Папа для Ромашки

Глава 9

Рома

– Ёма, Ема, – кто-то будит шепотом на ухо. Жмурюсь, открываю глаза и и вижу гуся вчерашнего. Смотрит прямо на меня.

Дергаюсь от неожиданности, замечаю рядом с игрушкой Машу. Кивком спрашиваю, что хочет.

– Ёма, пошъи ечоку стаить.

– Маму позови, Ромашка, – не заметить эту огромную улыбающуюся ромашку на ее пижаме невозможно.

– Мама сьпит.

– Ах, мама спит…, – усмехаюсь в ответ. Капец. – Я тоже сплю.

– Ты не спишь, ты говоишь.

– Потому что ты меня разбудила, вот я и говорю. Иди маму разбуди и с ней украшайте елку.

– Мама поснется, увидит ёичку и уыбнется.

Маша поднимает маленькие плечики так высоко, что они прижимаются к щечкам. И улыбается открыто во весь рот. Так у нее все естественно, не наиграно, без обид и подтекста.

– Идем?

– Ну, пошли, – сдаюсь перед этой красотой. – Подашь мне штаны? – киваю на кресло.

Маша четко кивает головой и бежит за одеждой. Не будем смущать ее физиологией мужской по утрам.

Она ждет меня, прижимает к себе гуся, лапы которого тянутся по полу. В моем детстве игрушек не было. Вернее это было до смешного грустно. Отец считал, что я уже слишком взрослый для игрушек. В доме их держать запрещалось. При том, что денег было столько, что отец мог купить мне игрушечный магазин.

Игрушки, которые все-таки у меня были, я прятал. Играл по ночам или просил друзей приносить в школу.

Маша босыми ногами спускается по лестнице.

– Иди, включай свет, – отправляю ее к выключателю. Сам заворачиваю в их комнату. Правда спит или притворяется?

Проверяю Варю. Спит. Без десяти семь утра.

Капец, называется выспался в субботу.

Раскрываю рот, чтобы разбудить, но вместо слов закрываю дверь. Неосознанно это происходит, интуитивно. Я по сути никогда сам елку не украшал, не ставил ее. Они у нас тоже были запрещены, как какая-то мишура ненужная. Я не привык это делать. Даже не знаю, как надо.

Распаковываем с Машей елку, ставим на подставку. Распушаю ветки.

– Бошая… какая, – Маша рассматривает елку с открытым ртом. – Тута кофетки, – указательным пальцем перечисляет свои желания, – сюда зайку, кояску, тапоцьки розовые с пуфком, сумоцьку, мифку.

С таким деловым видом, чтобы обязательно все ее хотелки под елку уместились.

– Хочешь конфетку?

– Хотю. Дай. Тока маме не говои, – шепчет мне и машет головой из стороны в сторону.

На полке где-то была коробочка, которую нахожу, распаковываю и открываю перед Машей.

Ромашка тут же берет конфету и сразу в рот. Прыткая девчушка. Жует, довольно облизывая губы. Я не особо люблю сладкое, но она так вкусно ест, что я тоже закидываю в рот одну. Маша вытирает шоколадную руку о себя, оставляя на пижаме коричневый след.

Мария достает коробки с шарами. П****ц, сколько мы их купили. Я после Нового года Маше это все подарю. Мне зачем это все?!

– Какой касивый… – она смотрит на переливающийся золотом шар, как на бриллиант. Может, надо не украшения дарить, а новогодние шары?

Усмехаюсь про себя.

Маша цепляет на нижние ветки шары. Я не вмешиваюсь. Пусть делает, как ей нравится. Хоть все шары на одну ветку пусть весит.

Дзинь!

По комнате эхом разлетается звон разбитого шарика.

В комнате повисает тишина, Маша смотрит на разбитый шар.

– Тою маааать…, – выдает Маша, и я сначала опешиваю от ее выражения, а потом начинаю смеяться.

– Дай пять, – подставляю ладошку Маше. Она смотрит испуганно, не понимает. – Поднимай ладошку, – слушается, – и бей по моей.

Маша как залепит.

– Моя девочка, отличный удар, – подмигиваю ей. – Давай сюда, на диван, надо тут убрать все, – поднимаю Машу и сажу на диван.

– Маме тока ни говои, – вытягивает трубочкой свои шоколадные губы и преданно смотрит в глаза.

– Что маме не говорить? – оборачиваемся синхронно с Машей на голос Вари.

– Твою мать, – у Вари такого взгляда разъяренного не было, даже когда она ко мне в офис пришла.

Я поджимаю губы, сдерживая смех.

– Ты с ума сошел?! – Варя подходит и пробует Машины ноги. – У нее ноги ледяные. Она заболеть может.

– И? Я тоже босиком, – поднимаю ногу и показываю голую ступню. – Нормально тут.

– Нормально тебе… Только о себе думаешь. – Ты зачем ее конфетами накормил с утра? Она теперь есть ничего не будет, аллергия может начаться. – Варя с влажными салфетками вытирает Маше щеки. – Ты не знаешь, что нельзя сладкое на голодный желудок?

– Не знаю. Я тоже съел конфету, ничего, все норм.

– Вредно для здоровья есть сладкое до нормальной пищи.

– Можно подумать от одной конфеты столько вреда?

– Маш, ты не могла меня подождать? – Варя оттирает грязное пятно на пижаме. – Зачем полезла в шары эти?!

Маша растерянная стоит. Мама ругает, а я вроде разрешил.

– Да ладно, подумаешь, шарик разбили. Там их много.

Поднимаюсь, собираю крупные осколки.

– Маша, нельзя есть одни конфеты, я тебе уже говорила. Поела кашу, потом можно и конфетку, а не одни конфеты на завтрак, обед и ужин.

Я оборачиваюсь к Маше и, пока Варя не видит, киваю на шкаф и подмигиваю. У нас там еще осталась заначка.

– Бл***!

Вырывается само, когда чувствую резкий укол в палец.

– Рома! Тут ребенок! – Варя оборачивается ко мне, смотрит на руку.

– Черт! Маша, сиди там. – Варя оставляет ребенка и ко мне.

Поднимаюсь. Я за годы уже выработал привычку не смотреть. Но, блин, не представлять то, что сейчас вся кровь из меня вытечет, сложно. И картинки из прошлого вырываются как лава из вулкана .

– Давай мне. – Забери осколки и тянет мою руку к себе.

Теплые губы касаются места пореза. Языком проводит по коже. Капец как это выглядит. Я уже и не думал, что когда-то вот так близко окажется рядом.

– Ты вампир, что ли?

Пытаюсь шутить, чтобы отвлечься.

– Угу, – отрывается и зажимает пальцем царапину. – Надеюсь, ты не заразный, – язвит в ответ. – Пластырь есть у тебя?

– Там в полке? – киваю на шкафчик и разворачиваюсь туда. Варя за мной, не отпускает.

Я достаю свободной рукой аптечку и раскрываю. Порез херня, но если зацеплю и снова выступит кровь, может быть хуже, поэтому обязательно надо заклеить пластырем до заживления.

– Я сам.

– Садись уже. – Варя отрывает бумажную салфетку и прикладывает к пальцу. – Зажми.

Я и сам все это могу сделать, но… не делаю.

Пока Варя открывает аптечку, на стул напротив забирается Маша.

– Ёма, бойно? – Маша кладет ручку мне на плечо и жалеет.

– Шрамы украшают мужчин, запоминай, Ромашка.

Варя напрягается, замирает, но глубоко вздыхает и достает антисептик.

– Пластырь гидроколлоидный? Не слышала о таких даже.

– Чтобы наверняка все впитал.

Я отворачиваюсь в сторону, не смотрю, как Варя обрабатывает антисептиком.

Я выдыхаю. Все нормально.

Маша наклоняется и начинает дуть мне на палец.

– Маш, мне не больно.

Но она не слушает, все равно старается.

Да, правда, это все я умею делать сам, с закрытыми глазами. Но сейчас в этом какой-то кайф есть. Как Маша переживает, как дует, как заботится так как ее научила мама. А Варя правда научила сопереживать и поддерживать.

Дело плевое, пластырем палец замотать, но у меня есть пометочка. Любая такая царапина может закончиться обмороком. А солому я с собой не ношу, чтобы подложить в нужный момент.

Поэтому Варя все делает аккуратно, чтобы я тут не грохнулся и не напугал Машу.

– Все, Маш, ты как подула, так вообще ничего не болит.

– Хочиш кофетку? – Маша перебирает свои пальчики, последнее, наверное, отдала бы, чтоб вылечить меня.

Бля, смотреть на нее без умиления не получается. Я улыбаюсь в ответ.

– Нет, Маш. Нам елку надо доукрашать еще. Потом будем конфеты есть.

Маша уже слазит со стула, чтобы украшать дальше.

– Маш, подожди, я подмету там, – но Варя пресекает наши попытки. – И сначала надо переодеться, поесть, потом будем елкой заниматься.

– Я не хотю еть.

– Еще бы, – Варя поднимает на меня голубые глаза. Как у Маши.

Оно само как-то получается. Зацепить ее взгляд. Посмотреть туда. Она же как воплощение. Только за все время так и не разобрался, то ли мечты, то ли кошмара.

– Я закончила с твоим пальцем. – отпускает руку, складывает все в аптечку.

– Спасибо, – проверяю вылеченный палец. Варя все аккуратно сделала, как себе, или как дочке, наверное, сделала бы.

– Маш, сейчас завтракать будем. – Маша надувает губы. – А иначе никакой елки!

Жестокая манипуляторша. Все-таки ближе к “кошмару”.

– И носочки надень.

Маша спускается со стула, оставляет нас.

– Я тоже поем.

– Хорошо, – Варя убирает аптечку и достает еду из холодильника. – Рома, я понимаю, что ты привык жить один и я не лезу в твою жизнь, но… ты же не маленький. Можешь, контролировать себя? Не ругаться и не выражаться при Маше.

Это такая неожиданная просьба, что я усмехаюсь невольно. Это она еще не знает, как Маша уже ругаться умеет.

– Что?

– Ничего, – пожимаю плечами, – Буду контролировать.

– А что смешного?

– Ничего.

Я поднимаюсь и огибаю Варю. Надо убрать там, возле елки.

– Ёма, надень, – Маша возвращается и показывает мне розовые носочки.

– Маш, давай тебе мама наденет.

– Не, хотю, стоб ты.

Бля, я ж чувствую, что она сама все может, большая она уже, самостоятельная, но я не могу отогнать от себя мысль, что это могла бы быть моя дочка. Как-то хочется что ли, загладить свою вину перед тем ребенком, что не родился у нас. Которого мы потеряли.

– Садись.

Беру детский носок с мишками и надеваю на маленькую ножку. Она по длине стопы меньше, чем моя ладошка. Маша откидывается на спинку дивана и подставляет другую ножку. Мля, царица Мария. Ей только трона не хватает.