Черноокая печаль

Глава 20

— Мне казалось, Третьяк, как обычно, дурака валял, называя тебя «печалькой». Но сейчас, глядя в твои очи, понимаю, что можно утонуть в их печали.

Услышав голос Тихомира сбоку, я подпрыгнула на месте, уронив гладкий камень, коим растирала корень бузины.

Когда он вошел? Я и не услышала. Растерянно попятившись назад, я заломала пальцы рук. Наблюдая, как бер медленно опустился на корточки и, подняв камень, вернул на мой маленький столик, где я в последние дни готовила разные снадобья.

— Тебя не было на ужине.

Спокойно заметил брат мужа, уперевшись бедром о край стола. И рассматривая меня с легким любопытством. Будто этой фразой объясняя свое присутствие здесь.

Бросив взгляд на узкое оконце во дворе, поморщилась. Уже вечер. А я в свете свечей и не заметила.

— Я...

Впрочем, объяснять было нечего. Вряд ли мудрый и сильный муж зверного племени озаботится моими тяжкими думами.

— В чем твоя печаль, Наталка? Бер незаметно для меня шагнул в сторону и присел на лавку у ног спящей Озары.

— Я... Опять слова стали комом в горле. Мне было не по себе. Голубые очи деверя имели ту холодную глубину, что и у их матери. Пугая меня тем самым до чертиков. Но опять-таки, Тихомир ничего дурного мне не сделал и даже сегодня поддержал на суде. Дав слово. По одной его вальяжной позе на тех самых широких ступеньках можно было легко понять: доверие вождя к слову среднего брата безгранично. Как и его влияние в общине. Но, в отличие от Власты, Тихий не пользовался им так, как это делала Власта.

Или же не так открыто, как матушка?

— Ты пришел поспрошать о здоровье Озары? Мигом перешла я на другой круг разговора, спешно вытирая вспотевшие ладоши о подол платья. — Так ей уже лучше. Но пущай еще денек поспит. Пользы от этого ей будет больше. Да и кровушки она растеряла... — Я знаю, что с ней. Спокойно перебил меня Тихий, мазнув по спящей молодке нечитаемым взглядом. — Чую. А вот с тобой не чую, что приключилось. Медленно отпускает голову на бок, рассматривая уже меня. Пристально, не упуская ни черточки моего образа. — Могу разве что догадываться. Скажи-ка мне, Наталка, ты разочаровалась в народе своего мужа после сегодняшнего суда? С размаху Тихий, сам того не ведая, попал словом, словно стрелой, прямо в сердце. Меня передернуло. Как он это делает? Ума не приложу.

— Ну так что молчишь? Так же лениво упирая локти в коленях, бер придержал подбородок в собранных кулаках. — Не то чтобы разочаровалась... Потерла я шею, растерянно уводя взгляд вниз. — По человечьим меркам, так и вовсе не сравнить... — И все же ты опечалена. Уж не решением ли нашего обожаемого вождя? Голубые очи бера сощурились в легкой издевке. И я поспешила мотнуть головой. Все опровергая от греха подальше. — Да брось, девонька. Фыркнул, очевидно не веря мне, мужчина. — Ты бы видела свое личико со стороны, когда Гром озвучил свою волю. Казалось, останься Милан и дальше мужем Озары, и ты бы расцарапала морду всем, до кого бы дотянулась в свещенной зале.

Пристыженно опустила очи к подолу, рдея, как маков цветок. Чего уж так, бер заглянул мне в саму душу. А я и вправду была на взводе от наглости этого Милана и свинства этой Яськи. Так бы и оттаскала за косы.

— Оно и не мудрено. Третьяк не просто так от тебя башку растерял, да и крохи мозгов, коими его Леля не шибко наградила.

Просто так терпеть подобное оскорбление на моего благоверного я была не в силе. Брови само собой сошлись хмуро на переносице, а губы поджались. Я недобро и даже осуждающе глянула на бера.

— А я о чем молвил?

Хмыкнул он с хитринкой.

— Норов у тебя хоть с виду и легкий, но за свое порвешь. Благая черта для будущей матери семейства. Другое дело, Наталка, что с твоим норовом и тягой защищать свое легкой добычей становишься для тех, кто сильнее тебя. А ты уж, милая, здесь у нас только такими и окружена.

Это предупреждение? Угроза? Аль совет?

— Третьяк сказал мне, что я должна в любой ситуации прибегать за помощью к тебе или Грому.

— Он тебе не солгал.

Доверительно кивнул мне средний из братьев.

-—Тебе не стоит бояться, но и осторожничать не помешает. Схватка между самцом и самкой не всегда честна, пока первый боится повредить второй. Сегодня ты в открытую пошла против матери клана. Пусть и за благое дело. Но тебе подобного с рук не спустит.

Хмурая складка опять украсила мое чело. От досады я даже прикусила нижнюю губу.

— Знаю, мы с Третьяком не поступили по совести, связавшись узами брака без благословения родителей, — не стала я винить только мужа в случившемся. По крайне мере, это глупо делать перед его кровным братом.

— Но ваша матушка даже не дала мне шанса показаться ей с лучшей стороны. Невзлюбила с первого взгляда!

Жаловаться мне, конечно, не годится. Но и умолчать не смогла. Тихомира, впрочем, моя молва не удивила. — Тут с какой стороны ни посмотри, Наталка, ты останешься человечкой. Только за это мать тебя и ненавидит. Не дело это, конечно, что я тебе рассказываю семейные истории, но раз Третьяк занят господским указом...

Тихий в свойственной себе манере откинулся лопатками на деревянную стену позади, совершенно бесцветно разглядывая спящую Озару.

— Союз отца и матери был взаимовыгоден обоим кланам, но никак не сблизил молодых. Третьяк во многом похож на нашего отца норовом. Такой же жизнерадостный, балагур и весельчак. Прежний вождь никогда не принимал трапезы за главным столом. Всегда у костра со своими побратимыми. Военные трофеи тоже раздавал всем, о себе забывая. Наша мать же... — тут бер затих, наверное, пытаясь выбрать подходящие слова, — Она была ему не по душе. Холодная, жестокая, корыстная. Почти сразу она подмяла под себя всех самок клана. Почувствовав добрый нрав и легкость мужа, она принялась творить свои дела за его спиной. В целом, если верить сплетням, они в открытую сначала не враждовали, отец даже пытался ее покорить. А матери это показалось слабостью.

Бер на миг прикрыл глаза и поморщился, будто собирался рассказать не самое лучшее.

— Для медведицы важен не только ее норов и авторитет, свою власть она должна поддерживать и давать другим пример. Тебя должны либо уважать, либо бояться. Наша же мать уважения так не добилась, а вот страх... В этом она преуспела. Родился Гром как единственный наследник. В те времена на наших землях приберегла чума... Старшие причитали: нужны пару наследников, вдруг что. Так они породили меня и меньшого. Но с годами отец все сильнее от нее отделялся. Уже сам я помню, что он никогда не ночевал в ее спальне.

Легкая улыбка скользнула по устам мужчины. Он с теплотой вспоминал о своем батюшке.

— Несмотря на дела клана, военные походы и вереницы проблем, мы всегда сбегали с братцами к нему, и он всегда находил, чем нас занять.

— А ваша мать? — робко поинтересовалась я. Тихий пожал плечами.

— Третьяка она и день не кормила грудью, сразу передала кормилице. Она планировала родить дочь, будущую невесту, которую выдаст замуж в ее родной клан. Но не связало... — не без злорадства фыркнул он.— Нас тоже опекала нянька, госпожа Власта всегда была в заботах.

— Как умер ваш отец?

— А вот отсюда, Наталка, и тянется ненависть нашей матери к твоему народу, — на миг Тихий замкнулся, помассировав пальцами переносицу, потом снова устремил взгляд в пустоту. — Грому уже было девятнадцать, когда отец неожиданно в лесу напоролся на человеческую молодку. Та заблудилась и жутко перепугалась, завидав бера. Отец... — бер снова отвел взгляд, будто ощущая боль от сказанного, — Привязался сердцем к девице как мальчишка. Хоть и провел ее до человеческого поселения, постоянно пропадал там. Мы с братьями понимали, что к чему, и даже маленько осуждали. Впрочем, долго танцы с бубном не тянулись. Отец не мог без своей человечки, но и позорить мать не хотел. Поэтому предложил равноценный обмен: он передает бразды правления Грому и уходит в горы отшельником, разумеется, со своей суженой. А мать остается счастливой вдовой. Мы сначала были против, но отец обещал, что всегда будет рядом для того, чтобы подсобить делом или словом.

— И ваша мама согласилась?

Этот рассказ настолько странный и... тяжелый? Но многое объясняет.

— Слишком легко, — мрачная ухмылка скользнула по устам бера. — Отец был окрылен возможностью избавиться от нее и обрести свободу с полюбившейся женщиной, что не уловил тень беды. И это его и сгубило.

— Как сгубило? — я тревожно повела плечом, подтащила к себе стул за спинку и присела на краешек. — Разве он... Ну не ушел в горы? Отшельником?

— Не успел. — тихо проронил Тихий. — Как только передал клан Грому в правление, нашел свою человечку мертвой. Утопилась. Впервые я видел, как он плакал. Самый сильный и мудрый бер, которого я знал на своем веку, рыдал как дитя у ее тела.

Неужели бедняжку убили? Не хочется вспоминать богов и полагаться на честность Власты. Она давно уничтожила всю свою светлую сторону, чего стоит только Озара и ее нерожденные дети!

— Мать просчиталась лишь в одном, — взгляд бера посуровел. Пусть и не напрямую это говоря, но он и сам знал, чьих рук это дело. — Отец не выдержал разлуки и ушел вслед за своей молодкой.

Сердце сжалось в груди и не отпустило, мне казалось, я задыхаюсь.

— Почему? Почему... вы позволяете... ей? До сих пор...? Я...

— Потому что она наша мать. А родители это святое для беров, как и дети. Никто не имеет право обидеть, ударить или наказать мать. Сам Велес за это накажет. А еще потому что мы были молоды и глупы. Лишь спустя время Гром нашел свидетелей, что косвенно доказывали ее вину. А Третьяк... — он прикусил губу. — Он слишком горяч, боюсь, такая правда ему и не нужна. Один раз он уже сторговался с матерью из-за друга. Та его не пощадила. Потом второй бой был за тебя. И мать снова его разочаровала. Брат давно ее стер из сердца.

— Не понимаю...

Я грубо стерла локтем набежавшие на ресницы слезинки изо обиды, обескураженно глянув на бера.

— Вы... вы... сами...! — задыхаюсь словами, обрисовав что-то непонятное в воздухе. — У вас каждый второй бер неженат! Третьяк... говорил: «Не хватит самок!» Но я видела столких свободных во дворе! Вы!

Тычу в него пальцем.

— Цените детей! Это святое, молвил ты! А позволили матери клана убить стольких нерожденных детей Озары! Цените женщин, опять-таки молвил ты! Но чуть не оставили преданную жену насильно с мужем-изменщиком!

— Ты не дурна, и это похвально. — тяжко выдохнул бер, тяжело поднимаясь на ноги, словно старик. — Мы заложники традиций и заветов предка. Да и потом, Наталк, мужчина только с виду силен и неукротим. Стоит самке лишь захотеть, и она мигом посеет раздор ко всему, к чему прикоснется.

Он в последний раз глянул на спящую Озару, а потом на меня.

Лениво отпустил голову на бок.

— Ты верно вздумала, что тебя еще не отравили или не погубили лишь оттого, что ты такая распрекрасная? — заломил он глумливо бровь. — Не-е-ет, милая! Тебе дали защиту. Третьяк, Ганна, Гром и я. Но это не значит, что тебе уже простили твою человеческую кровь.

— О чем ты толкуешь?

Выдохнула я чуть испуганно, поднимаясь на ноги.

— О том, что тебе стоит быть тише. — шепнул мне совсем близко бер, где-то над моей макушкой. — Я не всевидящий, Гром тоже. Даже Ганна не стала противиться нашей праматери в открытую. Не стоит, просто дождись Третьяка.

Возмущаться не стала. Хоть и хотелось. Но разум победил. Я была женщиной и чаще чуяла сердцем, чем разумом. Но я была женщиной, прошедшей войну и осиротевшей при живой матери. Тихомир дал мне дельный совет. Да, чую, неспроста.

Власта что-то задумала.

И лучше всего мне не нарываться. Пока что...

— И еще...! — опомнился бер у выхода из бани, повернувшись ко мне лицом. — Когда Озара проснется, подготовь ее аккуратно к мысли о предстоящей свадьбе... Разгладь углы... Расставь приоритеты. На худой конец пригрози. Она должна выйти замуж за Мирона, иначе быть беде.