Гнев изгнанника

Глава 16

Искатели и хранители

Фи

13 сентября

Найди ключ. Верни его. И укради, если сможешь.

Правила просты, но здесь ничего не бывает просто.

Тьма на Рифе Смерти – это не просто отсутствие света, она живая.

Что-то давит на мою кожу, холодное и неумолимое. Мои пальцы копаются в мокром песке, волны ласкают мои костяшки, а океан разбивается о скалы, издавая постоянный, неумолчный рокот.

Там, где страсти уснули в тиши,

Где шепчет прибой у подножья души.

Это была наша подсказка, а значит, он должен быть где-то здесь. Другого места быть не может. Ну, то есть, конечно, есть и другие тайные места. Риф Смерти и окружающий его лес занимают сотни гектаров земли.

Но есть только одна Бухта Влюбленных. Я знаю это, потому что именно здесь Атлас лишился девственности.

Фу, не нужно было мне это представлять…

— Нашла! — кричу я, отрываясь от своих мыслей. — Святое дерьмо, я его нашла!

В бледном свете луны, пробивающемся сквозь туман, слабо блестит ключ от мэрии. Я прижимаю к груди старинный ключ, как своего первенца.

— Фи, я сейчас тебя расцелую!

— Прошу, не надо, — кричу я в ответ Атласу, который помогал мне копать, что ему явно не нравилось.

Но мы подбросили монетку, и он проиграл. Так что остальным двоим досталось все веселье.

Я встаю с мокрого песка, леггинсы промокли и прилипли к телу. За углом появляется Нора с бейсбольной битой на плече и каплями пота на лбу.

— Я забыла, как это весело, — тяжело выдыхает она, вытирая кровь с губ тыльной стороной ладони, с улыбкой на губах.

— Не так уж и плохо вернуться домой, да? — улыбаюсь я, подходя к ней и вытирая пальцем каплю крови с ее подбородка.

— Могло быть и хуже.

— Нам нужно бежать в лес. Время почти вышло, — говорит Атлас, подходя сзади и махая телефоном перед моим лицом. — Давайте разделимся, как бананы.

— Ты идиот, — тихо смеюсь я, шлепая его по затылку.

Выходя из пещеры, я прячу ключ в лифчике. Туман, поднимающийся с воды, густой и клубящийся, накрывает темный пляж, затрудняя видимость на расстоянии более нескольких метров, не говоря уже об окраине леса.

Отлично, я и так ничего не вижу, потому что утром уронила последнюю пару контактных линз в раковину, мать его. Просто замечательно.

— Черт, твой глаз! — выдыхаю я, когда мы выбегаем на песок и я впервые за час вижу брата.

Рубашка Рейна разорвана в клочья, на его груди полно царапин, на ребрах – розовые синяки. Но хуже всего – рана прямо посередине брови. Она опухла, кровоточит, и кровь стекает по щеке.

— Кто, блять, носит с собой нунчаки? — жалуется он, тяжело дыша.

Я закатываю глаза.

— Наверное, тот же, кто носит кастет.

Я замечаю, как луна отражается от серебристого металла, скрученного вокруг его пальцев, когда мы идем сквозь туман.

— Кто-нибудь еще чувствует, что нас вот-вот затянет в черную дыру? — тихо говорит Нора, ее ботинки глухо стучат по песку.

— На самом деле, черные дыры не могут ничего затягивать. Это скорее связано с тем, что гравитационное притяжение настолько сильное, что даже…

— Я люблю тебя, но сейчас не время для твоих интеллектуальных разговоров, когда ты нервничаешь, — прерывает меня Атлас, глядя назад. — К нам идут отбросы.

Паника и адреналин пронзили мою грудь, и я последовала за его пристальным взглядом на группу людей в нескольких метрах от нас. Их тяжелые шаги стучали по земле, когда они бежали к нам.

— Бегите.

Не знаю, кто это сказал, но это и неважно. Мы бросились к окраине леса, виднеющейся впереди темной линией на фоне серого тумана.

Больше не было смеха, не было шуток.

«Перчатка» не просто так была опасной. Она стала такой, потому что люди начали умирать, и все понимали, что это не просто несчастный случай.

Это нечто более мрачное, жестокое и безжалостное, где стирается грань между игрой и могилой. Где жизнь и смерть танцуют слишком близко, а на кону стоит не просто право на хвастовство.

Жестокая испытательная арена, где старые обиды, гноящиеся под поверхностью на протяжении поколений, находят свой кровавый выход.

Боль в груди быстро усиливается. Мои ботинки с каждым шагом разбрасывают песок, скользящий под ногами, заставляя меня сражаться за каждый шаг.

Бегать – не мое. Кто угодно может ограбить меня даже без оружия, просто угрожая мне небольшой пробежкой.

Когда подошвы моих ботинок касаются твердой земли, мои ноги с облегчением расслабляются, но тут же моя щека начинает щипать, когда ветка дерева царапает мне кожу лица. Я чувствую, как рана начинает кровоточить, но у меня нет времени об этом думать.

Двойная спираль – это наш ориентир, две ели, растущие бок о бок, стволы которых переплетены, как нити ДНК. Я знаю, где они обычно находятся, но сейчас мне трудно разглядеть даже свою руку, находящуюся перед лицом.

Влажный воздух давит на легкие, грудь горит, а обычные острые грани реальности размываются и смягчаются густым, окружающим нас туманом.

Не могу понять, споткнулась я или ветка зацепилась за мою лодыжку, но в любом случае я падаю на влажную землю, коленки с глухим стуком смягчают падение. Оглядываясь вокруг, я никого не вижу.

Ни Норы, ни Рейна, ни Атласа.

Только я.

Я смотрю вверх на бесконечное ночное небо, где безнадежные звезды пытаются пробить кроны деревьев. Но их усилия тщетны. Небо заслоняют сосны Пондерозы, нависающие над головой. Хрупкие ветви с иголками, похожими на рога, тянутся вперед, как костлявые пальцы, готовые схватить меня.

Я кладу руки на колени и опускаю голову. Почти уверена, что мое сердце вот-вот выскочит из груди.

Пронзительный свист разрывает мои барабанные перепонки, воздух от пули скользит по щеке. Лунный свет пробивается сквозь сосны, освещая кору дерева передо мной, с которой теперь стекает капля красной краски.

Ладно, нунчаки, хорошо. Но чертов пистолет для пейнтбола? Серьезно?

— Пожалуйста, перестань, нет!

Пронзительный крик раздается в ночи, отскакивая от деревьев и разрезая воздух над разбивающимися волнами. Я резко оборачиваюсь, сердце замирает в груди, и я успеваю увидеть, как незнакомец спотыкается среди сосен, его одежда испачкана красной краской, и он падает на влажную лесную почву.

Инстинкт помочь берет верх, и я бросаюсь вперед, ноги едва держатся на грязной земле. Но тут из тени появляется еще один человек.

— О боже, — шепчу я, прижимая руку ко рту, и вижу, как тот парень с отвратительным стуком бьет прикладом пистолета по лицу незнакомца.

Кровь брызгает из его носа, и он скручивается на земле в позе эмбриона.

В горле поднимается знакомый привкус паники, страх заставляет ноги бежать.

Я бегу, но мне кажется, будто я тону. Каждый шаг становится тяжелее, как будто земля поглощает меня целиком, тянет вниз. Туман густой, удушающий. Легкие горят, требуя воздуха, которого я не могу найти.

Я не могу надышаться. Воздуха не хватает.

Ветки царапают мою кожу, острые и безжалостные, как когти, пытающиеся оттащить меня назад. Деревья сжимаются кольцом, протягивая свои корявые руки. Тьма оживает, пульсирует, как живое существо, питающееся моим страхом.

Еще один шарик с краской со свистом пролетел мимо моей руки, заставляя меня продолжать пробираться между деревьями. Я понятия не имею, где все остальные, и в этот момент я даже не знаю, где нахожусь сама.

Блять, блять, блять.

Я едва успеваю увернуться от дерева, как боль взрывается в груди – один, два, три раза подряд, каждый выстрел с жестокой точностью.

— Черт! — кричу я, стиснув зубы. — Ты и с первого раза попал в меня, ублюдок!

Я прижимаю ладонь к руке, красная краска просачивается сквозь пальцы, когда я пытаюсь успокоить боль, но это бесполезно. За моей спиной хрустит ветка, и я резко поворачиваюсь, сердце колотится в груди.

— Так, так, да это же сама Королева Бедствий из Пондероза Спрингс. Если бы знал, то выстрелил бы только раз.

Лунный свет отбрасывает на его лицо жуткое сияние, подчеркивая зловещую ухмылку, застывшую на его лице. Внешность у него ничем не примечательна: средний рост, обычное лицо, но в его грязных глазах есть что-то тревожное.

— А говорят, что рыцарей уже не осталось, — бормочу я, делая шаг назад, когда он приближается.

Его хищный взгляд скользит по моему телу, оценивая меня, как кусок мяса.

— Я чертовски ненавижу рыжих, но, боже, ты слишком сексуальная, чтобы тебя проигнорировать.

Паника сжимает мне горло, затрудняя дыхание.

Еще один шаг вперед, еще один назад.

Пока он не оказывается всего в нескольких шагах от меня, и кора дерева впивается мне в позвоночник.

— Побольше сопротивляйся, детка. Это сделает весь процесс еще приятнее.

Воспоминания нахлынули на меня, как волны, безжалостные и холодные, тянущие меня на дно. Я вижу вспышки черт лица, глаза, полные злобы, руки, которые причиняют боль, ломают, забирают все, не оставляя ничего.

Я больше не здесь. Я там, в плену кошмара, из которого никогда не смогу сбежать.

Я не контролирую себя. Я не контролирую себя. Я не…

В темноте раздается ужасающий стук. Я моргаю, и зрение проясняется как раз в тот момент, когда голова отброса ударяется о рядом стоящее дерево. Меня пронзает шок, когда его оттягивают за волосы, снова ударяя лицом о кору дерева.

Хруст костей и крики боли смешиваются в ночи, эхом раздаваясь в моих ушах.

Лунный свет падает на лицо Джуда, вырезая на его чертах несомненную ярость, превращающую его в нечто художественно-уродливое. Золотой медальон на его шее колышется в такт его движениям. Я не могу отвести взгляд, когда его пальцы сжимают волосы незнакомца и снова, и снова бьют его головой о дерево.

Хруст. Хруст. Хруст.

Не знаю, сколько это длилось, но стоны агонии прекращаются, сменяясь отвратительным хриплым звуком, и тело парня падает на землю. Искаженная куча костей и плоти на лесной почве. Он кашляет, из разорванных губ выпадают зубы.

Один хриплый вздох. Два. Затем его грудь окончательно замирает.

Джуд стоит над ним, его плечи поднимаются, светло-серая футболка натягивается, когда мышцы его спины напрягаются с каждым вздохом. Ярость исходит от него непрерывными волнами, настолько сильными, что я вижу их в выпуклых венах на его предплечьях, набухших и напряженных от неистовой ярости.

И тут я вижу выражение его лица, когда он наконец поворачивается ко мне.

Высеченные с точностью скулы, забрызганные кровью. Созвездие жестокости. Сильная линия подбородка, словно высеченная из камня. Полные губы, намекающие на мягкость, но сжатые в жестокой, непоколебимой линии.

Его красота не нежная, она жестокая, властная, такая, что оставляет за собой разрушения, горящая с той же яростью, что и умирающая звезда. Джуд – это суровая, прекрасная жестокость.

Сверхновая звезда.

— Что… он… — мой голос едва слышен, запинаясь от интенсивности его взгляда.

Он делает шаг вперед, расстояние между нами медленно сокращается.

Кровь стекает по его горлу, притягивая мой взгляд, когда капает на землю. Его кадык поднимается, когда он начинает говорить.

— Я единственный, кому позволено тебя ненавидеть.

Моя грудь сжимается, каждый вздох становится резче, трудно дышать, как будто мое сердце вот-вот вырвется из клетки, в которой оно заперто. Паника скручивает мой желудок, сжимая ребра.

Наши взгляды встречаются, как кружевная ткань на необработанной деревянной мебели.

Серебристый свет луны отражается в его глазах, обнажая бурную смесь темно-синего и неспокойного серого. Небо на грани ярости, над которым собираются грозовые тучи.

Мелкие волоски на затылке встают дыбом.

Тело – удивительная вещь, оно чувствует опасность, прежде чем разум успевает ее осознать. Несмотря на ясное, усыпанное звездами небо, близится гроза. Воздух потрескивает от статического электричества, беззвучно предупреждая, что я вошла в опасную зону.

Я буду жалеть о том, что произойдет дальше.

Я собираюсь нарушить единственную заповедь, высеченную в Книге Ван Доренов. Совершить самый страшный грех.

«Не возжелай Синклера».

Мой отец никогда мне этого не простит.

— Прикоснись ко мне.

Его глаза прожигают меня насквозь, он наклоняет голову и смотрит на меня.

— Повтори. Скажи, что я тебе нужен, заучка.

Это мой шанс уйти.

Я могу уйти.

Но не ухожу.

Не могу.

Мои пальцы хватают подол футболки и срывают ее с головы. Грудь поднимается и опускается, когда ткань падает на влажную землю, и я смотрю на него.

— Прикоснись ко мне, — повторяю я, обводя языком нижнюю губу, и хватаюсь за его пояс, притягивая к себе. — Покажи мне, как сильно ты меня, блять, ненавидишь.

Джуд захватывает мои губы, как наказание, словно пытается излить в мое горло всю злобу, накопившуюся в его костях. Как будто хочет, чтобы я задохнулась. Его губы горячие, злые, наказывающие, рука сжимает мою шею, заставляя мой рот открыться еще шире, чтобы его язык мог исследовать его.

Беспомощный стон вырывается из моего горла, когда его вторая рука добирается до своей цели, его ладонь обхватывает мою киску через ткань леггинсов. Ладонь его руки трется о болезненное место между моих бедер, во мне нарастает жар. Мое тело предает меня с каждым пульсом желания, пронизывающим меня, настолько сильным, что я едва могу дышать.

А когда я дышу, мои легкие наполняет только его запах.

Книги. Черный лед. Дым.

Нет кислорода. Только он.

Тело Джуда – стена из твердого тепла, прижимающая меня к шероховатой коре дерева, пока я отчаянно выгибаюсь в его руке. Трение слишком приятное, слишком реальное, зажигая искры, которые распространяются по моей коже, острые, наэлектризованные, на грани возгорания под его прикосновениями.

Голодными руками я спускаю ладонь по его груди к твердой выпуклости, напряженной под джинсами. Моя рука сжимается вокруг нее, вспоминая, как этот член растягивал меня, требуя войти и даря только удовольствие.

Блять, блять, блять.

Я впиваюсь зубами в нижнюю губу, чувствуя, как он пульсирует в моей ладони. Тепло исходит от его члена, когда я обхватываю его рукой, сжимая настолько, что вырываю из него глубокий, гортанный рык.

Он отрывает свой рот от моего, его губы скользят вниз к учащенному пульсу на моей шее, зубы скользят по чувствительной коже. Пальцы Джуда уже грубо и нетерпеливо разрывают мои леггинсы.

Его горячее дыхание обжигает мою шею, и он рычит:

— Что скажут твои друзья, когда застанут тебя, задыхающуюся от желания моего члена, как нуждающаяся маленькая шлюшка, а?

— То же самое, что скажут твои, если увидят, как ты отчаянно хочешь войти в мою киску, — огрызаюсь я, руки пробираются под его футболку, ногти царапают каждую твердую линию его пресса, чувствуя раскаленный жар его кожи, напряжение, пульсирующее под ней.

Я не успеваю схватиться за что-нибудь, когда его рука с силой опускается на мои ягодицы, и от боли мои ноги начинают дрожать.

— Однажды я трахну этот саркастичный рот. Разрушу эти красивые губы, пока они не станут для меня просто дыркой, в которую я буду кончать. Посмотрим, сколько дерьма ты наговоришь, когда будешь давиться моим членом.

Спустив леггинсы до середины бедер, я сбрасываю их окончательно и переступаю кучу одежды, оставаясь только в лифчике и ботинках, обнаженная под ночным небом.

Моя спина выгибается, прижимаясь к грубой коре, когда его пальцы находят влажное тепло между моими бедрами. Два пальца медленно и намеренно дразнят мою киску, размазывая влагу ленивыми, дразнящими движениями.

— Черт возьми, — рычит он мне на ухо, позволяя мне почувствовать ухмылку на его губах, когда его пальцы лениво погружаются в меня. — Мокрая. Узкая. Горячая. Жаждешь меня. Такая хорошая, блять, киска.

Я наслаждаюсь его лестью, раздвигая ноги шире, чтобы дать ему больше доступа. Мои стенки сжимаются вокруг его пальцев, когда он двигает ими внутрь и наружу в неумолимом ритме.

Каждое движение пронзает мои вены молнией, сжигая до последней капли оставшееся во мне чувство вины. Воздух между нами наполнен звуками моей киски, раскрывающейся для него. Гладкое, непристойное, похотливое желание.

Это удовольствие, которое Джуд вызывает во мне, заглушает все остальное. Нет ненависти, нет отвращения к себе. Только его пальцы, трахающие меня все сильнее, доводя до такого интенсивного оргазма, что я едва могу удержаться на ногах.

— Попробуй, какой сладкой стала для меня твоя киска, — шепчет он мне на ухо, лишая тепла, прежде чем вставить пальцы мне в рот. — Трахаться с врагом приятно, правда, моя маленькая предательница?

Его длинные пальцы проникают сквозь мои покусаные губы, заставляя меня стонать. Мой язык кружится, пробуя на вкус мое собственное желание. Соленый привкус моей собственной влаги наполняет мой рот, и я хочу еще.

Я хочу еще, нуждаюсь в этом, каждый нерв в моем теле кричит, чтобы он взял меня еще сильнее, довел до предела, пока не останется ничего, кроме дикого, ошеломляющего блаженства.

— Одиночка, — мой хриплый голос царапает горло. — Если ты не трахнешь меня в следующие двадцать секунд, я найду кого-то другого, кто это сделает.

Темный смешок гулко раздается в его груди, я чувствую, как острые клыки скользят по моей ключице, прежде чем он делает шаг назад.

— Давай, заучка. Вперед, — он ухмыляется, прищуривая глаза, и срывает с себя рубашку. — Когда он кончит раньше тебя, твой сводный брат будет тут как тут и закончит с тобой.

Нет ничего опаснее мужчины, который хорош в постели и знает об этом.

— Все еще боишься высоты? — спрашивает он, снова приближаясь, с блеском в глазах.

Я сжимаю брови.

— Что…

Это все, что я успеваю сказать, прежде чем он хватает меня за задницу и поднимает с земли. От резкого движения у меня перехватывает дыхание, и я инстинктивно пытаюсь обхватить его талию ногами.

Но он не останавливается.

Нет, он поднимает меня еще выше, прижимая к себе, пока мои ноги не свисают с его плеч, а его голова не оказывается между моих бедер.

— Блять, — выдыхаю я, откидывая голову назад на дерево, а пальцы впиваются в его волосы, цепляясь за них, когда он проводит языком по моей киске.

— Кто сейчас будет играть с твоей красивой розовой киской, заучка? — его голос низкий от желания, томный взгляд прикован к моему, когда я насмешливо смотрю вниз.

— Ты, — мои пальцы сжимают грязно-золотистые пряди его волос, притягивая его ближе, нуждаясь в том, чтобы он успокоил желание, бушующее в моем животе.

Он игриво кусает мое кольцо в пупке, слегка оттягивая его, прежде чем отпустить.

— Скажи мое имя, — требует он, плюнув прямо на мой клитор, прежде чем поласкать его кончиком языка. — Скажи, кто собирается съесть твою киску, пока твои соки не будут течь по моему подбородку.

— Ты слишком много болтаешь.

Резкий шлепок раздается по лесу, когда он ударяет меня по заднице, и от боли я вздрагиваю.

— Я, черт возьми, оставлю тебя здесь. Страдающей от желания. Скажи это, и я дам твоей жаждущей киске то, чего она хочет. Я буду сосать, трахать и наполнять ее. Оставлю ее опухшей и мокрой от моей спермы. Позволь мне доставить ей удовольствие. Скажи мое чертово имя, Серафина.

Я пытаюсь дернуть бедрами в сторону его рта, но он сжимает губы, удерживая их на месте, прямо на грани. Дразнит, лениво поглаживает. Его пирсинг на языке скользит по моему клитору жестокими, мучительными движениями.

Сердце колотится в ушах, пульсация между бедрами слишком интенсивная. Слишком сильная. Мне это настолько нужно, что даже больно.

— Джуд, — наконец произношу я, и голос вырывается из груди хриплым стоном. — Джуд собирается поиграть с моей киской.

— Хорошая девочка.

Его губы искривляются в коварной улыбке, в глазах читается темное удовлетворение, вызывающее трепет в животе.

Без колебаний Джуд опускается на меня, его горячий рот накрывает мой клитор. Облегчение от давления почти заставляет меня кончить. Мои бедра сжимаются вокруг его головы, а его язык движется с такой точностью, что у меня дрожат ноги.

Крепко удерживая меня, его твердые руки сжимают мои бедра, пока он пожирает меня, как изголодавшийся мужчина, и подталкивает меня к грани безумия.

Каждое движение его языка пронзает мое тело молниями, каждый удар намеренный, безжалостный. Холодный металл его пирсинга, касающийся меня, вызывает напряжение в животе, которое становится все сильнее и сильнее, как слишком натянутая проволока.

— Быстрее, — задыхаюсь я. — Да, черт, вот так.

Я запрокидываю голову назад, закрываю глаза и издаю сдавленный стон, когда он чередует медленные, дразнящие лизания с более уверенными, прежде чем перейти к моему клитору. Он подталкивает меня дальше к краю, и мне все труднее сдерживать удовольствие, которое грозит разорвать меня на части.

Он низко рычит у меня между ног, и от вибрации я выгибаюсь. Грубая кора дерева царапает мне спину, и боль смешивается с удовольствием в идеальной, жестокой гармонии.

— Вот так, маленькая предательница. Покажи мне, как сильно ты кончаешь из-за парня, которого ненавидишь. Намочи мне лицо. Пусть твоя киска плачет для меня, — его слова приглушаются моим телом, но я чувствую, как они отзываются эхом во мне, проникая глубоко в кости.

Давление нарастает, поглощая все мысли, пока не остается ничего. Никаких забот. Никакой ненависти. Никакого Джуда. Никакой Фи.

Только жар его рта на моей мокрой киске, жжение в венах и первобытная, настойчивая потребность отпустить себя.

Мои пальцы сжимают его волосы, дыхание становится прерывистым.

— Я кончаю. Черт, я кончаю, Джуд…

Мой оргазм обрушивается на меня, как бурное освобождение, разрывая с такой силой, что я не могу сдержать крик, вырывающийся из горла. Ноги сжимаются вокруг его плеч, руки впиваются в его волосы, отчаянно пытаясь удержаться, пока удовольствие волна за волной пронзает меня.

Белые искры мелькают за моими веками, тело дрожит. Я чувствую каждое биение своего сердца, каждое из них посылает ударные волны по всему моему телу. Пульс гремит в венах, неумолимый, пока я свободно падаю в озеро экстаза.

И я просто продолжаю падать, потому что Джуд не останавливается.

Мое дыхание прерывается короткими, неровными вздохами, пока он продолжает медленно и лениво двигать языком, затягивая удовольствие и растягивая его, как леденец, пока мое тело не начинает гореть.

Его пальцы так сильно впиваются в мои бедра, что, скорее всего, оставят синяки, которые будут напоминать мне, где я, кто я и что это не сон. Все это слишком реально, слишком инстинктивно. Я жажду боли, того, как она скрепляет меня с настоящим, удерживает на земле, пока удовольствие разрывает меня на части.

— О, черт. Боже, черт…

Слова вырываются из моего рта прерывистым шепотом. Мои ноги неконтролируемо дрожат, пока его неумолимый рот продолжает двигаться, утягивая меня все глубже в бездну.

Где нет света. Нет кислорода. Нет жизни.

Только удовольствие.

Я едва успеваю оправиться от первого оргазма, как чувствую, что он снова нарастает, неудержимая сила сжимает меня изнутри, моя киска сжимается вокруг пустоты. От интенсивности ощущений у меня затуманивается зрение, мир сужается до его рта, владеющего мной, до боли между ног.

Это туман удовольствия, раскаленный и всепоглощающий. Туман, из которого я не уверена, что когда-нибудь выберусь.

Время теряет смысл – секунды, минуты, часы – все сливается в один бесконечный момент, где не существует ничего, кроме жара его рта и мягкого жжения, распространяющегося по всему моему телу.

Мои ноги дрожат, когда он отстраняется, оставляя меня бездыханной и обнаженной перед прохладным ночным воздухом. Я не знаю, как еще могу стоять, когда он наконец опускает меня на землю, и мое тело вздрагивает от прикосновения ветерка к моей чрезмерно чувствительной коже.

Джуд тяжело дышит, его глаза прикрыты, он вытирает рот тыльной стороной ладони. Он смотрит на меня так, будто голоден, будто может остаться между моих бедер навсегда и все равно желать большего. Этот взгляд – дикий, неподдельный – как будто я одновременно священна и разрушительна, и от него по моей спине бегут мурашки.

А потом мир снова обрушивается на меня.

Пронзительный звук сирены прорезает густой туман страсти с жестокой ясностью. Уэст Тринити Фолс вернул ключ. Этот звук похож на ледяную воду, заливающую огонь, вытаскивающую меня из жара в холод.

«Перчатка». Ключ. Металл прижимается к моей груди, все еще скрытый под бретелькой лифчика, но то чувство неотложности, которое охватило меня ранее, исчезло. Ключ теперь не имеет значения. Не с этим грузом, лежащим внутри меня, густым и удушающим. Тошнотворное осознание того, что только что произошло, того, что мы сделали, приковывает меня к этому моменту, как камень, тянущий меня на дно.

Я смотрю через плечо Джуда, мимо его широкой спины, и мой взгляд останавливается на теле, лежащем на лесной земле. Безжизненном. Неподвижном. Мертвом.

Это кажется нереальным, как сон – кошмар, который не принадлежит мне. Но это реальность. Это чертова реальность.

Джуд Синклер только что убил человека.

Ради меня.