Неверный отец. Счастье в конверте (СИ)

Глава 21

Герман

Стерильная белизна больничных стен как саван окутывает чувства, погребая их глубоко внутри разбитой души. Все атрофировалось ещё в тот день, когда я получил прощальную записку.

«Не ищи меня, я никогда к тебе не вернусь».

Тем не менее, я ждал. Хоть какой-то сигнал, хоть весточку, хоть намек. Донимал соседку звонками, которая на время стала моими глазами и ушами. Но все напрасно. Несколько раз, улучив момент, когда слабый сын мог находиться без меня, я прилетал лично. Проверял квартиру, где всё оставалось нетронутым.

В мыслях раненой птицей трепыхалась страшная мысль: «Амина не вернется».

К бабушке съездить я так и не решился. Струсил. Я элементарно не знал, как объяснить, что просрал свое счастье ради ребёнка, матери которого не помню. Меня бы никто из родных не понял. Что говорить о строгой бабке старой закалки, если даже либеральные родители, которые души во мне не чают, были в шоке от новости. Они так ждали знакомства с моей невестой, о которой я им на расстоянии все уши прожужжал, готовились наконец-то погулять на свадьбе единственного сына, а получили внезапное «счастье в конверте». От левой бабы. Молчаливое неодобрение прятали в заботе о нежданном внуке. Со мной в первые дни почти не разговаривали. Размышляли, переваривали информацию, привыкали к новому статусу. Да и мне нечем было оправдаться, потому что все расследования зашли в тупик.

Сын мой. Точка. Остается лишь признать, что нагулял.

Не таким меня воспитывали, не это вкладывали в голову и сердце. Но даже мнение близких не так дорого мне, как Амина.

До сих пор не верится, что между нами все кончено. Поэтому я все равно возвращаюсь туда, где зарождались наши отношения. Точнее, я ей навязывал свою одержимую любовь.

— Герман? Вы вернулись? — Богомолова не скрывает недовольства и паники, когда я без стука распахиваю дверь ординаторской.

— Вы так рады меня видеть или беспокоитесь за свой зад в кресле заведующей? Скорее, второе, — выплевываю пренебрежительно, падая в кресло напротив.

— Зачем вы так грубо? Мы же коллеги, как-никак, — поджимает она трясущиеся губы.

Бесполезная дрянь в белом халате. Язва на измученном теле российской медицины.

Но меня это больше не касается…

— Волк свинье не товарищ, — выплевываю пренебрежительно, вызывая бурю негодования на мерзком лице. Однако вслух Богомолова даже пикнуть не смеет.

Под четкий скрип её зубов я мельком окидываю взглядом кабинет, который около года был моим, и на секунду забываюсь.

В сознании всплывают теплые картинки, как мы целовались здесь с Аминой за закрытыми дверьми. Она дико смущалась, а меня это безумно заводило. Я не узнавал себя. Принципиальный врач, который всегда был противником служебных романов, отвлекающих от главной миссии — спасения жизней, в такие моменты будто сходил с ума. Хотелось провоцировать чистую, неискушенную девушку, совращать ее внутренних ангелов, раскрывать дьявольской потенциал. Украл ее у законного мужа, но удержать не смог, а теперь пришло время отдавать долги.

— Расслабьтесь, я не задержусь в вашей богадельне, — рявкаю с презрением и слышу вздох облегчения. — Я приехал, чтобы официально уволиться. Только без отработок, мне это на хрен не надо.

Лицо Богомоловой проясняется — радуется стерва. Чёрт с ней! Без Амины мне в больнице делать нечего, я ведь устроился сюда исключительно ради нее. А во время одного из своих набегов в Россию узнал, что она оставила любимую работу. Оборвала все нити. Исчезла, чтобы не дать мне ни капли надежды. Решила, что урод Марат лучше меня.

— Сейчас попрошу старшую подготовить все документы. Подождите, Герман Янович, мы быстренько, — суетится вокруг меня докторша, не скрывая радости. — Может, чай или кофе?

— Обойдусь, — выплевываю зло.

Ленивым жестом руки даю отмашку, и Богомолова вылетает из кабинета. Вздохнув, неторопливо поднимаюсь с места, меряю шагами пол, обходя свои бывшие владения. В груди неприятно царапает, будто я совершаю роковую ошибку. Неведомая сила тянет меня к неплотно закрытой двери.

— Какие назначения у беременной в седьмой палате? Она одна у меня осталась, остальным я все поставила, — доносится приглушенный голос одной из акушерок. Не узнаю. Кажется, это кто-то из новеньких, кого приняли на место Амины. Быстро же заменили мою незаменимую девочку.

— Никаких назначений не было, — небрежно отрезает Богомолова, и мои руки невольно сжимаются в кулаки. Ленивая дрянь! Может, вышвырнуть её с волчьим билетом на прощание?

Мне больше нет дела до пациенток этой больницы, но какого-то хрена я замираю у выхода, спрятав руки в карманы брюк. Прислушиваюсь к разговору пока ещё моих подчиненных.

— Как же так, — сочувственно летит в ответ. — Может, вы осмотрите ее? Мучается от болей, переживает. Тем более, тоже медик.…

Не выдерживаю… Делаю шаг, не в силах контролировать собственное тело, и бесшумно толкаю дверь. Перед глазами мелькают две фигуры в медицинской одежде.

— Ждем мужа, — обезоруживает меня стерва в халате неадекватным решением. — Приедет — будем решать. Не уверена, что они захотят сохранять.

— Вы, наверное, что-то перепутали. Она поступила не на прерывание. Наоборот…

— Много говоришь, — раздается грозно и в то же время панически. — Пошла вон.

В этот момент я срываюсь. Забываю, что у меня самого проблем выше крыши, и раздраженно вылетаю в коридор. Злой как дьявол.

— С каких пор у нас в больнице за здоровье беременной отвечает её муж? — рявкаю на все помещение, и голос эхом проносится до приемной.

Во мне просыпается врач, но не только… Предчувствие, что царапалось внутри, сейчас выгрызло дыру. Я должен — и точка! Поэтому подчиняюсь порыву.

— Вы неправильно все поняли, — мгновенно вырастает передо мной Богомолова, заслоняя мне весь обзор. Тычет бумаги в лицо. — Вот, кстати, документы. Подпишите, а я всё мигом оформлю.

— Я передумал, — выхватываю заявление, беспощадно смяв его в ком, легко отталкиваю душегубку, пока не произошло непоправимое. — Я остаюсь, а вот вы после такого — вряд ли. Поступившую беру себе, осмотрю лично, — в сердцах стукнув кулаком об стену, подзываю новенькую акушерку: — Веди в палату.

Раздраженно срываю с крючка один из халатов, едва не опрокинув вешалку, и накидываю на плечи. Не застегиваясь, быстро иду по широкому, светлому коридору, будто секунда промедления может стоить жизни мне самому. Слушаю свою интуицию — она ни разу в жизни меня не подводила.

— Герман Янович, сегодня не ваша смена, — панически летит мне в спину, отчего я лишь ускоряю шаг. — Вы не имеете права!

Я бы посмеялся над жалкими потугами Богомоловой переубедить меня, но с каждой минутой тревога нарастает в геометрической прогрессии, и я больше не могу от неё отмахиваться. Хочу видеть пациентку! Немедленно! Сердце работает на износ, как сломанный мотор, внутри орудует мясорубка, и я готов убить каждого, кто причинит зло незнакомой мне женщине. Не понимаю, что со мной, однако продолжаю идти, ведомый шестым чувством.

— О правах ты будешь разговаривать со следователем, — окончательно сорвавшись с тормозов, выплевываю гневно. Ощущаю такое пренебрежение к бездарной медичке, что перехожу на ты. — Молись, чтобы с малышом и его мамой ничего не произошло и я успел помочь им, иначе… — оглядываюсь на побледневшую женщину, — я тебя уничтожу, — заканчиваю одними губами, но она считывает послание и судорожно хватается за телефон.

Плевать! Пусть хоть министру здравоохранения звонит — меня уже не остановить. В дело вступает эскулап.

— Вы извините, но я должна убедиться, что вы доктор, — лепечет молоденькая акушерка, мелко перебирая ногами позади меня и пытаясь догнать. — Я здесь недавно работаю, ещё не всех знаю…

— Ты молодец, все правильно делаешь. Я ваш заведующий Герман Демин, — в подтверждение достаю паспорт из нагрудного кармана. — Слышала?

— Врач из Германии? Конечно! О вас тут легенды слагают, — искренне восклицает, по-детски хлопнув в ладоши. Морщусь от хлесткого звука, и девчонка мгновенно становится серьёзнее. — Тогда вы точно тот, кто ей нужен. Мамочку Светлана успокаивает, а то она нервничает и сбежать из больницы хочет…

— Ещё чего! Не отпустим, — твердо чеканю. Протягиваю руку, но она так и зависает пустая в воздухе. — Дай ее обменную карту!

— У нее нет ничего, только паспорт и ОМС. Впервые поступила, даже на учете не стоит.

— В чём причина? Срок маленький?

— Наверное, — пожимает плечами. — Ее же толком не обследовали, да и разговаривать с ней не стали. Сразу мужу позвонили. А вот, кажется, и он…

Легким взмахом руки показывает направление, и я упираюсь взглядом в сгорбленную спину. Мужчина склонился над стойкой в приемке, облокотившись о ее край, и беседует о чём-то с медсестрой.

Спотыкаюсь на ровном месте. Узнавание происходит практически сразу, молотом бьет по голове и наполняет душу ненавистью. Отвергаю очевидное, потому что это слишком больно и жестоко.

— А фамилия пациентки случайно не…

— Сафина, — подтверждает акушерка мои худшие опасения. — Амина Сафина.

В этот момент Марат лениво оборачивается, кружит глазами по помещению и, заметив меня, резко темнеет. Игнорирует входящий вызов, скорее всего, от своей шавки Богомоловой, и неотрывно смотрит на меня.

Схлестывается взглядами, как шпагами, но биться будем не до первой крови, а до последней капли. Он это понимает… От его бравады и самоуверенности не остается и следа, стальная броня вседозволенности надламывается. Он знает, что мне плевать на нынешний статус Амины. Ни кольцо на пальце, ни штамп, ни традиции — ничто не помешало мне однажды забрать ее из токсичной семьи. Сейчас я готов повторить, несмотря на ее беременность от другого.

«Они не захотят сохранять», — простреливает болью виски.

Гребаный псих! Как можно быть таким уродом по отношению к своей жене и… родному ребёнку? Чем ему нерожденный малыш не угодил? Хренов вершитель судеб! Ничего святого…

Сжимаю и разжимаю кулаки. Вспоминаю, как этот манипулятор умело выводил меня из равновесия, и не собираюсь вновь вестись на его уловки. На этот раз буду умнее и равнодушнее, чтобы меня не отстранили от работы. Постараюсь ради Амины и ее крохи.

Медленно выдыхаю, подавляя эмоции.

— Почему посторонние в отделении? — чеканю грубо, не прерывая тяжелого зрительного контакта.

— Герман Янович, так это же М-ма-м.… - заикается медсестра. Она давно работает в этой больнице и хорошо меня знает, поэтому трясется, как осиновый лист на ветру. У меня весь персонал по струнке ходил, даже продажная тварь Богомолова.

— Неважно, кто, — отрезаю сухо. — Часы посещения больных закончились.

Сафин не двигается с места. Только крылья носа раздуваются и лоб прорезает морщинами. Вряд ли я выгляжу лучше. Мы как два быка на арене.

— Демин, брось свои замашки. Не делай вид, что не понимаешь, кто я и к кому пришел. У меня жена беременная на сохранении, и я должен быть рядом, — чуть ли не в грудь себя кулаком бьет.

Жена... Беременная...

Чёрт!

Он изображает заботливого мужа. Нагоняет флер пафоса при посторонних. А меня ревность разъедает изнутри, как кислота. На месте сердца — выжженная пустыня. В мыслях — только Амина, как и все эти месяцы.

Что же ты наделала, маленькая? Зачем вернулась в клетку?

— Документы? Необходимые анализы? — обезоруживаю его простыми вопросами.

Ничего у него нет, ведь Амина не стоит на учете, а значит, стандартный осмотр они оба не проходили. Интересно, почему? Неадекватный Сафин запретил? Довел девочку до угрозы выкидыша...

Впрочем, это я во всем виноват, ведь оставил ее одну. Дал ей свободу и время простить меня.

Между предателем и тираном она выбрала второго. Из двух зол Марат оказался меньшим. В ее глазах он лучше меня. Настолько, что Амина, видимо, всё-таки согласилась на ЭКО, которое они планировали до развода. Исполнила свою мечту любой ценой, пока я спасал не её ребёнка.

— Герман, — рычит психопат предупреждающе, а я усмехаюсь сквозь горечь. Моя очередь играть на его нервах.

— У нас всё строго. Кого попало в палаты не пускаем. Если нужно что-то передать пациентке, сделайте это через санитарку.

— Ты издеваешься? — бьет по стойке ладонью, а потом делает шаг ко мне.

Стою не шелохнувшись. Я на воротах, и пройдет он только через мой труп.

Оглянувшись на снующих мимо медиков, Марат отступает.

Наблюдаю за его метаниями со злобной ухмылкой. Сегодня он проиграл.

— Вызови охрану, — невозмутимо приказываю медсестре, и она входит в ступор.

Дрожащей рукой тянется к телефону, однако Сафин жестом останавливает её. Меняет тактику.

— Я понял, — произносит на удивление ровно. — Правила нужно соблюдать. Я сам уйду.

— Будьте добры, не мешайте мне выполнять свою работу, — спокойно довожу его до белого каления.

— Я смотрю, ты хочешь устроить шоу? Мне это не нужно, я слишком дорожу своей репутацией, поэтому сейчас я отступлю. Но это ничего не изменит, она все равно моя, — цедит чуть слышно, поравнявшись со мной, а следующие слова произносит намеренно четко и громко: — Герман Янович, если вы навредите жене или ребёнку, я вас засужу. Имейте в виду, — говорит таким тоном, будто у меня нет шансов или я уже не спас эту беременность.

— Урод!

Оттолкнув его, в панике спешу в нужную мне палату. Врываюсь без стука, взглядом ищу Амину и молюсь, чтобы с ней все было в порядке. Она так мечтала о ребёнке, которого я не мог ей дать, что теперь я обязан сохранить его. Несмотря ни на что.

— Герман? — Амина вскидывает на меня заплаканный взгляд. На бледном, осунувшемся лице — шок и надежда, по щеке гремучей змеей сползает слеза, уголки губ неуверенно дергаются вверх. — Герман, — выдыхает она с облегчением.

Улыбается так искренне и мило, будто ждала меня все эти месяцы. Будто всё ещё любит и верит. Будто… простила.

— Всё хорошо, Амина, я рядом, — шепчу, потому что голос срывается, когда я вижу её.

Присев на край койки, опускаю руку на почти незаметный, слегка выпирающий животик. Собираюсь осмотреть и послушать, но так и замираю, впитывая тепло маленькой жизни внутри. Странно, но не чувствую отторжения, хоть там — ребёнок Марата. Скорее, себя ненавижу в этот момент. Я позволил Амине совершить ошибку… Невольно предал. Но и разлюбить её не в силах. Помешался, как псих…

— Сохрани нашего малыша, пожалуйста, — просит она в отчаянии, накрывая мою ладонь своей и крепко сжимая.

Дежавю. Только наоборот. Теперь мне предстоит спасти неродного ребёнка, но от моей любимой женщины.