Тихон стоял в тени коридора, сливаясь с обоями темного дерева. Его пост — напротив массивной двери в комнату, где держали докторшу. Не «люкс», не «апартаменты». Просто комната. Надежная клетка. Он был камнем: неподвижным, дышащим редко, с глазами, привыкшими видеть все в полумраке. Его задача была проста: охранять. Предотвращать побег. Докладывать боссу. Ни больше, ни меньше.
Из-за двери доносилось лишь мерное тиканье старинных часов где-то внутри комнаты. Ни рыданий, ни стука кулаков. Тишина после бури, — отметил про себя Тихон. После ярости Яна и угрозы «мужского разговора» тишина была красноречивее крика. Держится.
Утро сменило рассвет. Пора проверить объект. Он повернул ключ беззвучно, открыл дверь ровно настолько, чтобы войти.
Она стояла у окна. Не сидела, сломленная, не металась. Стояла. Спиной к комнате, руки опущены, но плечи — непривычно прямые для пленницы, только что избегшей грубого допроса. В слишком большой чужой рубашке, босая, с темными волосами, спадавшими беспорядочно на спину. Она смотрела сквозь бронированное стекло и решетку на серый город, залитый утренним светом. На свободу.
Тихон вошел. Закрыл дверь. Не запер. Стал в метре от нее, не скрывая своего присутствия. Она не обернулась сразу. Сначала лишь напряглась, едва заметно — спина стала еще прямее. Затем медленно повернулась.
Их взгляды встретились.
Тихон видел страх. Глубокий, животный, застывший в глубине серых глаз. Видел следы бессонной ночи — синеву под веками, бледность. Видел ссадины на костяшках сжатых кулаков — следы отчаяния, выплеснувшегося на стены или дверь. Все это было ожидаемо.
Но было и другое.
Не было истерики, которая трясла Риту при малейшей угрозе ее статусу. Не было наглой самоуверенности Алисы, построенной на чужой власти. Не было и тупого оцепенения, которое Тихон видел у многих в подобной ситуации.
В ее взгляде, поверх страха, была ясность. Твердость. Какое-то внутреннее достоинство, которое не сгибалось под тяжестью обстоятельств. Она не опустила глаза. Не отвела взгляд. Она держала его каменный, оценивающий взгляд. Не вызывающе. Скорее… как равный, попавший в беду, но не сдавшийся. В ее позе, в этой прямой спине, в подбородке, чуть приподнятом, читалась непокоренность. Не кричащая, не глупая, а тихая, глубокая, словно высеченная из гранита. Как будто весь ужас ее положения не мог сломать что-то самое главное внутри.
Не крыса, — констатировал про себя Тихон. Не тряпка.
Это было непохоже. Непохоже на женщин, крутившихся вокруг Яна — расчетливых, жадных, напуганных или пустых. Непохоже на тех, кого Тихон привык видеть в ловушках криминальных разборок — сломленных, плачущих, торгующихся. Здесь была стойкость. Качество редкое. Ценное. И… опасное. Потому что стойких людей сложнее сломать, но и сложнее предсказать.
— Еды? — произнес Тихон своим обычным, глуховатым, лишенным эмоций голосом, кивнув в сторону нетронутого подноса с едой. Констатация факта. Наблюдение: страх перебил голод.
Она молча смотрела на него. Губы сжаты.
— Воды? — Взгляд Тихона скользнул к графину на тумбе. Отрицательный кивок. Голос она не выпускала, но ее глаза говорили: Не нужно.
Тихон медленно, не отрывая от нее взгляда, обошел комнату. Проверил окно (заперто), решетку (прочна), вентиляцию (непроходима).
Стандартный контроль периметра. Его движения были экономичны, точны. Он не искал ничего нового; он подтверждал надежность клетки.
Вернувшись к центру, он снова уставился на нее. Теперь его взгляд был пристальнее. Он видел это странное качество — достоинство на грани гибели. Видел и отмечал. Как стратег отмечает неожиданную особенность противника на карте. Это меняло… ничего в ее положении. Но меняло его восприятие объекта. Из "проблемной заложницы" она начинала переходить в категорию… непонятного фактора.
— Лекарства? — спросил он, его взгляд указательно опустился на ее сбитые костяшки пальцев. Профессиональная оценка состояния. Приказ босса — "пока не трогать" — требовал поддерживать объект в сохранности. И эти руки… руки врача. В их мире и это могло быть ценно. Или опасно. Снова отрицательный кивок. Миг удивления в ее глазах — она ожидала другого тона, других слов. Он это заметил.
Тихон выдержал паузу. Его каменное лицо не выдавало мыслей, но внутри шел анализ. Страх + Достоинство + Стойкость = Непредсказуемость. В их строго упорядоченном, жестоком мире непредсказуемость была угрозой. Или… возможностью? Он не знал. Но отметил.
Больше слов не было. Он развернулся и вышел. Дверь закрылась за ним. Щелкнул замок. Один раз. Два. Три. Звуки были четкими, неумолимыми в утренней тишине особняка.
Оливия осталась стоять у окна. Дрожь наконец пробежала по ее спине, когда шаги Тихона затихли в коридоре. Его молчаливое наблюдение, этот тяжелый, всевидящий взгляд, ощущались почти физически. Он увидел в ней что-то. Что именно — она не знала. Но знала, что этот человек, тихий и страшный, как скала, заметил больше, чем просто испуганную заложницу. И это пугало по-новому.
Тихон же, растворившись в тени коридора, делал мысленную пометку для доклада боссу и для себя:
«Докторша Харитонова. Страх есть. Сломленности — нет. Непохожа на крысу. Наблюдать пристально.»