Измена. Игра на выживание

Глава 21

Пальцы Оливии впились в холодную кожу подлокотников кресла так, что ногти побелели. Она сидела, сгорбившись чуть вперед, словно пытаясь защитить солнечное сплетение от невидимых ударов. Ноги под столом подрагивали мелкой, неконтролируемой дрожью. Взгляд ее был прикован к собственным сцепленным на коленях рукам, но видела она не их, а осколки вчерашнего ада: выстрелы, крики, и главное — ледяное осознание, что Анатолий не просто изменил. Он продал их обоих. Ее тело помнило толчки от близких разрывов, запах пороха, непроизвольную близость с Яном в темноте кладовки — жар его тела на спине, его руку на бедре, его шепот… Стыд от этого воспоминания заставил ее резко вдохнуть, сглотнув ком в горле. Она напрягла челюсти, пытаясь выдавить из себя тень контроля. Она была больше не просто заложницей. Она была живой мишенью в войне, о существовании которой даже не подозревала.

Он сидел за столом, опираясь на локоть. Бледный, с темными кругами под глазами, но не сломленный. Перевязь на плече была свежей, но я видела, как каждое малейшее движение правой руки отзывается болью в его сжатых челюстных мышцах. Он просматривал доклад — сухие цифры потерь, ущерба, подтверждающие, что ад минувшей ночи был реален. Его лицо было каменной маской, но напряжение витало вокруг него почти осязаемо.

— Значит, всем руководит кукловод, — его голос, хрипловатый от усталости и боли, разрезал тишину, как скальпель. Он поднял на меня взгляд. Тяжелый, усталый, но все такой же пронзительный. Как рентген, просвечивающий до костей. — Шрам — просто инструмент. Топор в руках того, кто хочет его империю. — Он говорил о своей власти, как о живом существе. — Кто использует таких… как твой муж. Он не назвал имени Анатолия. Просто «твой муж». Как стирают грязь. От этого стало еще холоднее внутри. Не жалость. Пустота. И гнев. Глухой, тягучий гнев на человека, который втянул меня в эту мясорубку своими жалкими амбициями и долгами.

— Его долги, его жалкие амбиции… все было спланировано. Засада в квартире, вчерашний налет… Это игра на уничтожение. И ты, Докторша, оказалась пешкой. Слепой и беззащитной. Как, признаюсь, и я на время поверил их спектаклю с Алисой.

Пешка. Да, это слово резануло, но оно было точным. Я была пешкой в руках Анатолия и его темных покровителей. А теперь… Теперь пешка увидела доску. И поняла, что ее могут просто смахнуть. Комок подкатил к горлу. Я сглотнула, глядя на свои сцепленные на коленях руки. Ногти впились в ладони.

Дверь приоткрылась бесшумно. Вошла

Она.

Маргарита.

Как всегда — ослепительная, опасная. Длинные рыжие волосы, будто пламя, уложенное с небрежной роскошью. Холодные, как горные озера, глаза мгновенно просканировали комнату, остановившись на мне. Соблазнительная фигура в черном платье выглядела вызывающей на фоне этой мрачной реальности. Она несла поднос со стаканами воды.

— Ян, — ее голос был бархатным, но я уловила под ним сталь. Она подошла к нему, поставила стакан, ее пальцы на миг коснулись его руки — жест владения, интимности. Мое собственное прикосновение к нему в кладовке вспыхнуло в памяти жгучим стыдом. Она повернулась ко мне, держа второй стакан. Ее ледяные глаза уставились на меня. — И тебе? Выглядишь… не в своей тарелке. — Легкая, ядовитая улыбка тронула ее губы. — Вилла после гостей Шрама — не самое уютное место для прогулок, да?

Она напоминала мне о моем месте. О том, что я здесь — чужеродное тело. Заложница. Словно удар хлыстом. Но я не опустила взгляд. Встретила ее холодные озера моими серыми. Пустота. Пустота была моим щитом. Как тогда, в столовой.

Она стояла чуть позади Яна, как его тень, его право. Напоминая мне, что мое место — внизу.

Ян, казалось, не замечал ее. Его взгляд был прикован ко мне. Взвешивающий.

— Дорогуша, — его голос внезапно обрел ту властную твердость, которая заставляла содрогаться. Обращение, брошенное так близко к Рите, прозвучало как выстрел. Я увидела, как Маргарита замерла. Как ее пальцы сжали поднос, костяшки побелели. Как ее ледяные глаза сузились до опасных щелочек, уставившись в меня с немой яростью. — Забудь статус заложницы. Он устарел. Ты больше не пленница. — Он сделал паузу. Я почувствовала, как сердце бешено заколотилось. Свобода? — Ты — свидетель. Ключевой свидетель в игре, где ставка — жизнь. И, как следствие, ты — мишень. Для Шрама и для того, кто дергает его за ниточки.

Мишень. Слово упало, как камень. Свободы не было. Была лишь смена ярлыка с более страшным смыслом.

— Я… могу уйти? — вырвалось у меня, тихий, почти безнадежный шепот.

Ян усмехнулся. Коротко, без юмора и наконец бросил быстрый, резкий взгляд на Риту. Рыжие волосы Маргариты, казалось, горели ярче от напряжения.

— Уйти? — Он покачал головой, его взгляд снова пригвоздил меня. — Куда, Милочка? В квартиру, которую они знают? На работу, где тебя возьмут как щенка? Они знают тебя. Они знают, что ты видела, слышала, знаешь про мужа-предателя. Ты — слабое звено. Или живое доказательство. Уйти — значит подписать себе приговор. Шрам не церемонится. Его хозяин — тем более. — Он откинулся в кресле, его лицо было непроницаемо. — Ты. Останешься. Здесь.

Здесь. Это приговор. Тюрьма с золотыми решетками и смертельными врагами за стенами. И внутри.

Рита резко поставила поднос на консоль. Звон хрусталя заставил меня вздрогнуть.

— Как это она остается? — ее голос был тонким, дрожащим от бешенства. — После того, как ее муж…

— Маргарита! — Голос Яна прогремел, как гром. Он повернулся к ней, и в его глазах вспыхнула молния такой силы, что мне стало страшно за нее. — Это не твоя забота. Она остается. — Он сделал паузу, и каждое его слово падало, как молот. — Потому что теперь она — под моей защитой. Понятно всем?

«Под моей защитой».

Слова повисли в воздухе. Тяжелые, неоспоримые. Щит? Или еще более прочная клетка? Статус заложницы был снят. Вместо него — под защитой Что это значило в его мире? Я не знала. Но это звучало… окончательно. Навсегда. И это прозвучало при ней. При Маргарите.

Она побледнела так, что ее рыжие волосы казались огненным венцом вокруг мертвенно-белого лица. Ее ледяные глаза впились в меня. Не просто ненависть. Униженная, сжигающая дотла ярость. Так смотрят на того, кто отнял самое дорогое. Губы ее задрожали. Без звука, с невероятно прямой спиной, но с трясущимися руками, она развернулась. Рыжие волосы метнулись, как знамя гнева. Она вышла, хлопнув дверью так, что задрожали стекла. Ее уход оставил после себя ледяную пустоту, наполненную обещанием мести. Она поняла. Поняла, что ее мир рухнул. Из-за меня. «Она остается». Это звучало для нее как приговор ее собственному статусу.

Ян закрыл глаза, сжав переносицу. Казалось, сцена с Ритой вытянула из него последние силы. Потом он открыл их. Взгляд был усталым, но в нем читалась какая-то обреченная решимость.

— Вот так, милая, — сказал он, и в его голосе прозвучала усталость, смешанная с чем-то еще. Незнакомым. — Теперь ты здесь. Не как гостья. Не как пленница. Как… необходимость. Моя. И твоя собственная. — Он кивнул на дверь. — Не обращай внимания. Она успокоится. — Он в это верил? Я — нет. Я видела ту ненависть. — Но будь осторожна. Мир за стенами — враждебен. И не все внутри… дружелюбны. Твоя комната — твоя крепость. Тихон рядом. И… — Он запнулся, глядя на стакан воды от Риты. — …Ешь. Пожалуйста. Мне нужна твоя голова ясной. Ты должна понимать, в какую игру тебя втянули.

Я медленно кивнула. Слова "под моей защитой" гудели в ушах. Не свобода. Переход. Из клетки страха в клетку… чего? Привилегий? Нет. Зависимости. От него. От его воли. От его врагов. А Маргарита… Она не знала о кладовке, но она видела угрозу. И это делало ее опаснее любого Шрама здесь, внутри.

— Я… поняла, — прошептала я. Голос звучал чужим.

Он смотрел на меня. В его усталых глазах мелькнуло что-то… сложное. Не собственничество. Не жалость. Что-то вроде признания нашей общей, вынужденной участи. Связанные кровью и угрозой.

— Хорошо, — просто сказал он. — Иди. Отдохни. Впереди… много работы. Милая.

Милая. Прозвучало почти… устало. Но я знала: за этой усталостью — сталь. Сталь Пахана.

Я встала. Ноги были ватными. Я вышла, чувствуя его взгляд на спине. Дверь закрылась за мной с тихим щелчком. В коридоре меня ждал Тихон. Его каменное лицо не выражало ничего, но я увидела в его взгляде… что? Понимание? Сожаление? Нейтралитет? Он молча кивнул в сторону моей комнаты.