Папа для Ромашки

Глава 10

Завтракаем.

Я правда стараюсь не зацикливаться, но не получается смотреть на Рому как-то по-другому. Без укора. Маша снова ковыряется в тарелке, ничего не ест, хотя сегодня не каша, а макароны.

Просто кто-то накормил ребенка конфетами и вот результат.

– Захочет, поест, – ставит меня перед фактом, – да, Маш? – а когда смотрит на нее, улыбается и подмигивает.

Я отворачиваюсь к окну.

Когда шла к нему, вообще не думала, что мы вместе жить будем, что он о Маше узнает, что они так легко найдут общий язык. И Маша так легко идет с ним на контакт, хотя обычно она более закрыта.

Это их сближение уже не остановить, а когда-то мне придется уехать и это будет для нее стрессом. А если и Рома привыкнет, то для него тоже.

Для всех было бы спокойней, чтобы мы с ней скорее уехали.

Слышу шкрябанье по тарелке. Когда поворачиваю голову, вижу, что Маша ест. Исподлобья кидаю взгляд на Рому. Тот довольно улыбается.

Все еще хуже, чем я думала. Они понимают друг друга даже без слов.

А если он вдруг спросит? Я не смогу смотреть в глаза и врать. О его реакции даже думать не хочу.

Я разминаю плечи, кожу на шее.

Хочу в нашу прошлую с Машей жизнь, только без того видео, фотографий и… без Ромы.

Накалываю макароны и кладу в рот. Все какое-то пресное, безвкусное.

Если бы то видео хоть чем-то помогло, то морально еще могла бы себя оправдать, а сейчас, как оголенный провод, без защиты.

– Варь, чего загрузилась? Вон, Мария съела все.

На автомате смотрю на Машину тарелку и киваю дочери. Правда, все съела. Но на фоне всего происходящего это кажется такой мелочью.

– Мы Новый год будем как-то праздновать? Или ты куда уходишь или… уезжаешь? – меняю тему своих мыслей. – Новый год завтра.

Маша вылазит из-за стола, несет тарелку в раковину.

– Не знаю, но праздновать ничего не буду. Хватит с меня и елки.

– Я ужин тогда просто приготовлю.

Нам с Машей вдвоем зачем столько всего?!

– Как хочешь.

– Ты с кем-нибудь из ребят встречаться будешь?

– У Юры после Нового года собираемся.

Как раньше… Там, в груди, где сердечко быстрее начинает стучать. Я так соскучилась по всем, так хочу их увидеть, но не уверена в реакции всех на меня и мой поступок.

– Я… не могу тебя с собой взять. – Рома вдруг мои сомнения вытягивает и режет окончанием фразы: – Возвращается моя девушка, я пойду с ней. Прийти с настоящей и бывшей, да еще с ребенком, будет странно.

Бывшей… так ужасно звучит. Как вещь какая-то, что вышла из моды и ее уже можно выбросить.

И, хотя я бы там смотрелась уместней, но киваю и соглашаюсь с ним. Так лучше, наверное. Никто не упрекнет в том, что я натворила.

Грустно, когда от тебя отворачиваются все, не пытаясь даже понять, забывают все хорошее, что было до этого.

***

Как ни пыталась обойтись без этой новогодней суеты, так ничего и не получилось. Ради Маши печем печенье новогоднее, запекаем курицу, делаем шубу. Маше все равно майонезные салаты не даю, но ей нравится выкладывать его красиво слоями, и рисовать, выдавливая из пакетика от майонеза, хаотичные линии. Делаем в прозрачных стаканчиках тирамису. Намазываем бутерброды с рыбой.

Рома куда-то уехал. Приедет-не приедет, я даже не знаю. Поэтому не ждем его. Едим с Машей вдвоем. В Европе они отмечают только Рождество, поэтому даже Эд нам не звонит. Для него это не праздник. Так… что-то там, чтобы сменить лист на календаре.

Маша стойко держится, чтобы не уснуть и не пропустить деда Мороза. Или Рому ждет… Но сдается около десяти вечера и засыпает на диване.

Ромы нет. С кем он приедет, когда, и приедет ли вообще, не знаю. Спрашивать тоже неудобно.

Последние часы уходящего года тают, их не остановить. Ничего не изменить. Поступки, зафиксированные во времени, останутся там навсегда. И то, что сейчас происходит, следствие всего того, что я когда-то делала.

Сажусь за стол, наливаю себе. Делаю глоток. Даже тут вкуса нет, как будто жизнь краски теряет, обесцвечивая все.

Из всего того, что у меня есть в настоящем, мне нравится только то, что у меня есть дочь. Остальное – нет. Ни то, где я сейчас живу и от кого завишу. Ни то, что не могу просто позвонить маме и поговорить. Ни то, что мы в опасности и я не могу решить эту проблему самостоятельно.

И видимо, я что-то тогда сделала неправильно, раз сейчас все так. Слишком любила, слишком бездумно жертвовала всем, слишком…

В окне мелькают фары. Рома вернулся.

Про девушку же не просто так мне намекнул… а если с ней приехал? Мне как себя вести?

– Меня ждешь? – Рома заходит в дом с большой картонной коробкой, перевязанной бантом.

Один. Без девушки. Я ухмыляюсь в ответ. Делать больше нечего, как его ждать.

– Где Маша?

– Спит уже, – отвечаю и отпиваю из бокала.

– И давно ты так, в одиночку? – кивает на бутылку.

Вот ему какое дело…

– Тоже хочешь?

Рома смотрит на часы.

– Ну, давай, отметим уже, раз встречаем Новый год вместе. Я там Маше кое-что купил, под елку поставлю. – Рома оставляет коробку под елкой.

– Сказать, что это от тебя?

Я достаю Роме бокал, накладываю в тарелку еду. Не съест, так выкину.

– Нет, от деда Мороза.

– Там уже лежит подарок от деда Мороза.

Скромнее конечно. Набор доктора.

– Подарков много не бывает. Подари от себя. А то пусть будет от деда Мороза.

– Тогда и ты от себя что-нибудь подари. – Рома подходит, садится напротив, берет свой бокал.

Он как-то смотрит странно. Неуютно под его взглядом. Вроде и ничего плохого, но и ничего хорошего.

Президент уже о чем-то говорит на заднем фоне.

– Вот бы можно было с началом нового года, отметить пунктами, что берешь в Новый год, а остальное стереть. Как будто и не было ничего.

– Прошлое нельзя забывать, – дает как будто какую-то надежду, – иначе можно совершить те же ошибки, – и лишает этой же надежды навсегда.

Перевожу на Рому взгляд. По телевизору начинают бить куранты. Рома протягивает мне бокал. Нельзя проигнорировать.

– Чтобы ничего не забывалось.

Смысл не улавливаю, но чокаюсь и отпиваю.

Поверх бокала встречаемся взглядами.

Он не отводит взгляда. Мне кажется, мы раньше так много не смотрели друг на друга. Тогда все можно было высказать в лицо, сейчас нельзя и лишнее слова сказать, нельзя лезть с советами, нельзя делать шаг в сторону.

Хочу забыть, но не получается. Я все помню. Запихнула глубоко, чтобы не думать об этом, растворилась в дочери. Но когда он вот так сидит напротив, смотрит в глаза, ищет там ответы на свои вопросы, раскачивает мое спокойствие, я сдаюсь первой. Опускаю покорно взгляд.

– С новым годом. Я спать.

Поднимаюсь, убираю свою тарелку в раковину.

Рома щелкает пультом, переключает каналы, что-то ищет, пока я мою посуду.

Включает какой-то концерт.

– Иди сюда, – оборачиваюсь к нему, Рома вытирает рот салфеткой и ждет. Я стою. Непонятно куда идти, зачем. – Что не понятно? – Недовольно кивает. – Про условия забыла?

Я тушуюсь и тот вечер в его гостиной вспоминаю. Поэтому вытираю руки полотенцем и подхожу. Не хочу больше злить.

Рома поднимается. Берет меня за одну руку, вторую кладет на талию. Притягивает к себе и мы начинаем двигаться под музыку из телевизора. Танцевать?

Пока одна ладошка леденеет и потеет в его, вторую кладу ему на плечо. Обнимаю. Касаться его так непривычно. Так волнительно. Назад в прошлое. Когда все это было можно, когда я не боялась сделать что-то не так.

Кончики пальцев покалывает от незапланированного касания. Поднимаю на Рому взгляд. Губы напряжены, вытянуты в тонкую линию, рассматривает меня. Я уже ничего не понимаю, но не спорю. Это как будто проверка какая-то, только я не понимаю цель. Что я должна делать или что не должна.

Опускаю взгляд на кадык, а у самой слюна начинает скапливается. Вот так танцевать с ним в гостиной, прижиматься, фактически обнимать, то еще испытание.

Не думать, Варя, не думать. Слушай песню лучше. Это же три минуты перетерпеть.

Засыпай, на руках у меня засыпай

Засыпай под пенье дождя.

Заснешь тут теперь, когда тебя так прижимают. Хочешь не хочешь, я чувствую даже через одежду его грудь, торс и ниже тоже все.

Твою мать. Меня начинают наполнять старые знакомые ощущения. Но я фиг ему это покажу.

Ты найдешь потеряный рай…

Проверяет, как реагирую на него? Или как сам реагирует? Или что? Девушки мало, а гормоны требуют?

Чтобы успокоиться, делаю глубокий вдох, но вместе с тем втягиваю его аромат. Твою мать… Зачем он это делает сейчас? Что там творится в его голове?

Ромина рука сильнее сжимает талию. У меня уже лицо все горит от этой близости и его взгляда.

…Душа моя будет рядом

Твои сновиденья до рассвета охранять.

Не хочу я это слушать. И танцевать не хочу. И параллели проводить не хочу. И засыпать с ним не хочу.

Уйти отсюда хочу, чтобы не думать всю ночь о том, что это означало. Я нашла свой рай с дочкой, другого мне не надо.

Облизываю губы.

Рома ведет пальцами по позвоночнику. Меня передергивает нервно, мурашки врассыпную по телу. Да чтоб тебя. Как не реагировать-то на это все.

Чтобы не поплыть в конец, вздергиваю подбородок и смотрю в глаза.

Потерянный рай говоришь…

А вот так не реагировать…

Я набираю в легкие воздух..

Ты – картинка, которую я всегда любила. Хотела рядом быть, чтобы самое лучшее доставалось мне. Думала только о себе. А сейчас, когда у меня есть дочка, понимаю, что для ее счастья надо не только, как хочет мама, важно, что хочет она. Давать ей выбор, иногда отпускать контроль, чтобы она делала для себя, а не для кого-то.

Каждый ищет свой путь. А если ищет, значит, находит. А раз находит, значит, он счастлив.

Это все как-то перемешивается и приходит понимание, что мне хочется, чтобы это все скорее закончилось, и чтобы все вокруг были счастливы. Хочу, чтобы меня простила моя семья, вернулись друзья. Хочу радоваться за тех, кто нашел родного человека. Раз не получилось у нас, пусть у Ромы получится с кем-то другим. Может, ему и надо мимишно, уси-пуси, нужна та, которая не решает ничего сама и никуда не лезет, та, которая будет с мозгами и не бросится беременной спасать любимого. Та, которая не будет рисковать ребенком, чтобы спасти любимого мужчину. Та, которая никогда честью своей не пожертвует.

Не надо этого всего.

Это мужские поступки должны быть. За это мужчина ценится и за это женщина его любит. И Рома он такой, я знаю. И девушке его повезло, с ним надежно.

А я хочу загадать, чтобы в этом году тоже найти свою любовь. Тут окончательная точка. А я хоть и тише мыши сейчас, но за того, кого люблю, буду терпеть унижения, насмешки, провокации, боль, если надо ребенка своего перед машиной загорожу. Ну не смогу я быть другой, не защищая того, кто от меня зависит или кого я люблю. Фокус только с Ромы теперь сместился на дочь.

В легких жжет. Слезы собираются, но теперь не из-за грусти. Легче становится.

Я выдыхаю. Все. Отпустило. Можно дальше жить. Можно танцевать с ним в гостиной. Можно смеяться, шутить, можно даже о дочери рассказать…