Черноокая печаль

Глава 25

Холодно.

Безумно хол-лод-дно... Мне кажется, что желудок приклеился к позвоночнику. Легкие болят. Тяжело дышать. Губы покрылись трещинками и ледяной коркой.

Я уже не вздрагиваю, когда слышу подступь демона. Не жмурюсь, когда худощавая тень нависает надо мной, а костлявая ладонь с обсохшей кожей тянется мимо меня, пожирая другого бедолагу.

Предсмертные крики агонии и чавканье твари приводили меня в ужас. Сжимая до боли узлы веревки на собственных запястьях, я, прикрыв ресницы, мысленно повторяла про себя: «Меня найдут... Меня найдут... Третьяк не бросит...» Но время как будто растянулось на вечность. И мои думы в конце концов стали всё мрачнее. Склоняясь к тому, что моя кончина неизбежна. Так не проще самой оборвать свои мучения, не отдаваясь на мучительные растерзания клыков этого вестника бездны?

Прикрыв очи, я с трудом настроилась на собственное тело. Меня то и дело бил озноб и выворачивало от холода. Нащупав тонкую нить, что с шеи тянется по груди вниз, примыкая к сердцу, я мысленно сжала ее до боли. Надо оборвать, и моя смерть будет быстрой и легкой. Без мучений... Надо просто оборвать.

Перед внутренним взором встал образ Третьяка, он широко мне улыбнулся, раскинув руки, готовый обнять и укрыть от всего мира. Но не уберёг... Как жаль, любимый. Как жаль...

Еще пару месяцев назад я спокойно бы шагнула за черту Нави, ни капли не цепляясь за жизнь. Не за что было держаться, не за кого дышать и жить. А сейчас с ненавистью на весь мир вынуждаю себя порвать несчастную нить... Дабы мое маленькое сердце перестало сжиматься и застыло навеки...

Я не хочу его покидать. Не хочу! Не хочу закрывать очи и больше не видеть Третьяка! Но...

Сжимая все сильнее нить, я чувствовала, как начала дрожать сильнее. Не хватило воздуха, я мучительно распахнула израненные уста. Тело в противовес моим действиям желало спасения. Ухватить хотя бы крохи воздуха. Оттянуть смерть еще на мгновение. Хотя бы чуть-чуть...

— Волька, пошли отсюда! Надо альфе донести, что мы логово вандоса нашли. Воль! Вот ведь! Получим же! По самое не хочу!

— Тихо ты... Рюрь! Сам же видал, ушел демон в лес. А тут, быть может, живые...

— Так давай живее в стаю! Скажем нашим! Ну же, Воль! Мороз разозлится не на шутку, когда прознает, что мы сами пролезли!

— Да будет тебе стонать! Мы пока побежим туда-сюда! Вандос вернется и все слопает! Только кости и найдем! А так спасем хотя бы...

Голоса совсем мальчишеские. С легким надрывом то ли от холода, то ли от страха, то ли от взросления. Мне мерещился даже хруст снега под их ногами. Неужто примерещилось? Бывает же такое в особо тяжелую минуту, когда подыхать не хочется, и разум строит видения как на яву.

Но, с другой стороны, почему мальчишки мне мерещатся? А не опытные, матёрые воины-беры, кое-точно спасут? Или же любимый ненаглядный муж?

— Глянь, Рюрь, дева какая...

— Красивая... — сглотнул с придыханием второй. — Смотри, грудь легонько подымается... Не окоченела еще.

— Снимай быстрее, пока душегубец не вернулся! Надо ее в долину донести! Марфа подлечит!

Мне мерещилось, будто двое мальчишек в добротных полушубках подошли ко мне, один по жилистей забрался на плечи второго и острыми зубами отгрыз веревку, что сжимала мои запястья змеиной хваткой.

Словно мешок с мясом я рухнула на горсть снега и костей. Но не была в состоянии даже пискнуть от боли. Я растратила все свои силы и даже не ощущала собственные нити, что тянулись арканом вдоль моих сосудов.

Уже не веря в спасение, я обессиленно сомкнула веки, ощущая призрачное прикосновение пальцев к устам.

Третьяк...

Я так тебя ждала, любимый. Я так ждала...

Но не дождалась, прости.

***

Ужасно чесалось все тело. Казалось, сами сосуды выворачивались от покаливания согретой крови. Я чувствовала, скорее на грани сознания, чужие руки на себе. В мимолетных обрывках памяти.

С меня срывали по лоскуточку одежды, до гола. Потом как обтирали теплой ветошью. Чьи-то голоса раздавались как издали. Незнакомые. Мужской и женский. И детский плачь, а потом мягкое агуканье того же младенца. Или их два? Один всегда вторил ворчливо второму.

— Ну где же Марфа? Помрет же несчастная! Помрет, пока дожидаться будем!

— Тише, милая. Не терзай себя... — мужской говор был неспешен и полон нежности, не слыханной раньше для моего слуха. Разве что... Нотки заботы и бескрайнего обожания на его гласных показались мне так знакомы. Будто мне доводилось их слышать раньше. — Ливень обрушился холодный и с градом. Гроза бушует, сладость моя. Альфа уже отправил весточку, наши воины пошли за целительницей. Но застряли в хижине у реки. Как бы она из берегов не вышла!

— Тогда отправь весточку нашей девочки! Пущай зять отправит целительницу с их стаи!

Упрямо молвила женщина. Дерзя открыто мужу. На что мужчина терпеливо молвил:

— У них там бабы на сносях, голубошка моя. Не пустит черный целительницу, да и еще при такой непогоде. Переждать надо. Еще чуточку...

— Не выдержит она! Слышишь... сердечко с надрывом стучит!

— Выдержит, голубка моя. Выдержит, раз из лап вандоса вырвалась...

На моем лбу легла широкая теплая ладонь. Я чуяла, как незнакомец отдает мне силы и притупляет чувства тревоги.

Тихонько успокаиваясь и уходя в объятья сна.

Мое следующее пробуждение было не менее болезненным. С трудом разлепив веки, я уставилась в деревянный потолок из светлой сосны. Сглотнула и тут же поморщилась. Обсохшее горло царапнуло от боли.

Где я?

Надобно встать. Да... и воды...

Я приподнялась на трясущихся руках и уперла ладони в мягкий лежак подо мной. Мутно оглядела пространство. Завидев на уголке стола у кровати глиняный кувшин, потянулась к нему. И принюхалась. Ромашковый чай.

Чуть не подавившись, я жадно глотала жидкость. Ощущая, как тело взбодрилось маленько. Тяжело дыша, я оторвала тару от рта и вернула с тихим хлопком на стол. Тяжело дыша, на миг зажмурилась, пытаясь вернуть в порядок думы.

Ты среди людей, Наталк... Успокойся. Не в ужасной пещере впеноса. Нет вокруг ужасного смрада крови, ужасающего страха и смерти. Нет обглоданных костей под ногами.

Раскрыв веки, я глянула уже лучше на пространство вокруг. Обычная добротная комнатушка. Деревянные стены. На двух из них искусно вышитые настеники. На черной основе была изображена охота волков. Белые хищники преследовали оленя с ветвистыми рогами. По краям изделия отдавали зеленью очертание сосен и цветочки красными всполохами.

Красиво.

А в основном всё просто. На полу шкуры лесной жевености. Небольшое оконце с боку. Два сундука, сложенные один на другого у стены. Столик возле кровати. И сама кровать.

Сразу бросалось в глаза, что хозяйка дома та еще мастерица. Цветы на пододьялниках, казалось, сейчас распустятся на глазах, как живые.

Неожиданно я присмотрелась внимательней на узоры, что змейкой бегали по белой наволочке.

Боги, так это не может быть...

Удивленно распахнув очи, я ухватила одной рукой рукав своей ночнушники, очевидно одолженной у хозяйки терема. Нежно-розовые бутоны роз струились и по подолу, и по рукову, и по горловине одежды. С красивыми трехгранными цветочками.

Я уже видела такие цветы. И эту вышивку... Видала. Видала. Не раз и не два. Я даже иногда носила такие рубашки.

Перед внутренним взором мелькнула вспышка воспоминания.

Военный лазарет в лагере. Вокруг стонут раненые, вихрем между ними скользит хрупкая девичья фигура. Серебристые волосы заплетены в две толстые косы, вниз по узким запястьям струятся рукава голубого платья, а на них такие же нежно-розовые бутоны с распахнутыми неровными лепестками и трехгранными листочками. Только ей матушка отправляла расшитые рубахи с дивными цветами и птицами.

— Пришла в себя, милая? Ну слава богам! Они услышали мои молитвы!

Из спирали воспоминания меня выдергивает приятный женский голос. Я поднимаю на нее широко распахнутые очи, и тугой комок горечи застывает в горле.

Черные косы собраны в розу на затылке, прикрепленные деревянной шпилькой. И пусть у нее угольные волосы, пусть ярко-зеленые весенние очи. Пусть она намного меня старше. Но черты лица, изворот носа, контур губ, ямочка на щеках. Невысокий лоб и выражение заботы лица. Все это напоминают мне об единственном человеке. Боевой подруге и некровной сестре.

— Ну что ты, милая? Болит что?

Незнакомка садится на край кровати рядом, тепло заглядывает мне в очи с легкой тревогой.

— Ма... ма-ма.

Вырывается у меня с хрипом, как у маленького ребенка, только выговорившего первое слово.

— Девонька моя...

С нескрываемой тревогой она гладит меня по макушке.

— Мам-ма... ма-ма... — с зайканием шепчу, ухватившись непослушными пальцами за рукав ее платья. — Мам-ма... Сне-сне-жки...

Надрывно шепчу, ощущая, как слезы текут по щекам горячими и горькими ручейками. Женщина застывает на месте с широко распахнутыми очами, пришибленно рассматривая меня.

Ее пальцы на моей макушке начинают дрожать, она медленно проводит ими вниз по моим спутанным волосам.

— Погодь, дитя... — шепчет она с болью, сглатывая, жадно меня рассматривая. — Черные косы... зеленые очи... худенькая... родинка у ушка... Ты... ты Наталка?

На женских ресницах тоже начинают трепетать бусинки слез, она неверуще трогает нежно мое лицо и всхлипывает.

— Ты... с... моей... дев..вочкой... воя-вояла... в одном... пол..полку.

Сглатывает она с болью последнее слово и застывает на мгновение. А я лишь остервенело качаю головой, в состоянии лишь проскулить отчаянно:

— Мам-мама... Не проговорив больше ни словечка, меня неожиданно хватают за плечи и тянут к своей груди, сжав в крепкие объятья.

Меня прорывает на рыдание. Огромный шар одиночества и ненужности, что окружил сердце в плотных тисках в тот момент, когда кончилась война, лопнул. Я почувствовала, что вернулась домой.

Что вернулась к маме.

Что все точно закончилось, что любима.

Что меня ждали, что меня рады увидеть...

— Девочка моя... милая моя... — сквозь слезы тетя Любава гладила меня по спине, прижимая к себе как родную, щекой потеревшись об макушку. — Живая... целехенькая... слава Богам! Как же мы все тебя ждали... как же переживали, мои девочки... ну всё-всё... не плачь...

— Сне-нежа... — зайкаясь, я вцепилась в ее руки, ощущая удушающую вину, не смея заглядывать даже в эти весенние очи. — Ее... она... я...

Я не знала, как сказать матери, что ее дочери уже нет. Язык сворачивался во рту морским узлом. И лучше убейте меня, но лишите этого тяжкойго бремени.

Но ласковые руки нежно взяли мое лицо в ладони. Стирая слезинки с щек большими пальцами.

— И Снежинка, и Яринка, и Марфа, и Стешка... все тебя ждали... все верили... что живехонькой ты где-то по миру бродишь. И не прогадали. Ох, донести побыстре до них эту добрую весть! — она улыбнулась сквозь слезы. И материнской любовью поцеловала мое чело, прижав снова к себе.

— Девчонки... живы?

Шмыгнула я носом, бестолково глянув на красивую женщину, та тяжко вздохнула.

— Конечно живы, девонька. Все мои ласточки вернулись домой, вот теперь и ты... дома.

****

Меня окружили заботой и любовью, коей я могла насладиться только рядом с Третьяком. Сначала затискала в объятьях прибавшая Марфа. За нашу последнию встречу она заметно округлилась в бедрах и теперь прям дышала жизнью. Потом всегда хрупкая и низенькая Яринка прибежала в дом родителей Снежки.

Последней явилась ревущая от счастья Стешка с округлевшим аккуратным животиком, за чей спиной коршуном маячил смутно знакомый мне перевертыш. Мимолетно я заметила следы зубов и на ее плече, и на плече Снежи.

Да, моя седоволосая подруженька, что я похоронила, была счастливо замужем и глубоко беременной, судя по огромному животику.

Не было слов, да бы описать всю мою радость от того, что девоньки мои оказались живыми.

Мне хотелось орать от счастья или же просто тихо разреветься. Впрочем от объятий и распросов я отделилась лишь ближе к вечеру. Стешке поплохело, и ее муж, тревожно сверкая очами, унес на руках сопротивляющуюся беременяшку. Следом за ними ступила и Яринка. Дабы позаботиться о слишком суетливой и чувствительной медноволосой.

За Марфой тоже явились гонцы из стаи черных, пару беременных самок чувствовали себя неважно. А новорожденные девочки некого Яраполка мучились от жара, оттого что зубки резались.

Ушла и она, оставив меня с Снежой один на один. Да, матушка Любава ушла кормить перед сном братьев-близнецов Снежи.

— Так ты теперь замужем за бера?

Аккуратно поинтересовалась она, мы обе сидели на лавке около печи. Ее затопил дядя Буран с утра, несмотря на лето. После жуткой грозы во дворе была лютая холодина.

— А ты за волкадака?

Мы обе кивнули друг дружке. Покосившись на ее округлый животик, я не удержалась от любопытства.

— Рожать скоро?

— Пару семиц осталось. — улыбнулась с натугой Снежа, огладив ладонью свое пузико. А потом аккуратно покосилась на меня. — Наталк...

— Ммм?

— Скажи только честно... Твой бер, он тебя не обижает?

Я невесело хмыкнула, кинув веточку в поленницу рядом.

— Он нет, зато его семья меня не шибко взлюбила.

Рядом облегченно выдохнула боевая подруга.

— Ну это можно пережить. Главное, чтобы он любил.

— Ну не знаю, — пожала я плечами. — Если бы ваши мальчишки меня не нашли, вряд ли бы я «пережила» нелюбовь свекрови.

— Все так плохо? — тут же сошлись хмуро седые брови девушки на переносице, я на миг затихла. Думая, что и как рассказать, дабы не вынести сор из избы. А потом призадумалась.

Это же Снежка. Сестра! Если ей не нажалуюсь и совета не спрошу! Тогда кому душу излить!

— Свекровь очень злая баба. Подлая и беспощадная. Сначала гнобила и обижала исподтишка. Открыто презирая меня. Да и не меня одну. Все, кто идут против ее слова. Потом... К Вандосу я попала с ее подачи. Да и потом, творит она свои злобные делишки через вторые руки . А дуры эти то ли боятся ее, то ли восхищаются, но не выдают. А, я в открытую не могу обвинить. Уверена, даже с моим исчезновением она выйдет сухой из воды.

— И что твой муж?

— Он защищает меня, заботиться обо мне. Но не может идти против нее, этот их закон...

— Мать превыше всего. Они слишком сильно почитают женский образ. А твоя свекровь опыта поднабралась пользоваться этой привилегией.— понятливо кивнула Снежа, вернув взгляд вперед себя. Она неожиданно протянула ладонь и похлопала меня по плечу.

— Он и вправду от тебя безума, милая. Всю тайгу поставил на уши, ища тебя. Даже к моему мужу пришел просить помощи. Отбросив гордость в сторону.

— Я знала, что он сделает все, дабы найти меня. — кивнула я, отпустив очи вниз. И сознаваясь в своем самом потайном страхе. — Но порой мне страшно от мысли, что он не успеет. И занапастит Власта и меня, и его.

Печаль вздохнув, я неожиданно в сердцах бросила:

— Недобро это, верно, связаться узами брака беру да человечке!

— Пффф... — рядом хмыкнула Снежа. — Скажи это моей маменьке и отцу. Я более тебе скажу, милая, такие союзы сейчас нужны перевертышам как воздух. Они вымирают.

— Взяли бы замуж своих сводолюбивых сук. — тихонько запричитала я, подруга согласно кивнула мне. Но потом сморщила носик, выдав:

— Все равно не поможет. Мало их. Слишком. И кровь... У них застарелая. Они посему и не донашивают дите, связь между самцом и самкой слабая, оттого и детишек рождается мало, да и слабенкие они. Нужно смешать кровь.

— Мне сейчас ничего не нужно, — ворчливо заметила я, жалуясь на все и вся. — И вообще, пущай сами свои невзгоды решают. Устала я, Снеж, будто пару сотен лет уже прожила.

— Да нет, Наталк. Увы, но так нам Леля нарекла таких мужей, что нам отныне надобно следить за медвежатами и волчатами. Людской мир нам отныне чужд.

— Не сказать, что я шибко расстроена этому, — призадумалась я над этим, но снова поморщилась, вспомнив медведицу. — Но с свекровью точно не справлюсь одна.

— А ты разве одна? — коротко хмыкнула Снежа, поудобнее усевшись на лавку, придержав животик. — Помниться мне, у вождя бурых беров двое братьев. Вас как минимум три невесток должно быть. Неужто те тоже против тебя...

— Да нет, — махнула я рукой в воздухе. — Одна я пока на растерзание Власты.

— Но это только пока. — по-мудрому изрекла Снежа. — Не боись, Наталк, прорвемся. Тебе не обязательно вести эту войну. Порой достаточно лишь принять сторону врага своего противника.

— Не родилась еще баба, способная Власте войну объявить. — уныло фыркнула я. Снежа тихонько рассмеялась, щелкнув меня по носу.

— Не бывает, милая, дня без ночи. Не печалься, всё придёт и будет. Не надо тебе от мужа отказываться из-за старой змеи. Да и мы если что всегда поможем.

— Снежа... — позади нас раздался глубокий голос чёрного волкадака, мы с волчицей развернулись одновременно. — День сегодня был долгим и тяжким, тебе бы отдохнуть, милая.

Он выразительно кивнул на её животик. И протянул ей руку. Подруженька спорить не стала. Ухватилась за ладонь мужа и встала на ноги. Покачнулась слегка на отёкших ножках. На что Горан ловко сунул руку ей под колени и взял её на руки.

— Завтра наговоришься с подруженькой. А теперь спать.

Кивнув мне на последок, Снежа устало опустила голову на широкую грудь мужа.

Я вскоре тоже легла. Тётя Любава мне постелила свежее всё на кровати. Но сон был у меня тревожным. Я всё ворочалась на грани яви, постанывала и от кого-то убегала. Не находя себе спокойствия.

Пока крепкие мужские ладони не сгребли меня в свои объятья, и меня окружил любимый запах мужа. Только почуяв его, я успокоилась и уснула.

Мой Третьяк.

Пришёл.

Новая книга по полюбившемуся вам миру уже скоро выйдет на . Как думаете, кто ее главные герои?

И не забывайте ставить звездочки и оставлять комментарии Черноокой печали . Для автора это очень важно.