Измена. Игра на выживание

Глава 42

Роскошь виллы после нападения у ресторана приобрела гнетущее качество. Воздух казался гуще, пахнул не только дорогим деревом и цветами, но и порохом, дезинфекцией и страхом. Оливия чувствовала себя не просто обитательницей золотой клетки, а узником осажденной крепости. Охрана утроилась, патрули стали заметнее, гранича с паранойей. Выход за пределы стен был запрещен категорически — приказ Яна, отданный сквозь стиснутые зубы после той кровавой ночи. Его ярость сменилась ледяной, сосредоточенной решимостью, направленной вовне, на Сенатора. Но внутри крепости зрела другая угроза.

Оливия сидела в зимнем саду, пытаясь сосредоточиться на медицинском журнале. Рука почти не беспокоила, но внутренняя дрожь не проходила. Врачебная привычка замечать детали, читать невербальные сигналы, стала ее проклятием и защитой. Она видела слишком много.

Особенно ее настораживал Ярослав .

Старый соратник Яна, человек с лицом, изборожденным шрамами и прожитыми годами в подполье. Он был рядом с Яном, кажется, всегда. Командовал самыми «специфическими» операциями, пользовался абсолютным доверием. Но последнее время… Оливия ловила его взгляд на себе — не любопытный, не враждебный, а оценивающий. Холодный. Как будто рассматривал дорогую, но ненужную вещь, мешающую в гараже. А в последние дни, после усиления мер безопасности и отмены всех «светских» выходов, в его глазах появилось что-то новое: глухое недовольство, переходящее в презрение.

Слабость. Слово висело в воздухе, когда Ярослав смотрел на нее, а потом переводил взгляд на Яна. Слабость Пахана. Из-за которой гибнут люди, теряются деньги, отменяются важные дела. Из-за которой сам Ярослав и его люди — ветераны, костяк организации — вынуждены превращаться в нянек для «пациентки».

Сегодня Оливия заметила нечто конкретное. Она вышла в библиотеку за другой книгой и случайно увидела Ярослава в дальнем конце коридора. Он стоял у окна, спиной, но его поза была напряжена, плечи подняты. Он что-то негромко, но страстно говорил в телефон. Оливия инстинктивно замерла за углом, сердце бешено колотясь. Она не разбирала слов, но уловила интонацию — жесткую, требовательную, полную скрытой угрозы. И одно слово, вырвавшееся чуть громче, прорезало тишину коридора: «… Рита …»

Сердце Оливии ушло в пятки. Рита . Змея, изгнанная, но не побежденная. Тень, обещавшая месть. И Ярослав говорил с ней? Или о ней? С таким тоном?

Она осторожно отпрянула, стараясь не шуметь, и вернулась в зимний сад, делая вид, что просто гуляла. Но внутри все кричало. Заговор . Старый волк, недовольный «слабостью» вождя, его отвлечением на женщину и войну с призраком Сенатора. И он нашел союзницу в изгнанной Рите? Или Рита была лишь связующим звеном с самим Сенатором? Идеальный посредник — знающая все ходы и выходы, озлобленная, готовая на все.

Вечером, во время ужина в малой столовой напряжение достигло пика. Ян был сосредоточен, расспрашивал Тихона о ходе расследования нападения, о следах, ведущих к Сенатору. Тихон отвечал лаконично, как всегда, но его каменное лицо казалось еще суровее. Ярослав сидел мрачно, ковыряя вилкой еду, почти не участвуя в разговоре. Его молчание было красноречивее слов.

— …ресурсы уходят в песок, — вдруг резко встрял Ярослав, когда Тихон упомянул о затратах на усиленную охрану и киберразведку. Он не смотрел на Оливию, но его слова висели в воздухе прямо над ее тарелкой. — Гоняемся за тенями, пока реальные проблемы нарастают. Рынок на востоке шатается, конкуренты чуют кровь. А мы тут… — он жестом обозначил роскошную столовую, охрану за дверью, — сидим в осаде из-за…

— Из-за того, что кто-то посмел ткнуть пальцем в мое самое больное место? — перебил Ян. Его голос был тихим, но в нем зазвенела сталь. Он положил нож и вилку, его пальцы сжались в кулак на скатерти. — Из-за того, что тень Сенатора оказалась реальнее и опаснее, чем все наши «реальные проблемы»? Или из-за того, что я защищаю то, что мне дорого? — Его взгляд, тяжелый и неумолимый, впился в Ярослава.

Тот не отступил. В его глазах вспыхнул огонек давней обиды, смешанной с холодным расчетом.

— Дорого? — Ярослав усмехнулся, коротко и горько. — Мы строили империю костьми, Ян. По трупам. По понятиям. А теперь эти самые понятия летят к черту из-за… — Он не договорил, но его взгляд скользнул по Оливии с таким откровенным презрением, что ей стало физически плохо. — Ты меняешь правила игры. И не в нашу пользу. Люди ропщут. Сильные люди. Те, на кого держится все.

— «Сильные люди» должны понимать, кто здесь Пахан, — отрезал Ян. В его голосе не было сомнений, только абсолютная, ледяная власть. — И понимать цену предательства. Особенно в такой момент. — Он подчеркнуто посмотрел на Ярослава. — У нас война, Ярослав. Не с мелкими шакалами. С системой. И в войне все ресурсы направляются на победу. Или удержание того, что дорого. Кто не понимает — тот балласт. Балласт выбрасывают.

Тихон наблюдал за этой перепалкой, не проронив ни слова. Его лицо оставалось маской, но Оливия, сидевшая напротив, заметила едва уловимое движение его зрачков, когда прозвучало слово «предательство». Он знал. Или подозревал. Его аналитический ум уже работал, сопоставляя факты, в том числе и ее, Оливии, случайное наблюдение за телефонным разговором Ярослава?

Ужин закончился в ледяной тишине. Ярослав встал первым, кивнув Яну с подчеркнутой, но пустой формальностью, и вышел, громко хлопнув дверью. Тихон последовал за ним через минуту, бросив на Яна короткий, ничего не значащий взгляд — отчет был закончен.

Ян сидел, сжав виски пальцами. Усталость и напряжение лежали на нем тяжелым грузом.

— Он не прав, — тихо сказала Оливия, больше для того, чтобы разрядить тишину. — Ты делаешь то, что должен.

Он поднял на нее глаза. В них не было гнева, только глубокая усталость и… тень сомнения?

— Ярослав стар, как эти стены. Он помнит времена, когда мы дрались за каждый клочок земли ножами и обрезками. Он не понимает врагов в дорогих костюмах и войн в тени. Для него сила — в кулаке и автомате. А я… — он тяжело вздохнул, — я вижу врага, которого не могу схватить за горло. И защищаю то, что можно сломать одним неверным шагом. Тебя. — Он протянул руку через стол, коснувшись ее пальцев. Прикосновение было теплым, но тревожным. — Он видит в этом слабость. Другие могут видеть так же.

Оливия сжала его пальцы. Ее собственный страх смешивался с ужасом за него. Ярослав не был просто ворчливым стариком. Он был опасен. И его слова о «сильных людях» и «ропоте» были не пустой угрозой. Она вспомнила телефонный разговор, слово «Рита». Это был заговор. Назревающий, опасный. И Ярослав стоял в его центре.

— Ян, — начала она осторожно, — Ярослав… он… — Как сказать? Как предупредить, не выдав свою случайную подслушанную тайну? Не спровоцировав ярость Яна против старого друга без железных доказательств?

Он перехватил ее взгляд, полный тревоги. Его собственные глаза сузились.

— Что с Ярославом, Оливия? — спросил он тихо, но очень внимательно. — Ты что-то видела? Чувствуешь?

Ее врачебная интуиция кричала «Опасность!». Но страх перед последствиями, перед возможной ошибкой, парализовал язык. Она лишь покачала головой, отводя взгляд.

— Просто… он кажется очень зол. И… опасен.

Ян долго смотрел на нее, его взгляд был тяжелым, анализирующим. Потом он кивнул, медленно отнял руку.

— Я знаю, — сказал он просто. Но в этих словах прозвучало нечто большее, чем признание настроения Ярослава. Звучало предупреждение. И для себя, и для нее. — Будь осторожна. Доверяй только Тихону. И… мне.

Он встал и ушел, оставив Оливию одну среди роскошной сервировки и недоеденной еды. Воздух в столовой казался отравленным. Ржавчина преданности разъедала стальные узы ближнего круга. Заговор зрел. И Оливия, со своей врачебной наблюдательностью и страхом, оказалась первой, кто учуял его запах — запах измены и старой крови. Теперь ей предстояло решить: молчать и надеяться, что Ян справится сам? Или найти способ предупредить его или Тихона, рискуя спровоцировать взрыв раньше времени? И как это сделать, если даже стены, казалось, имели уши Ярослава? Клетка не только защищала, но и душила, и теперь ее прутья угрожали стать ловушкой для них всех.