Измена. Игра на выживание

Глава 5

Дверь подалась.

Открылась на сантиметр.

Потом еще.

Шире.

И Оливия увидела.

Сначала мозг отказался обрабатывать информацию. Картинка была слишком чужой, слишком похабной для этого знакомого до боли места.

Стоматологическое кресло было откинуто почти горизонтально. На нем, точнее, в нем, полулежала она. Та самая пациентка с кукольным лицом и ногами от ушей — Алиса. Ее дорогие джинсы были сброшены на пол вместе с кроссовками, тонкая майка задрана до шеи, обнажая пышную грудь в кружевном черном бюстгальтере. Лицо было запрокинуто, глаза закрыты, губы полуоткрыты в немом стоне. Ее руки впились в волосы человека, склонившегося между ее ног.

Человека в белом халате, сдвинутом набок. Анатолия.

Его голова двигалась с отвратительной, знакомой Оливии настойчивостью. Один его локоть опирался на подлокотник кресла, другой рукой он сжимал бедро девушки. Стоящая рядом лампа-рефлектор освещала сцену с жестокой театральностью, выхватывая капли пота на его шее, беспорядок на инструментальном столике (сдвинутые инструменты, ватные шарики на полу), брошенный на спинку стула его галстук — тот самый, ядовито-сиреневый.

Запах. Знакомый, навязчивый, пудрово-животный аромат духов Алисы смешивался с запахом пота, возбуждения и… чего-то медицински-стерильного, что делало картину еще более кощунственной.

Время остановилось. Оливия не дышала. Не чувствовала собственного тела. Только ледяную волну, поднимающуюся от пят к макушке, смывая все — стыд, боль, неверие. Оставляя только чистый, кристальный, абсолютный гнев. Гнев такой плотный и холодный, что он физически ощущался как панцирь.

Звук захлопывающейся двери — громкий, резкий, как выстрел — разорвал порочный миг. Анатолий вздрогнул всем телом, резко отпрянул, чуть не упав. Алиса вскрикнула, инстинктивно пытаясь прикрыться, ее глаза, широкие от шока и еще не угасшего возбуждения, устремились ко входу.

— Оливия?! — хрипло выдохнул Анатолий. Его лицо, секунду назад искаженное страстью, стало мертвенно-бледным. На губах блестела влага. Он судорожно попытался стянуть халат, прикрыться. — Что ты… Как ты…

Оливия вошла. Не спеша. Не крича. Не плача. Ее шаги были бесшумными по линолеуму, но каждый звучал для них как удар топора. Она остановилась в нескольких шагах от кресла. Ее лицо было маской спокойствия. Только глаза… Глаза горели ледяным синим пламенем, в котором отражалась вся мерзость происходящего.

— Доктор Харитонов, — ее голос прозвучал низко, отчетливо, резанув тишину как скальпель. Он не дрожал. Он звенел. — Простите, что прервала… процедуру. Судя по положению пациента и используемому… инструментарию, — ее взгляд презрительно скользнул по его все еще полуоткрытым брюкам, — это не стандартный протокол установки импланта. Хотя, возможно, я просто не в курсе последних… инноваций в стоматологии?

Анатолий остолбенел. Он ожидал истерики, слез, воплей. Эта ледяная, уничтожающая точность сразила его наповал. Алиса съежилась в кресле, пытаясь стянуть майку, ее лицо пылало краской стыда и внезапного страха.

— Оливия… это… это не то, что ты думаешь… — начал он заплетающимся языком.

— Не продолжайте, Анатолий, — Оливия отрезала, поднимая руку. В ее пальцах был телефон. Камера была включена. Красная точка записи горела, как капля крови. — Ваши объяснения меня не интересуют. Они будут звучать еще более жалко, чем выглядит это, — она кивнула в сторону Алисы, которая теперь пыталась сползти с кресла, спотыкаясь о свои джинсы. — Сударыня, — Оливия обратилась к ней, и тон был вежливым, но таким ядовитым, что девушка вздрогнула. — Полагаю, ваш «зуб» больше не требует экстренного вмешательства? Хотя, учитывая выбранный доктором метод… терапии, я бы рекомендовала провериться на все, включая бешенство. Оно, знаете ли, передается через слюну.

Алиса издала что-то среднее между всхлипом и визгом. Она наконец натянула джинсы, не застегивая, схватила сумочку, пытаясь спрятать лицо.

— Ты… ты сумасшедшая! — выдохнула она, бросаясь к двери. — Я все расскажу дяде Яну! Он тебя…

— Расскажите, милочка, — Оливия перебила ее, не отводя камеры от Анатолия, который стоял как истукан, все еще не в силах прийти в себя. — Обязательно расскажите вашему «дяде», как вы получали стоматологическую помощь от женатого врача в его рабочем кабинете. Уверена, он оценит вашу… сознательность. А пока — вы свободны. Ваше место здесь, судя по всему, уже занято другими… пациентками.

Алиса, рыдая и ругаясь, выбежала, хлопнув дверью. Анатолий вздрогнул от звука. Он посмотрел на Оливию, на холодный объектив камеры.

— Выключи… выключи это, Оливия! — в его голосе прозвучала паника. — Ты не понимаешь…

— Понимаю, — Оливия нажала кнопку остановки записи. Звуковой сигнал прозвучал громко в гнетущей тишине. Она медленно опустила телефон. — Понимаю все прекрасно. Пять лет брака, Анатолий. Пять лет лжи. И весь твой «успех», твои амбиции, твое недовольство… — она окинула взглядом кабинет, беспорядок, следы их похоти, — свелись к этому. К пошлому траху с юной дурочкой в стоматологическом кресле. Как дешево. Как мерзко.

Он сделал шаг к ней, рука протянулась.

— Оливия, прости… это ошибка, я опьянел, она сама…

Оливия отшатнулась, как от гадюки. Брезгливость, чистая и острая, скосила ее губы.

— Не прикасайся ко мне. Твои руки… твой рот… — она содрогнулась. — Они осквернены. Весь ты осквернен. Этот кабинет… наш дом… все. Ты превратил все в помойку. И знаешь что самое смешное? — В ее глазах мелькнула дикая, горькая усмешка. — Я пришла за папкой. Забыла папку с отчетами. Вот и весь предлог. Банально, правда? Как и твоя измена.

Она повернулась и пошла к двери. Спокойно. Достоинство каждой клеточкой ее тела кричало о презрении.

— Оливия! Куда ты?! — закричал он ей вслед, голос сорвался в истерику. — Мы должны поговорить! Уничтожь запись!

Она остановилась в дверях. Не оборачиваясь.

— Говорить нам не о чем, Толя. А запись… — она слегка повернула голову, профиль был резким, как лезвие. — Она останется у меня. На память. О твоей «профессиональной этике» и нашей «идеальной» семейной жизни. Спокойной ночи, доктор. Надеюсь, ваш имплант… встал как надо.

Она вышла, плотно закрыв за собой дверь. Не услышала, как за ней грохнулся стул, опрокинутый его бессильной яростью. Не видела, как он бил кулаком по креслу, по столу, по стене, захлебываясь матом и слезами бессилия.

Оливия шла по темному коридору. Тело начало дрожать — запоздалая реакция на адреналин и шок. Но внутри все еще горел тот самый холодный, очищающий огонь гнева. Она сжала телефон в кармане. Запись. Доказательство. И билет в один конец из той жизни, которую она только что похоронила своими руками. Спектакль окончен. Занавес. И чувствовала она себя не побежденной, а… опустошенной. И странно свободной. Как после сложной, кровавой, но необходимой ампутации.