Неверный отец. Счастье в конверте (СИ)

Глава 28

Герман

Тяжёлые, быстрые шаги грозно громыхают по пустому больничному коридору, но ещё громче бьется об ребра моё сердце. Все тело напряжено, руки сжаты в кулаки, в груди — ураган. Эмоции душат, радость пьянит и дурманит сознание, а нетерпение сжигает меня изнутри.

Мой брат жив, и я должен скорее найти его. Не хочу терять ни секунды.

Грёбаные семь лет в неизвестности! Мы похоронили его.…

Я давно утратил веру, но этим утром Амина вновь подарила мне надежду. Страшно представить, что было бы, если бы она повелась на уловки Марата и скрыла от меня эти фотографии. Я мог снова потерять любимую женщину — и никогда бы не узнал, почему… Но Амина открылась мне, впервые за всё время услышала меня, приняла мою правду и… поверила.

Наконец-то мы стали с ней по-настоящему родными.

Проникли друг другу под кожу и в душу. Сплелись в одно целое.

Истинно моя женщина.… И сейчас она незримо находится рядом, пока я пересекаю приемный покой психиатрического отделения. Поддерживает меня на расстоянии, напитывает своей любовью и мысленно оберегает от ошибок.

Я в таком нестабильном состоянии, что готов выбивать информацию из Сафина с особой жестокостью. Однако, вспомнив теплый взгляд моей рыжей малышки и её строгие наставления, я разжимаю кулаки и делаю глубокий вдох, остановившись под кабинетом ведущего психиатра, доктора наук и… гнилого человека.

Толкаю дверь без стука, опустив правила приличия, и переступаю порог. Пусть скажет спасибо, что я не разгромил здесь все и не подвесил его за яйца на лампе. Пока что…

— Я занят! Какого?.. — Марат поднимает прищуренный взгляд из-под очков и осекается на полуслове, увидев меня. Откладывает бумаги, вальяжно разваливается в кресле, откинувшись на кожаную спинку.

Он смотрит на меня с кривой ухмылкой, молча ждет, когда я подойду к столу и заговорю первый.

На моем лице — весь спектр эмоций, на его — гипсовая маска. Стоит отдать ему должное — он умело прячет свои чувства и мысли. В чём хорош этот подонок, так это в завидном самоконтроле, которого мне по жизни не хватает.

Я готов взорваться в любой момент. Он же — айсберг в ожидании «Титаника».

Совладав со своими внутренними демонами, я спокойно кладу включенный телефон поверх его документов. На горящем дисплее — кадры, которые я затер до дыр, перелистывая и не веря собственным глазам.

— Объясни, откуда у тебя эти фотографии? — бросаю холодно и сажусь напротив. Внутри по-прежнему клокочет, но внешне я кремень. Правда, хватит меня ненадолго.

— Амина показала? Значит, она всё-таки простила тебя, — цинично усмехается Марат, мизинцем смахнув с экрана фото моего брата. Только за этот небрежный жест я готов придушить его, но…

«Прошу, держи себя в руках, любимый. Он будет провоцировать тебя и всё использует во вред, а я не хочу, чтобы у тебя были проблемы», — шелестит в ушах нежный голосок моего рыжего ангела-хранителя. Слегка остужает мой пыл.

— Я ни в чём не виноват перед ней, и ты прекрасно это знаешь. Не пытайся больше манипулировать нами, — произношу с показным равнодушием, усмиряя зверя внутри. — Ты проиграл, так что смирись и постарайся не закопать себя ещё глубже.

— То есть ты не собираешься возвращать мне мою жену? Я ожидал этого.…

— Амина не вещь, и она сама решает, с кем хочет остаться, — перебиваю Сафина, пока сам не вспылил. Его собственнический тон выводит меня из равновесия. — Ты давно должен был понять, что её выбор не в твою пользу. Задолго до того, как я появился, — ухмыляюсь, заметив, как он чернеет от злости. — Амина никогда не была твоей. Ваш договорный брак ни к чему хорошему не привел.

— Не тебе судить, неверный, — выплевывает он с пренебрежением. — Именно ты опозорил Амину, а не я.…

Мы заводимся одновременно, как по щелчку пальцев невидимого кукловода. Марат важно тычет себя пальцем в грудь, словно великий благодетель, и я слетаю с катушек.

Тварь!

Резко встаю, отбросив стул. Подавшись вперед, я со всей силы врезаю Сафину по лицу. Кулак впечатывается в нос, слышится хруст хряща и сдавленный стон, который неожиданно сменяется диким хохотом.

Опешив, я хватаю психа за грудки. Вглядываюсь в его искаженное гримасой боли и безумия лицо.

— Я чертовски устал от всей вашей прибабахнутой семейки, — ору на него с яростью, не беспокоясь о том, что нас может услышать медперсонал. Если кто-то посмеет вмешаться, то пойдет на хрен. — От греха меня сейчас отделяет лишь то, что у тебя, урод, есть информация, которая мне нужна.

Я крепче сминаю отутюженный хлопок белого халата, на который капает кровь.

— Ха! Именно так, — смеётся Сафин мне в лицо, и я передергиваю плечами, потому что в этот момент он предстает не врачом, а одним из своих пациентов. — Возможно, я и расскажу тебе, если…

— Ты не в том положении, чтобы диктовать условия, — встряхнув его напоследок, я отшатываюсь от этого дерьма и брезгливо вытираю руки о ткань брюк.

— Ты тоже, — хрипло покашливает и тянется за спиртовыми салфетками. Поморщившись, прикладывает их к разбитому носу. — Мне нечего терять — у меня и так почти все забрали. Зато ты, наоборот, можешь обрести нечто важное, и только я могу тебе в этом помочь.

Вернувшись за стол, постукиваю пальцами по его деревянной поверхности. Времени на размышления у меня немного, да и мерзавец прав. С ним я быстрее найду брата.

Я обязан вернуть Мишу в семью, чего бы мне это ни стоило!

Боюсь, для всех это станет ударом. Я ни слова пока не сказал родителям — побоялся их тревожить. Помню, как мама слегла с микроинсультом и как папа хватался за сердце, когда нам сообщили, что Миша пропал. Тогда я прочувствовал, что такое безысходность. Это было так тяжело и больно, что мы до сих пор не говорим о нем, будто его не существует. Стараемся не бередить незажившие раны.

На протяжении семи лет я живу как единственный сын, словно у меня никогда не было брата. Пора положить конец забвению.

— Я тебя слушаю, — чеканю четко, тем самым поднимая белый флаг.

— Отзови своих шавок, Демин, останови проверку, — командует Марат, с шипением ощупывая переносицу. — Я сохраню должность и статус, ты.… вернешь родного брата. По-моему, равноценный обмен.

— Не совсем, — простреливаю его напряженным взглядом. — Я хочу, чтобы ты оставил в покое Амину.

— Ты же сам сказал, что она сделала свой выбор. Амина — взрослая девочка…

— Отцепись от моей женщины, прекрати преследовать её, звонить, портить ей карьеру и травить на нее родителей. Амина беременна — и если что-то случится с ней или с моим ребёнком, я тебя зарою, клянусь.

Мы будто на сложных переговорах, и от их итогов зависит всё. Заключаем пакт о ненападении, который мой противник один хрен нарушит. Но у меня нет выбора…

— Я признаю свое поражение, — он поднимает испачканные кровью ладони, и это так символично. — Меня утомила эта война. Сделай пару звонков, Герман, и останови её. Обещаю, что больше не приближусь к твоей семье.

Не верю ни одному его слову, но тянусь за телефоном и набираю доктора Богданова. Марат следит за каждым моим движением, затаив дыхание.

Длинные гудки, официальное приветствие, несколько фраз — и обрубается единственная ниточка, за которую я мог его дергать.

— Готово, — бросаю трубку. — Твоя очередь. Говори…

Время останавливается, а вместе с ним и мотор за моей грудиной. Я весь превращаюсь в оголенный нерв. Сафин лениво поднимается с места, намеренно нагнетая атмосферу. Вокруг меня коротит и замыкает электричество, а он питается высвободившейся энергией.

— Чай? Кофе? — предлагает с мерзкой ухмылкой, в то время как меня выворачивает наизнанку от ярости. — Что-нибудь покрепче?

— Ты издеваешься, мать твою?!

Бью кулаком по столу, а хотелось бы снова съездить ему по роже. Ломаю ручку в сжатой ладони, отбрасываю куски пластика в сторону — и выдыхаю.

— Гнев разрушает и мешает мыслить здраво, — победно усмехается Марат, будто только что успешно провел трепанацию черепа самому буйному пациенту.

Неторопливо подходит к шкафу, а каждый его шаг болью отзывается в висках и всплеском адреналина в крови. Стиснув челюсти, я наблюдаю, как он открывает дверцу, ведёт паучьим пальцем по корешкам папок, подцепляет одну и мучительно медленно листает её по пути к столу.

— Михаил Панкратов, тридцать три года, — опускает бумаги передо мной. — Посттравматический синдром, диссоциативная амнезия…

— Что за… — проглатываю ругательство, но всё-таки кружу глазами по строчкам. — Миша должен быть старше, и его фамилия — Демин. Не знаю, чью историю болезни ты пытаешься мне подсунуть, но это точно не.… - резко осекаюсь, увидев фотографию.

В легких мгновенно сгорает весь кислород, воздух вокруг кажется жарким и удушающим, как в знойной пустыне, глотку сводит сухим спазмом.

Не может быть!

Из карточки на меня смотрит родной брат.

Михаил осунулся и похудел за эти годы. В глазах — тоска и безысходность, будто он потерял смысл жизни, на лбу — глубокие борозды, как у мудреца, на висках и аккуратной бороде — преждевременная седина. Передо мной совсем не тот бойкий Медведь, которым я видел его более семи лет назад, но это он! Я ни с кем его не перепутаю.

— Вот и я удивился, — хмыкает Сафин, проследив за моей реакцией. — Полтора года назад меня, как ведущего специалиста, попросили посмотреть сложного пациента с полной потерей памяти. Правда, вызвали на край страны. Обычно я принимаю только в столице, ко мне съезжаются из разных округов. Стоят в очереди, — самодовольно бахвалится, и мне остается лишь закатить глаза. Перебивать его не спешу, а наоборот, впитываю каждое слово, как губка. — Так как случай был интересный, а обратилась ко мне коллега-медик, то я, поразмыслив, всё-таки согласился. Пришлось лететь в глухомань на Крайний север. В истории указан точный адрес, — роняет как бы невзначай, и я готов мчаться туда прямо сейчас, не теряя ни секунды.

— Судя по тому, что Миша спустя время всё ещё там, а не дома, то хреновый ты психиатр, Сафин, — не выдержав, выплевываю с сарказмом. — Или специально решил ему не помогать? Когда понял, кто он на самом деле.…

— Прогресс есть, но на восстановление памяти могут уйти годы. Человеческий мозг — настолько загадочный орган, что многое в нем остается неизведанным, — взмахивает рукой Марат, словно ведёт одну из своих лекций для молодых врачей.

— Не лечи меня, — грубо выплевываю. — Ближе к сути! Неужели ты не заметил, что мы с Мишей похожи как две капли воды?

— Ты на моем пути появился позже, — хитро прищуривается, с трудом скрывая ненависть, полыхающую на дне зрачков. — Приперся из своей проклятой Германии через полгода, чтобы разрушить мою семью. Я не сразу вспомнил, почему твое лицо кажется мне таким знакомым, ведь каждый месяц через меня проходят сотни людей, но потом, когда я добыл и изучил всю твою биографию, на меня вдруг сошло озарение…

— И ты решил воспользоваться ситуацией, — заканчиваю вместо него. — Разве этому тебя учили в мединституте? Не навреди — наше главное правило, — отбиваю каждое слово, но Сафину плевать на мораль.

— На войне и в любви все средства хороши, — без тени раскаяния отвечает он. — К тому же, я не сделал Михаилу ничего плохого. Наоборот, бесплатно продолжил терапию, общался с ним онлайн и давал рекомендации, всегда был на связи, время от времени посещал его лично.

— Святой человек! — тяну издевательски и несколько раз хлопаю в ладоши. — Жаль, что всё это жалкое лицемерие, — кривлюсь, испытывая искреннее отвращение к нему. — Ты использовал Мишу, вместо того чтобы помочь ему воссоединиться с семьёй, лгал и выставлял меня предателем, манипулировал Аминой, доводя ее до нервного срыва своими кознями. В конце концов, смерть той женщины, которая родила якобы моего сына, тоже на твоих руках. Ведь так? Как ты надоумил моего брата воспользоваться услугами суррогатной матери?..

— Это была его инициатива. Он боялся одиночества и мечтал о детях, однако жениться почему-то категорически отказывался. Я решил, что это его единственный шанс. И мой….

— Какой же ты урод… Поверить не могу… Ты понимаешь, что это подсудное дело? — не замечаю, как гневно выкрикиваю ему в лицо.

— Ты дал слово, Герман, — напоминает насмешливо. — Я свою часть сделки выполнил, — кивает на смятую историю болезни в моих руках. — Мы в расчете. К тому же, ты ничего не докажешь. Я всего лишь выполнял свою работу, а в личную жизнь пациента я не имею права вмешиваться. Скажи мне спасибо, Демин, иначе до конца дней ты так бы и не увидел родного брата... Если хочешь, чтобы я отпустил Амину, я имею в виду — морально и психологически, то отстанешь от меня.

Сафин открыто угрожает мне — и попадает четко в цель. Ради спокойствия Амины я готов наступить на горло собственным принципам.

Молча принимаю правила игры. Марат ведёт. Пока что.…

Договорив, он вальяжно падает в кресло, цепляет очки на переносицу и возвращается к бумагам, которыми занимался до того, как я ворвался в кабинет. Всем своим равнодушным видом показывает, что не намерен со мной больше общаться.

Я оставляю при себе не озвученные вопросы и обвинения. Самое главное я выяснил, а сейчас мне пора к своей семье.

Домой.…

— Это мой племянник, — без приветствия сообщаю Амине, которая держит на руках Мишку-младшего. Наклонившись, целую ребёнка в лобик. — Я чист перед тобой, моя родная. Веришь? — поднимаю взгляд на опешившую рыжулю.

Бережно приобняв её, касаюсь губами румяной щеки. Легко и непринужденно, без чувства вины или стыда.

Моя женщина. И я принадлежу только ей.

Наконец-то Амина поймет это, простит меня, станет счастливой, но.… она неожиданно всхлипывает.

— Верю, — лепечет чуть слышно онемевшими губами. — Что теперь будет с Мишаней?

Уложив спящего малыша в кроватку, она на цыпочках выходит из детской в столовую. Свет от камина падает на ее милое, но напряженное лицо, и я замечаю слёзы в любимых глазах. Амина не перестает меня удивлять. В ней столько нерастраченной нежности, искренней доброты и материнской ласки, что она готова щедро дарить это окружающим.

— Всё будет хорошо, маленькая, — беру её за плечи, заставляю посмотреть на меня. — Сначала я сам поеду к брату. Проверю, как он, пообщаюсь с ним, понаблюдаю.…

— Думаешь, он сильно изменился?

— Он себя не помнит, Амина, — выдыхаю честно, подавив острую боль между ребер. — Прежний Михаил не оставил бы женщину, которая носит его ребёнка, а нынешний.… Ты сама видела, в каком состоянии к нам привезли Дарью и что с ней произошло.

Я с тоской смотрю на закрытую дверь комнаты, где мирно сопит сынишка моего брата. Мысленно благодарю бога за то, что его мать попала именно ко мне на смену. Если бы я не спас малыша, то всю жизнь корил бы себя.

— Люди не меняются, несмотря на пережитые катастрофы и болезни. Душа остается прежней, — Амина пытается меня мягко переубедить, прильнув ко мне и уложив голову на мою грудь.

— Надеюсь, — выдыхаю в её макушку, провожу ладонью по волосам, с насаждением зарываюсь в них пальцами. — Не знаю пока, чего от брата ожидать. Марат не рассказал мне никаких подробностей — лишь дал координаты, где его искать. Я хочу выяснил, что случилось семь лет назад и как жил Миша все эти годы. Только после этого решу, говорить ли ему о ребёнке. В любом случае, он останется в семье Деминых.

— Ты опять уезжаешь? Надолго? — с тревогой спрашивает Амина, запрокинув голову и округляя большие, как золотые озера, глаза. Впивается пальцами в мою рубашку.

— Да, прости, — хмурюсь, как возвращается чувство вины и отравляет мою кровь. — Пойми, я должен. Получается, я снова…. бросаю тебя.

— Я поеду с тобой, — произносит неожиданно и твердо. И следом, будто опомнившись, шепчет: — Можно?

— Что? Ты серьёзно?

— Я слишком долго не доверяла тебе. Отталкивала вместо того, чтобы поддержать и разделить твою боль. Сбегала, когда была тебе нужна и… ты мне был нужен, — признается еле слышно. — Не хочу больше так. Мы одна семья — и должны вместе решать проблемы. Если ты не против…. - смущенно отводит взгляд.

— Одна семья, — повторяю, как завороженный. Улыбка не сходит с лица.

Порывисто прижимаю Амину к себе. Клянусь любить и больше никогда не отпускать. Она нежно целует меня, наполняя светом, надеждой и теплом.

Семья…