Я проснулась от яркого света, пробивающегося сквозь тяжелые шторы. Голова немного кружилась, но сознание прояснялось. Я обвела взглядом спальню, пытаясь понять, где нахожусь. Всё ещё казалось каким-то нереальным. Но когда мой взгляд упал на доспехи, брошенные в углу комнаты, иллюзия рассеялась. Темная одежда из плотных материалов, крепкие кожаные ремни, ботинки, плащ, доспехи… Всё это принадлежало Эдмунду. Моему Эдмунду.
Сердце забилось сильнее. Это не сон. Он вернулся.
Но рядом его не было. Я провела рукой по простыням, где он лежал ночью, ощущая остаток тепла. Картины вчерашнего вечера нахлынули волной: его руки, сильные и нежные одновременно, его хриплый шёпот, его прикосновения, которые сжигали меня изнутри. Воспоминания о том, как я, потеряв всякий стыд, буквально просила его взять меня, терлась об его достоинство, прижимала к груди как обезумевшая, заставили меня моментально покраснеть.
Я зажала лицо руками. “Боже мой, что за бесстыдная женщина?!”.
Каждый момент вспоминался с пугающей ясностью: я стонала его имя, тянулась к нему, словно одержимая. Эти ощущения… они казались нереальными, но следы на моём теле от его рук, покраснения на бёдрах, отметины губ, не оставляли сомнений. Это было реальностью.
Воспоминания о том, как я шептала ему: “Ещё… ещё…”, подстёгивая его, будто не могла насытиться, заставили меня буквально утонуть в собственном стыде. “Как я смогу теперь смотреть ему в глаза?”
Я потянулась за колокольчиком, чтобы позвать слуг. Спальня быстро наполнилась движением. Служанки, казалось, избегали смотреть мне в глаза. Они принялись наводить порядок и это только усугубляло моё смущение.
— Миледи, — сказала Элеонора, опуская поднос с едой, — Его милость приказал передать, что будет ждать вас в своём кабинете, как только вы отдохнёте.
Я кивнула, стараясь не выдать своего замешательства. Так значит, это всё правда… Он здесь. Агата кружила вокруг меня как мать наседка, спрашивая в каждую минуту о моем самочувствии.
— Я же говорила вам моя Госпожа отдыхать! Вы слишком слабы для подобных усилий! Почему вы не заботитесь о себе?!
— Агата, пожалуйста… — Я устала вздохнула. Она была права, у меня было слишком слабое тело, но я отчаянно пыталась принести пользу.
Служанки умыли меня, помогли одеться в тёплое платье, собрали волосы. Я всё ещё ощущала симптомы простуды, но чувствовала себя живой как никогда прежде. Я была здесь. Он был здесь. Мы вместе.
Но смущение от воспоминаний всё никак не отпускало. Наши бесконечно сплетённые тела, стоны — всё это заставляло кровь приливать к щекам. Я боялась встретиться с ним, но одновременно жаждала его увидеть. Каждый шаг по коридору казался мне бесконечно долгим, каждый вздох — тяжёлым.
Подойдя к дверям кабинета, я остановилась, собравшись с духом. “Сделай это. Он твой муж. Ты должна.”
— Входите, — раздался его голос, глубокий и властный.
Я вошла. Он сидел за тяжёлым деревянным столом, заваленным пергаментами. Его лицо светилось спокойствием, но как только его взгляд упал на меня, что-то изменилось. Он отложил бумаги в сторону и поднялся.
— Розалия, — сказал он, и в его голосе я услышала такое тепло, что у меня дрогнули колени.
Я замерла у двери, но он медленно подошёл ко мне. Его руки упёрлись в двери по обе стороны от моей головы, закрывая меня в своём плену.
— Ты видимо скучала так же, как и я, — прошептал он с легким задором, опускаясь лбом к моему. Его голос был низким, почти мурлыкающим, и у меня буквально перехватило дыхание.
Щёки загорелись, когда я вспомнила своё вчерашнее поведение. Он чуть улыбнулся, будто прочитал мои мысли.
— Вчера ты чуть не съела меня, — ухмыльнулся он, нежно проведя пальцами по моей щеке. — Мне пришлось встать раньше, чтобы заняться делами, но я не мог унять мысли, которые ты мне навеяла.
Я опустила глаза, но он не позволил мне отвести взгляд, подняв мой подбородок.
— Ты многое сделала, — сказал он уже серьёзнее. — Филипп рассказал мне всё.
Я напряглась. Всё, что я сделала, казалось правильным тогда, но что скажет он? Эдмунд всегда был строг, его взгляды — непоколебимы. Смогу ли я объяснить, что не могла поступить иначе, не могла оставить тех людей умирать за воротами? Я знала, как он относится к слабости, а я, возможно, в его глазах проявила её.
— Это было благородно. Но больше никогда не доводи себя до такого состояния. Ты хозяйка этого замка, просто прикажи… — Он замолчал, но его глаза говорили больше, чем слова. — Ты спасла этих людей, но довела себя до истощения, — продолжил он. Моё сердце замерло, я крепче сжала руки, чтобы скрыть дрожь.
— Я не могла их бросить так, — прошептала я
— Я спешил как сумасшедший, — начал он, и в его голосе было столько искренней тревоги. — Чтобы сократить дорогу, мы изменили маршрут. Должно быть, поэтому, до меня не доехал гонец с известиями. Я не был в курсе происходящего.
Его пальцы прошлись по моим волосам, а затем он прижал меня к себе. Его тепло обволакивало меня, успокаивало и одновременно заставляло сердце трепетать.
— Если бы я знал, что ты осталась одна в такой ситуации, я бы разорвал любую преграду, чтобы вернуться еще быстрее.
Его слова пронзили меня до глубины души, и я почувствовала, как глаза начинают щипать от нахлынувших эмоций.
— Это был правильный поступок, — неожиданно добавил он, и я почувствовала, как с меня спадает груз. — Но, Розалия… в следующий раз подумай о себе. Мне нужен этот замок, но мне также нужна ты. Я привел тебя сюда в качестве своей жены, не для того чтобы ты работала на последнем издыхании.
Его слова эхом отдавались в моём сознании. Я осознала, что ожидала совсем другого — гнева, упрёков, но вместо этого получила заботу. Глубокую, искреннюю заботу, которую он раньше не показывал. Внутри вспыхнули странные теплые чувства. Я хотела ответить, но слов не находилось.
— Ты видел банкетный зал и холл? — осторожно спросила я, стараясь сменить тему.
Он чуть улыбнулся.
— Ещё нет. Я хотел, чтобы ты сама показала мне результат своих трудов.
Его рука скользнула по моей талии, он наклонился и поцеловал меня в макушку. От этого жеста у меня перехватило дыхание.
“Он другой,” думала я, чувствуя, как он снова притягивает меня ближе. Этот Эдмунд был не только суровым воином и покровителем, но и мужчиной, который сейчас смотрел на меня так, будто я была единственным, что имело значение.