Измена. Игра на выживание

Глава 20

Адреналин все еще гудел в жилах, как высоковольтный ток, когда Ян буквально втолкнул Оливию в относительную безопасность своего кабинета. Дверь захлопнулась, отсекая грохот перестрелки, доносившийся с нижних этажей, но не смогла заглушить гул в их собственных телах. Воздух здесь был спертым, пропитанным запахом дорогой кожи, сигар и теперь — пороха, пота и пыли из кладовки.

Ян прислонился к массивному столу, скрипнув зубами. Пульсирующая боль в плече, заглушенная адреналином в пылу схватки, теперь разгоралась с новой силой, отдаваясь огненной волной под ключицу. Каждый вдох давался с усилием. Он сбросил «Глок» на стол с глухим стуком, не глядя на Оливию. Смотреть на нее сейчас — значило видеть не спасенную заложницу, а ту самую дрожь в темноте, ее спину, вжатую в его грудь, ее… реакцию. И свою собственную, животную и непреодолимую. Это бесило. Бесило пуще пуль Шрама.

Оливия стояла у стены, чуть поодаль. Она была бледна как полотно, но не от страха перед продолжающейся стрельбой. Ее щеки горели румянцем стыда, глаза, огромные и серые, были прикованы к узорному ковру под ногами. Она чувствовала его взгляд на себе, даже когда он не смотрел. Чувствовала жар, оставшийся от его тела, на своей спине, на ягодицах… Пальцы непроизвольно сжались в кулаки, ногти впились в ладони. «Тише, Милочка, не дыши так громко…» Его шепот, горячий, обжигающий ухо, эхом отдавался в черепе. Она сглотнула комок, пытаясь выровнять прерывистое дыхание.

Тихон, появившись в дверях как тень, был залит сажей, на рукаве куртки темнело пятно крови — не его. Его каменное лицо не выражало ничего, но быстрый, острый взгляд скользнул от Яна, корчащегося от боли у стола, к Оливии, замершей у стены. В этом взгляде мелькнуло все: понимание адреналиновой близости в кладовке, оценка состояния Пахана, холодная констатация факта — они живы.

— Люди Шрама отступили Южный периметр очищаем. Потери минимальны, — доложил Тихон ровно, без интонаций. — Двое его — на месте. Остальные ушли, прихватив раненых. — Он перевел взгляд на Оливию. — Докторша цела?

Ян кивнул, стиснув челюсть. Боль в плече сливалась с яростью на собственную слабость, на эту… искру, грозившую спалить все. Он оттолкнулся от стола, выпрямившись во весь рост, игнорируя пронзительный укол в ране. Власть. Ему нужна была власть сейчас. Контроль. Над ситуацией. Над ней. Над собой.

— Где… — его голос сорвался на хрип. Он кашлянул, сглотнул. Голос стал жестче, ледяным. — Где Алиса? Привести. Сейчас же.

Тихон молча кивнул и растворился в коридоре.

В кабинете повисло гнетущее молчание. Оливия не поднимала глаз. Ян прошелся по комнате, стараясь не хромать, его взгляд упал на нее. Он видел дрожь в ее сжатых руках, высокий румянец на щеках. Видел, как тонкая ткань блузки на спине все еще хранит следы его пальцев, помята. Воспоминание о ее упругой мягкости, прижатой к нему, о том стоне… Он резко отвернулся к окну, за которым клубился дым от подожженной машины у ворот. «Черт побери!»

Шаги в коридоре. Тихон вернулся, буквально вталкивая перед собой Алису. Она была в помятой шелковой пижаме, дорогой и нелепой посреди хаоса. Лицо — размазанная тушь, слезы, гримаса страха и капризного недовольства. Увидев Яна, она всхлипнула.

— Дядя Ян! Что происходит? Эти уроды… Они стреляли! Я чуть не умерла от страха! — Она бросилась к нему, но Тихон грубо перехватил ее за локоть, не дав приблизиться.

Ян медленно повернулся. Его лицо было маской из льда и гранита. Ни тени родственных чувств. Только холодная, смертоносная ярость.

— Заткнись, — его голос был тихим, но резал воздух, как лезвие. Алиса замолчала, всхлипывая. — Твой «любовничек». Стоматолог. Анатолий. Он с Шрамом?

Алиса заморгала, испуганно глядя на него.

— Я… я не знаю… Что ты…

— Не ври, Алиса! — рявкнул Ян, сделав шаг вперед. Боль в плече вспыхнула, но он игнорировал ее. Весь его вид излучал угрозу. Алиса вжала голову в плечи. — Ты знала? Знала, что он вынюхивал для них? Знала про засаду в квартире? Говори! Или я тебя саму Шраму отправлю, как подарочек!

Оливия наблюдала. Ее собственный стыд и смятение отступили перед леденящим зрелищем. Она видела настоящего Пахана. Хищника. Без жалости. И видела Алису — испуганную, мелкую куклу, чья игра в опасные связи привела к крови. В ее душе не было сочувствия к племяннице, только холодное отвращение.

— Я… я не знала про засаду! Честно! — захныкала Алиса. — Он… Анатолий… Он просто жаловался! Говорил, что дядя Ян всех держит за горло, что у него связи, деньги, а он, Анатолий, такой умный, но никто его не ценит… Что… что он хочет «устроиться» лучше… Показать всем! Он спрашивал… про твои дела, про то, кто к тебе ездит, когда ты бываешь в городе… Говорил, что ему надо для… для «инвестиций»! — Она всхлипнула громче. — Я думала, он просто хвастается! Хотел произвести на меня впечатление!

Ян слушал, не шелохнувшись. Ледяные глаза буравили Алису. Оливия видела, как его пальцы медленно сжимаются в кулаки. Информация ложилась на уже известные факты — долги Анатолия у Шрама, их контакты. Пазл щелкал.

— А Шрам? — спросил Ян, не повышая голоса, но от этого стало еще страшнее.

— Он сам с ним говорил? Или через кого?

Алиса затрясла головой.

— Не знаю! Может… может да! Анатолий как-то сказал, что «решает вопросы с серьезными людьми»… Что у него есть «покровитель»… который поможет ему «убрать конкурентов»… — Она вдруг осознала смысл своих слов и побледнела еще больше. — Но я не думала… Я не знала, что он про тебя! Дядя Ян, прости!

— «Убрать конкурентов», — прошептал Ян. В его глазах вспыхнуло нечто страшное — не просто ярость, а холодное, расчетливое понимание. Он медленно повернулся к Тихону. — Значит, кукловод. Шрам — просто топор. А за ним… стоит тот, кто хочет мою империю. Кто использует ничтожества вроде этого стоматолога. — Его взгляд скользнул к Оливии. На миг их глаза встретились. В ее взгляде не было страха перед ним сейчас. Было понимание. Понимание глубины предательства Анатолия, понимание масштаба угрозы. Это заставило что-то екнуться у него внутри. Он резко отвел взгляд, обращаясь к Тихону. — Найти Анатолия. Живым. Мне нужен его язык. И копать глубже. Кто этот «покровитель»? Кто крышует Шрама так, что он осмеливается на такое? Копать до самого дна!

— Будет сделано, — кивнул Тихон.

— А теперь… — Ян снова посмотрел на Алису, и в его взгляде не осталось ничего, кроме презрения. — Убери эту… куклу с глаз долой. Посади под замок. Пусть подумает о своем «незнании».

Тихон взял всхлипывающую Алису под локоть и повел к двери. Она бормотала что-то о прощении, но ее голос затих за тяжелой дверью.

В кабинете снова наступила тишина. Гул перестрелки почти стих. Остался только тяжелый звук дыхания Яна и тихое, почти неслышное дыхание Оливии. Адреналин отступал, оставляя после себя пустоту, боль и жгучую неловкость от недавней близости.

Ян тяжело опустился в кресло за столом, схватившись за раненое плечо. Лицо исказила гримаса боли. Он зажмурился.

Оливия инстинктивно сделала шаг вперед, рука потянулась — врач в ней проснулся автоматически. Но она замерла. Он был Паханом. Он только что демонстрировал свою безжалостную силу. Прикасаться к нему сейчас…

Он открыл глаза. Усталые, наполненные болью и той самой невысказанной яростью на себя. Его взгляд упал на нее, замершую в нерешительности.

— Стоять, Милая, — его голос был хриплым, но в нем не было прежней грубой силы. Была усталость. И что-то еще… сложное, нечитаемое. — Не надо… врачебных подвигов.

Она замерла. Его обращение «Милая» прозвучало иначе. Не собственнически, не свысока. Почти… сдавленно. Он видел ее порыв? Видел ее страх?

— Вы… вам нужна помощь, — тихо сказала она. Голос дрогнул. Не от страха перед ним, а от всего этого ада. От предательства мужа. От воспоминаний о кладовке. От его боли, которую она, как врач, не могла игнорировать, даже если он был монстром.

Ян усмехнулся, горько и коротко.

— Помощь? — Он покачал головой, глядя куда-то мимо нее. — Мне сейчас — надо найти того, кто стоит за этим. И понять… — Его взгляд снова нашел ее. Взвешивающий, пронзительный. — …Понять, что ты, Докторша, действительно ничего не знала. Что ты просто… пешка в их игре. Как и я, похоже.

Его слова повисли в воздухе. Признание? Почти. Осознание ее невиновности. И его собственной уязвимости перед невидимым врагом.

Оливия не знала, что сказать. Стыд от кладовки, горечь от предательства Анатолия, странное щемящее чувство к этому израненному, опасному мужчине, сидящему перед ней… Все смешалось в клубок.

Он махнул здоровой рукой, отворачиваясь к окну, где начинало светать, окрашивая дым в кроваво-розовые тона.

— Иди. В свою комнату. Тихон проводит. — пауза. — И… ешь что-нибудь. Голодовка прекрати. Ты мне нужна… вменяемой.

Он не сказал «живой». Сказал «вменяемой». Но смысл был ясен. Ее статус изменился. Она была не просто заложницей. Она была свидетелем. Пешкой, которую враги могли захотеть убрать. И… возможно, чем-то большим для него, о чем он сам еще боялся подумать.

Оливия кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Она повернулась к двери, где уже ждал Тихон. Проходя мимо стола, она почувствовала на себе его тяжелый взгляд. Она не обернулась. Но знала — он смотрит. Искра в кладовке, чуть не спалившая их дотла, не погасла. Она тлела под пеплом стыда, боли и новой, смертельной опасности. И потушить ее было все так же невозможно.