Измена. Игра на выживание

Глава 26

Оливия, все еще раздираемая страхом, восхищением и сомнениями, ловила себя на том, что случайных встреч с Яном, разговоров, где он говорил о бизнесе, а не о войне.

Она сидела в саду, пытаясь читать под сенью старой липы. Солнечные зайчики играли на страницах медицинского журнала, но мысли были далеко — там, на стройплощадке его мегацентра, среди стерильных стеллажей с оборудованием, в сияющем зале «Зенита». Вдруг тень упала на страницы. Она подняла голову.

Ян стоял перед ней. Не в костюме, а в темных, идеально сидящих брюках и простой белой рубашке с закатанными по локти рукавами, обнажавшими сильные предплечья. В руках он держал не оружие и не документы, а… предмет, заботливо обернутый в мягкую, темно-зеленую ткань. Его лицо было необычно сосредоточено, почти… неловко. Взгляд, обычно такой уверенный, скользнул с ее лица на сверток и обратно.

— Дорогуша, — начал он, голос звучал чуть глубже обычного. — Я… нашел кое-что. Думаю, тебе будет интересно. — Он сделал шаг ближе, и Оливия почувствовала легкое волнение, смешанное с тревогой. Что это? Драгоценность? Новое платье? Очередной символ ее статуса «золотой пленницы»?

Он протянул сверток. Она машинально взяла его. Ткань была приятной на ощупь, шелковистой. Развернув ее, она замерла.

Перед ней лежала книга. Но не новая, сверкающая глянцем. Старинный фолиант в потертом кожаном переплете с тиснением. Буквы на латыни были вытеснены золотом, почти стершимся от времени: "De Medicina Humani Corporis. Tractatus de Febribus." («О медицине человеческого тела. Трактат о лихорадках»). Автор — имя, которое она узнала лишь в контексте истории медицины, полулегендарный ученый XVI века. Это было редчайшее, практически утраченное издание по ее специальности — терапии. То самое, о котором она как-то обмолвилась в разговоре с Тихоном, спрашивая, есть ли в библиотеке что-то по истории инфекционных болезней. Она и подумать не могла, что кто-то услышал, запомнил, и… нашел.

— Ян… — ее голос сорвался. Она осторожно приоткрыла тяжелую обложку. Пожелтевшие страницы пахли временем, пылью библиотек и чем-то неуловимо… драгоценным. Тонкие гравюры, сложные схемы гуморальной теории, выцветшие пометки на полях. — Это… это невозможно найти… — Она подняла на него глаза, полные неподдельного изумления и чего-то теплого, что никак не было страхом.

— Тихон…?Ты заставил его…

— Тихон попытался, — поправил он, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на удовлетворение от ее реакции. — Но это я нашел нить. Через старые… каналы. Коллекционера в Праге. Пришлось немного потрясти его кошелек и его нервы. — Он усмехнулся, но без жестокости. — Дорогуша, я видел, как ты смотришь на старые книги в библиотеке. Как трогаешь страницы. Эта… она заслуживает твоих рук. Твоего ума. — Он сделал паузу, его взгляд стал серьезным. — Это не просто книга. Это… символ. Того, что я вижу в тебе. Не только красоту. Силу ума. Преданность делу. То, что заслуживает уважения. Даже здесь. Особенно здесь.

Жест был оглушительным. Не бриллианты, не меха, не власть, брошенная к ногам. А редчайший фолиант по ее специальности, найденный с явными усилиями, подтверждающий, что он слышалее, запомнил ее мимолетный интерес, понял ее суть. Это было нарушением всех его негласных правил. Не просто подарок. Это был мост, перекинутый из его мира в ее, жест глубокого признания и… зарождающейся привязанности. Он рисковал, показывая эту слабость — интерес к ней не только как к объекту желания.

Оливия прижала книгу к груди, чувствуя, как тепло разливается от драгоценного фолианта по всему телу. Ее пальцы дрожали, касаясь шероховатой кожи переплета. Страх смешивался с невероятной, щемящей благодарностью и странной болью. Он дарил ей кусочек ее мира, ее страсти, в самом сердце его крепости. И этим жестом привязывал ее к себе сильнее любых цепей.

— Спасибо, — прошептала она, голос дрожал. — Это… бесценно. — Она посмотрела ему в глаза, и в ее взгляде было больше, чем она хотела показать — растроганность, признание его усилий, и опасную близость, возникшую между ними через века, запечатленные в этой книге.

Он кивнул, коротко, его взгляд смягчился. Он видел, что попал в цель. Видел ее смятение. Видел, как стена между ними дала трещину.

Этот момент не остался незамеченным. Тихон, стоявший в тени арки, ведущей в дом, наблюдал с каменным лицом, но его глаза были прищурены, в них читалось неодобрение и тревога. Старая экономка, несшая белье, замерла на мгновение, ее глаза расширились от изумления, прежде чем она поспешно скрылась. Даже охранник у дальнего входа переглянулся с напарником, бровь поползла вверх. Подарок Пахана Докторше стал мгновенной сенсацией. Не драгоценность. Книга. Это говорило о многе. Слишком многом. Это был опасный прецедент.

Где-то внутри виллы, в своих покоях, Рита, вероятно, уже слышала шепот слуг.

Воображаемая сцена — он, дарующий ей не колье, а какую-то старую пыльную книжку, а она, держащая ее как святыню — вызвала бы в ней неистовую ярость и панический страх. Такой подарок был страшнее бриллианта. Он означал, что Оливия затронула в нем что-то глубокое, недоступное ей, Рите. Это был не покупка расположения. Это был акт признания. И для Риты это был самый страшный сигнал.

Ян, казалось, игнорировал шепот теней. Он смотрел на Оливию, держащую его дар.

— Читай, Милая. — Его голос был тихим, но весомым. — Узнавай. Думай. — Он сделал паузу, его взгляд стал глубже, темнее. — Знания — тоже сила. И в твоих руках… они могут быть особенно опасны. — В его словах был и совет, и предупреждение, и странное доверие.

Он развернулся и ушел, оставив ее одну с драгоценной книгой в руках и хаосом в душе. Книга пахла историей, знанием, его вниманием. Она была подарком и оружием, мостом и пропастью. Ян нарушил свои правила. Он привязался. И теперь игра входила в совершенно новую, непредсказуемую и смертельно опасную фазу. Цветок мог завянуть. Бриллиант — потускнеть. Эта книга, полная древней мудрости и его неожиданного жеста, будет гореть в ее руках и в его памяти. Последствия этого подарка только предстояло ощутить. И они будут огромны.