Измена. Игра на выживание

Глава 36

Время замедлилось до леденящей прозрачности. Черный овал гранаты, вращаясь, летел по низкой дуге прямо на нее. Безумные глаза метателя, уже не видящие ничего, кроме грядущего взрыва. Искаженное болью и беспомощностью лицо Яна, застывшего на колене всего в десяти шагах, но бесконечно далеко. Рев мотора «Мерседеса» — Тихон пытался рвануть вперед, чтобы прикрыть ее корпусом, но колеса буксовали в грязи.

Умереть? Сейчас? Здесь? В этой грязной пустоши, после всего?

Мысль была холодной и четкой. Нет страха. Только жгучее, невыносимое нежелание. Нежелание оставить Яна одного с этой тьмой, с тайной Шрама, с этим проклятым "сенатором". Нежелание, чтобы ее смерть стала его последним воспоминанием.

Граната была уже в метре от земли, в двух шагах от нее. Броситься на землю? За машину? Но взрывная волна... осколки...

Ее взгляд упал на тело Анатолия, на темную лужу крови, смешанную с грязью. На пистолет Шрама с глушителем, лежащий рядом, в сантиметрах от его безжизненной руки. Тот самый пистолет, что убил предателя.

Движение было чистой адреналиновой реакцией, без мысли, без расчета. Оливия рванулась не от гранаты, а к пистолету. Она нырнула вниз, скользнула рукой по липкому асфальту, пальцы нащупали холодную, маслянистую рукоять «Глока». Вес был неожиданным, чужеродным.

Она вскинула оружие. Не целясь. Просто в сторону безумца, который, бросив гранату, замер, ожидая огня и смерти, его рот растянулся в немом крике торжества. Пистолет дернулся в ее руке, отдача ударила в запястье, больно. Она даже не услышала хлопка глушителя — его заглушил рев в ушах и бешеным стуком сердца.

Пуля ударила безумцу в живот. Он согнулся, его торжество сменилось гримасой непонимания и боли. Он рухнул на колени.

Граната коснулась земли.

БА-БАХ!

Оглушительный удар бросил Оливию на бок. Ее ударило о дверь «Мерседеса» с такой силой, что все потемнело на мгновение. Горячий ветер, несущий запах гари и развороченной земли, опалил лицо. В ушах стоял пронзительный звон. На нее сыпались комья грязи и мелкие осколки. Что-то горячее и острое впилось в предплечье — осколок или камень.

Она лежала на спине, не в силах пошевелиться, глядя в черное, затянутое дымом небо. Дышать было больно. Где пистолет? Она не чувствовала руки.

— Оливия! Оливия!

Голос Яна. Близко. Охрипший, срывающийся. Руки подхватили ее, перевернули. Его лицо возникло над ней, исцарапанное, в крови и саже, с безумным страхом в глазах. Он что-то кричал, тряс ее за плечи, но она слышала только звон и приглушенные звуки, как из-под воды.

–...жива? Оливия! Отвечай!

Она моргнула. Попыталась кивнуть. Боль пронзила голову и руку.

— Рука... — прошептала она, и голос показался ей чужим.

Ян схватил ее за предплечье выше раны. Его пальцы были твердыми, но нежными.

— Осколок. Неглубоко. Держись. — Он сорвал с себя шарф, начал накладывать жгут выше раны. Его движения были быстрыми, точными, но она чувствовала дрожь в его руках. — Тихон! Машину! Сейчас же! — заорал он.

Тихон, бледный, с окровавленным плечом, уже сидел за рулем. Мотор взревел. «Мерседес» дернулся с места.

Ян подхватил Оливию на руки, как ребенка. Она прижалась к его груди, чувствуя жесткую броню жилета, запах пороха, крови и его собственный, знакомый, родной запах. Смешанный с запахом смерти.

Он бросил взгляд туда, где секунду назад лежал безумец с гранатой. Там была только воронка, дым и кровавые обрывки. Потом его глаза метнулись к телу Шрама. К его застывшему, мертвому взгляду, все еще устремленному в никуда с тем же ядовитым предупреждением.

"Сенатор... он сожрет тебя..."

Ян стиснул зубы. Он прижал Оливию крепче, чувствуя ее слабое дыхание у своей шеи.

— Жива, — прошептал он себе под нос, больше утверждение, чем констатация. — Ты жива.

Он втолкнул ее на заднее сиденье «Мерседеса», запрыгнул следом.

— Гони! — скомандовал он Тихону, не отрывая рук от Оливии. — Быстрее! В безопасную!

Машина рванула с места, разбрасывая грязь, увозя их из ада пустоши. В зеркале заднего вида мелькнули последние вспышки выстрелов, силуэты людей Яна, добивавших остатки людей Шрама. И два темных пятна на асфальте — Анатолий и его убийца.

Оливия закрыла глаза. Боль пульсировала в руке и висках. В ноздри ударил резкий запах лекарства — Ян доставал аптечку. Но она чувствовала его руки, его дыхание, его взгляд, прикованный к ней. Она была жива. Она сделала выбор. Она выстрелила.

Но цена этого выбора, цена слов Шрама, цена того, что их ждало за пределами этой пустоши — все это висело в воздухе тяжелее дыма от взрыва. Как клятва крови, как приговор. Сенатор... Кто он? И какого выбора потребует он от них теперь?