он позабыл обо всех вокруг. Пальцами аккуратно, но твердо ухватил ее за подбородок, приподняв личико для лучшего вида.

— Правильно тебе думается.

Прорычал он, впрочем, без злобы. И, прежде чем убрать пальцы с ее подбородка, мимолетно огладил большим пальцем девичью щеку.

Резко крутанулся на каблуках сапог, поспешно возвращаясь к своему трону.

— Так и быть, на первый раз вам поверю. Но в дальнейшем лично высеку! Есть дела в лесу? Берите бера в сопровождение. Вот мое слово!

И махнул рукой, отпуская медведиц.

Агнеша быстренько склонила голову в принятие воли господина и спешно убежала из залы, вслед за ней быстрым шагом за дверью скрылся и Тихомир. Сама госпожа лишь хмыкнула краем губ, удостоив вождя лишь величественного кивка, не сгибая тонкую шею в поклоне. Развернувшись на своих каблуках, она уже собралась уйти, как поймала взглядом Мирона.

На миг она нахмурилась.

Медведь непонимающе глянул на госпожу.

— Разве твоя семья недавно не пополнилась, бер?

Спокойно молвила она, Мирон кивнул с почтением.

— Да, госпожа.

— В главный терем охотники принесли свежий мед из акации. Почему она не пришла взять свою долю? Кормящим он только на пользу. И ребенку, и матери.

— Кхм...

Мирон проглатил язык, не зная, что сказать. Откуда она прознала о Озарке и ребенке? И что за странная забота? Долго мучить бера в ожидании ответа Гроза не стала.

— Если она не в состоянии прийти, то явись ты. В конце концов, такой сладости можно распробовать один раз в лето.

— Да, госпожа. Благодарю.

Кивнул с благодарством Мирон, провожая взглядом удаляющуюся ровную спину медведицы. Не он один наблюдал за тем, как женская фигура скрылась за массивными дверями.

И сам бер, и стражники покосились на задумчивого Грома. Еще пару минут назад он пылал праведным гневом, срываясь на всех вокруг. Власта не только подпортила ему крови, но и вывела на ярость.

А потом пришла Гроза. Вроде как виноватая. Вроде как дерзкая... Но ее тон, манера речи, осанка и несмешливое выражение лица. Казалось, сам ее аромат успокоил их вождя.