Измена. Игра на выживание

Глава 43

Тревожный звонок разбудил Оливию глубокой ночью. Не телефон у кровати — старый, резкий звонок внутренней связи, висевший в коридоре. Сердце бешено заколотилось. За окном — кромешная тьма. Время, когда случается самое страшное.

Она накинула халат, вышла в коридор. Охрана у ее двери стояла по стойке смирно, лица напряжены, но избегали ее взгляда. По коридору бесшумно прошмыгнули двое людей Тихона — не охраны, а «чистильщиков», те самые безликие тени, которых обычно не видно. Они направлялись в сторону служебного крыла. Туда, где были старые склады... и подвал.

Холодный ужас сковал Оливию. Нашли . Слово всплыло само собой. Нашли заговорщиков. Или поймали их с поличным. Или... начали.

Она не думала, действовала на инстинкте. Схватив фонарик (электричество в коридорах горело, но там, внизу...), она пошла следом, стараясь ступать бесшумно. Охранник у ее двери сделал шаг, чтобы остановить, но она бросила на него взгляд — не просящий а, полный неотложной необходимости. Он замешкался, и этого хватило. Она скользнула в темный проход за «чистильщиками».

Спуск в подвал был узкой, крутой бетонной лестницей. Воздух становился холоднее, тяжелее, пахнущим сыростью, пылью и... чем-то еще. Медными? Ржавчиной? Нет. Кровью . Еще свежей.

Голоса долетали снизу. Резкие, командные. Голос Тихона, металлический и неумолимый. И голос... Яна . Низкий, хриплый, лишенный всякой эмоции, кроме леденящей, абсолютной власти. Голос судьи и палача в одном лице.

Оливия замерла на последних ступенях, прижавшись к холодной стене. Сердце колотилось так, что казалось, вырвется из груди. Она выглянула из-за угла.

Подвал был огромным, полупустым пространством, освещенным лишь несколькими тусклыми лампочками под потолком. В центре, под самым ярким светом, стоял Ян. Не в пижаме, а в черной рубашке и брюках, будто не спал вовсе. Рядом — Тихон, его каменное лицо в тенях казалось маской смерти. Перед ними на коленях, спиной к Оливии, были трое. Их руки связаны за спиной. Один трясся мелкой дрожью, другой сидел сгорбившись, третий — высокий, седой — сидел прямо, с непоколебимым, хотя и смертельно бледным достоинством. Ярослав.

По периметру, в тени, стояли люди. Не охрана виллы. Люди Ярослава? Или Яна? Их лица были скрыты, позы напряжены.

–...деньги Сенатора, — доносился голос Тихона. Он читал с планшета, но звучало это как зачитывание приговора. — Передача данных о графике выездов, схемы охраны периметра... Попытка саботажа системы связи в ночь нападения у ресторана... Связь с изгнанной Ритой как посредником... Планируемое устранение "слабой точки" с последующей дестабилизацией... — Тихон поднял голову, его взгляд упал на Ярослава. — Предательство, Ярослав Васильевич. По всем пунктам. Своих. Пахана. Законов, по которым мы жили.

Ярослав не опустил головы. Он посмотрел прямо на Яна.

— Законы? — Его голос, обычно хриплый, сейчас звучал удивительно ясно, полный горечи и презрения. — Ты сам их растоптал, Ян. Ради этой... — он не закончил, но все поняли. — Ты ведешь нас к гибели. Сенатор — гидра. Отрубишь одну голову — две вырастут. А ты тратишь силы, кровь и уважение на защиту мишени! Я пытался спасти то, что мы строили! Спасти тебя от твоей же слабости!

Ян не шелохнулся. Только тень промелькнула в его глазах — не сомнение, а что-то более страшное: разочарование, переходящее в лед.

— Слабость, — повторил он тихо. Слово повисло в тяжелом воздухе. — Ты прав, Ярослав. Я допустил слабость. Однажды. Когда поверил, что стальная преданность может заржаветь. — Он сделал шаг вперед. — Ты был братом. Больше, чем братом. И именно ты воткнул нож в спину. Когда за нами охотится Сенатор... когда нужна сталь, а не ржавчина. — Его голос не повысился, но каждое слово било, как молот. — За это — только одна цена.

Он кивнул Тихону. Тот сделал едва заметный жест рукой. Из тени вышел один из людей — молодой, с бесстрастным лицом. В его руке был не автомат, а тяжелый пистолет с глушителем.

Оливия зажмурилась, но не смогла отвести взгляд. Врач в ней кричал, что сейчас будет. Мозг лихорадочно рисовал анатомию: крупные сосуды, мозг, мгновенная смерть или мучительная агония...

Первый выстрел был глухим плюхом. Тело одного из сообщников Ярослава дернулось и рухнуло на бок. Хлюпающий звук. Потом второй плюх. Второе тело. Кровь растекалась по бетону темными, маслянистыми лужами.

Ярослав не дрогнул. Он смотрел на Яна, и в его глазах не было страха. Была только бесконечная усталость и горечь.

— Прощай, Ян, — прошептал он.

Плюх.

Выстрел в затылок. Ярослав качнулся вперед, потом медленно, как подкошенный дуб, рухнул лицом вниз, рядом со своими людьми. Его седая голова легла в лужу собственной крови.

Тишина. Гулкая, давящая. Запах пороха, крови и испражнений смешался в удушливую вонь.

Оливия стояла, прижав ладонь ко рту. Тошнота подкатила волной. Она видела не казнь предателей. Она видела убийство. Хладнокровное, расчетливое, без суда, без сомнений. Как забивают скот. И совершал это человек, чьи прикосновения заставляли ее гореть, чью уязвимость она видела, в чью любовь... В чью любовь она еще верила?

Ее ноги сами понесли ее вперед, по ступенькам, вниз. Она не думала о последствиях. Думала только о телах. О том, может быть... может, кто-то еще жив? Врач в ней затоптал панику.

— Стой! — рявкнул Тихон, увидев ее. Его голос был как удар хлыста.

Но она уже была в подвале. Запах крови и смерти ударил в нос. Она увидела тела крупным планом. Пулевые входные отверстия в затылках. Позы, говорящие об мгновенной смерти мозга. Глаза Ярослава, открытые, остекленевшие, смотрящие в никуда. Лужи крови, темные и липкие, растекающиеся по серому бетону.

— Нет... — вырвалось у нее, хрипло. Она сделала шаг к Ярославу, инстинктивно протянув руку — проверить пульс, зная, что его нет. Но это был жест отчаяния, жест врача, видящего смерть и бессильного ее остановить.

Сильная рука схватила ее за плечо, резко отдернула назад. Ян. Он стоял рядом, его лицо было маской из камня и теней. В его глазах не было ни раскаяния, ни ярости. Была пустота. И страшная, окончательная уверенность в своей правоте.

— Что ты здесь делаешь? — его голос был низким, опасным.

Оливия вырвалась из его хватки, отпрянув, как от раскаленного железа. Она смотрела на него, на его руки, на которых, ей показалось, были брызги крови. Смотрела на трупы. На Тихона, безучастно наблюдающего за "чистильщиками", которые уже готовили черные мешки.

— Ты... ты убил их, — прошептала она. Не обвинение. Констатация ужаса. — Своих... Ярослава... как собак...

— Они перестали быть своими, — холодно ответил Ян. — Они выбрали предательство. В военное время. Цена одна. — Он сделал шаг к ней. — Ты не должна была этого видеть.

— Не должна была? — Голос Оливии сорвался на крик. Слезы, наконец, хлынули, смешиваясь с тошнотой и невыносимым отвращением. — А кто должен? Твои "чистильщики"? Твоя совесть? У тебя она есть?! — Она тряхнула головой, указывая на тела. — Это твой мир, Ян! Это и есть твоя настоящая жизнь! Кровь, убийства, показательные казни! И ты... ты его король! Ты думал, я не знаю? Думал, любовь закроет глаза? Любовь не делает это нормой! — Она задыхалась. — Я видела смерть. Много раз. В больнице. Но это... это другое. Это грязь. Это падение. И ты... ты замарал меня этим просто тем, что позволил себе любить меня, думая, что можно отделить одно от другого! Ты не можешь!

Она видела, как его каменная маска дрогнула. В глазах мелькнуло что-то — боль? Ярость? Но это было мгновение. Пустота вернулась.

— Это был необходимый акт. Для безопасности. Для твоей безопасности, — проговорил он сквозь зубы.

— Моей безопасности? — Оливия горько рассмеялась, указывая на черные мешки. — Убийством старика? Это сделает меня безопаснее? Или это просто показало мне всю глубину пропасти, в которую я заглянула? — Она отступила еще на шаг, чувствуя, как стены подвала, пропитанные смертью, давят на нее. — Я не могу... Я не могу больше дышать этим воздухом! Я задыхаюсь! От крови! От лжи! От тебя!

Она повернулась и побежала. Вверх по лестнице, спотыкаясь, падая на скользкие от крови (или ей так казалось?) ступени. Побежала прочь от подвала, от трупов, от человека, который только что хладнокровно убил своего старшего друга и который смотрел на нее глазами чужака. Побежала в свою роскошную клетку, которая внезапно стала преддверием ада. Шок сменился ледяным, всепроникающим ужасом. И пониманием: моральная пропасть между ними оказалась шире и глубже, чем она могла представить. Любовь? Какая любовь могла выжить в этой вони крови и предательства? Она видела истинное лицо его власти. И оно было ужасным. И она была его частью. Добровольной частью. До этого мгновения. Теперь золотая клетка превратилась в позолоченный гроб ее иллюзий. И ей нужно было бежать. Пока не стало слишком поздно. Пока она не стала такой же, как Рита. Или как те безликие тени с мешками для трупов.