Папа для Ромашки

Глава 5

– Ты будешь ужинать? Мы там…

– Нет, я поел, – не дает договорить и перебивает. – Еще что-то?

Застываю от неожиданного ответа. Я вроде ничего плохого и не сделала. Что он сказал, выполняла.

– Если захочешь, я оставила на плите.

– Хорошо, – кивает, отворачивается. Что-то перебирает. Я не ухожу, ищу момент, чтобы спросить о елке. – Что? – снова поднимает на меня глаза.

Выдыхаю. Уже догадываюсь, что скажет “нет”… не то настроение у него, и дело может и не во мне, но все же...

– Рома, а ты не ставишь на Новый год елку?

– Нет.

– А можно…

– Нельзя. Ты тут временно и не надо свои правила устанавливать.

Сжимаю губы, молча выдыхаю и выхожу.

Свои правила… С каких пор это елка стала моими правилами? Где вообще эти правила прописаны? Меня с уставом никто не ознакомил.

Понятно.

Не говорю, конечно, но взглядом показываю.

Ромашка сидит на окне в гостиной, дует на стекло и рисует елку пальчиком. Так, мы можем купить втихаря от Ромы небольшую елку и поставить у себя в комнате. Сантиметров на пятьдесят. И гирлянду небольшую закажу. Думаю, на это его можно будет уговорить.

– Маш, пойдем в комнату, – зову ее.

– Мамацька исё цють-цють на огонёцьки посмотим.

Ей же много не надо. Гирлянда в соседнем доме видна только с торца крыши, но, глядя на Машу и ее искренний восторг, тоже улыбаюсь.

– А Дед Моез нам ёку пивизет?

Дед Мороз не в духе.

– Давай мы в комнате у нас поставим небольшую елочку?

– Я хатю башую. Тогда много кафетак Санта пинесет.

– Он и под маленькую много принесет. Ему главное, чтобы была.

Я уже жалею, что сама сказала, что тут дед Мороз приносит подарки под елку. Вернулись бы к легенде с сапожками. Положила бы туда подарок.

Нет, Варвара решила приобщить ребенка к местной культуре. Дед Мороз, подарки под елку, Новый год.

Я сажусь в кресло, стоящее в тени, достаю телефон. Буду искать елку. Сложность только в том, как незаметно ее пронести в дом, если мне и выходить нельзя.

Рома выходит из кабинета, наливает себе на кухне воду. Еду мою не ест. Может, правда, не голоден, а может, принципиально.

У нас обоюдные претензии друг к другу, и пока они просто глубоко зарыты. Но когда-то может и прорвать. Я научилась сдерживаться и первой точно ничего не начну. Мне нужна защита сейчас.

Рома возвращается к себе, но на полпути тормозит, смотрит на Машу и идет к ней. Я гашу экран, чтобы не светиться. Включаю камеру.

– Что там смотришь? – Рома наклоняется к Маше.

– Огонётьки. Такии касивые. Ёма, а давай тозе кьютим?

– Включить гирляндку? – переспрашивает у нее. Маша кивает в ответ. – У меня нет, Ромашка.

Сердце ёкает, когда он так ее называет.

Я много раз представляла каким бы он был отцом. Наверное, хорошим, если бы хотел ребенка. Или не очень, потому что с такого папаши, как у него, какой можно пример взять?

Рома присаживается на край подоконника и смотрит с Машей в окно .

– А давай я Санту попошу, он тебе аганёцьки подаит. А ты их кьютишь.

Рома усмехается.

– У нас тут не Санта, а дед Мороз.

– Я знаю, мама говоит, что ёку ставить незя, а без нее Моёз не пинесет кофетки и огонёцьки. А Санта кинет в тубу.

Рома снова улыбается, прикусывает губу.

– Ладно, куплю тебе елку.

– Уя!

Маша на эмоциях поднимается на коленки и обнимает Рому. Он неловко приобнимает ее одной рукой. Держит, чтобы не упала.

– Ёма, – отстраняется, – тока бофую. – Рома закатывает в ответ глаза.

У меня скручивает внутри от того, какие они. Все накопленное напряжение за годы сбрасывается. Я не могу оставить слезы. Все могло быть по-другому. Мы могли бы и не расставаться.

Если бы не я.

И не он.

Если бы мы поискали другой выход.

Хотя кому я вру? Не было бы по-другому. На одной страсти далеко не уедешь. Она все равно когда-то пошла бы на спад. Как сейчас.

Обнажились бы ценности и цели. А они, как оказалось, разные.

Я выключаю камеру, поднимаюсь и ухожу в комнату.

Мне тупо хочется спрятаться ото всех и прореветься. Прошлого не изменить, поступки не исправить, чувства не вернуть...

– Варя, – шаги в мою сторону. Я быстро открываю полку комода, вытираю слезы, копаюсь в вещах, имитирую занятость. – Слышишь? – Рома появляется в дверях.

– Да, – киваю, но на него не смотрю.

– Ладно, я куплю ей елку.

Я прикрываю глаза и улыбаюсь сама себе. Я знала, что он не такой уж плохой, как хочет казаться.

– Спасибо, украдкой смотрю и снова утыкаюсь в вещи.

Смотрит на меня, видел же, что плакала. Только бы не подумал, что из-за елки или из-за него, спасает только звонок его мобильного. Рома смотрит на экран, но не спешит отвечать. Сначала отходит от моей комнаты, но я-то слышу в коридоре его:

– Привет, Юль.

Юля значит…

Время лечит, это про меня. Уже болит гораздо меньше. И он, молодец, что не зацикливается и встречается с тем, с кем ему хорошо. И даже поэтому я не уверена, что стоит лезть со своей правдой. Это снова перевернет наши жизни. А кому из нас это сейчас надо? Все, что хочу я, – это помощи сейчас и защиты. Дальше я справлюсь сама, как и все эти годы.

У меня есть дочка. Есть ради кого жить и есть с кем быть счастливой.

Сегодня на завтрак готовлю омлет. Опять делаю на троих. К ужину он не прикоснулся. В любом случае не пропадет. Просто буду готовить меньше.

Зато когда Рома появляется на кухне в одной футболке и боксерах, я прихожу в легкое бешенство. Благо, замечаю его раньше, чем Ромашка и преграждаю ему путь, разворачиваясь к Маше лицом, к Роме спиной.

– Что? – слышу за спиной.

– Кушай, Маш, – улыбаюсь дочке и разворачиваюсь к Роме уже с противоположным по эмоциям выражением лица. – Ты не мог бы, – опускаю глаза вниз, до этих самых боксеров, потом опять взгляд вверх, – одеться?

– Я в своем доме, хожу, как хочу.

Выдыхаю, успокаиваясь.

– Ты ходи, но это уже слишком…

– Это физиология, как будто ты не знаешь, что у мужчин по утрам сто… – Я закрываю ему рот ладошкой, не даю договорить.

– Мне плевать на твою физиологию, но ты мог бы ее прикрыть, чтобы у моей дочери не было лишних вопросов. А она, поверь, их задаст и ты будешь чувствовать себя неловко.

Кожа на ладошке касается его губ, теплого дыхания.

На секунду замираем. Я первый раз его так касаюсь спустя четыре года. И тут же одергиваю руку.

– Вся в маму? – Смотрю на него вопросительно. – Тоже любит задавать неудобные вопросы?

Вот так просто берет меня и в прошлое. Без предупреждения, без подготовки. Мои неудобные вопросы, как мне кажется, сближали нас тогда. Даже раскрывали что-то друг о друге.

– Достаточно просто надеть штаны, – говорю ему шепотом. – Пожалуйста. Она маленькая девочка. Ей пока рано это знать.

Что-то в моей фразе ему кажется смешным и даже двусмысленным, наверное, потому что Рома усмехается.

– Ладно, оденусь, с тебя тогда завтрак.

Разворачивается и идет к себе.

– Спасибо, – кидаю вдогонку и отворачиваюсь, чтобы не рассматривать его. Нечего на чужих мужчин глазеть.

Бергман, конечно, молодец. Елку пообещал, но когда, не сказал. В итоге мой ребенок до вечера просидел на подоконнике и ждал елку. А параллельно закидывал меня вопросами: “а когда”, “а большая”, “а можно украсить игрушками”, “а гирлянды будут”? К вечеру у меня уже голова от этого всего взрывалась.

Я бы скорее сама заказала, но раз он пообещал, не вмешиваюсь.

Я заканчиваю ужин, когда в окне наконец моргают фары, Рома возвращается с работы и я очень надеюсь, что так поздно, потому что он заехал за елкой.

– Ёма идет!

Маша спрыгивает с подоконника и стоит под дверями, ждет его. Я вытираю руки полотенцем. Выключаю плиту. Иду помогать с елкой.

Но Рома заходит в дом с пустыми руками. Ни елки, ни шариков, ни-че-го. От слова “совсем”.

Маша надувает губы, начинает часто дышать.

– Привет, – Рома здоровается с ней и раздевается.

Маша не истерит, смотрит на него, следит за каждым действием, трет руки одна о другую. Нервничает. Ждет…

Рома разувается, не замечает вообще, что у ребенка внутри творится. Или это такая шутка? Он может, конечно. Но уже не смешно, если у нее начнется истерика.

Весь где-то в своих мыслях, забирает свою сумку и делает шаг в сторону своего кабинета. Серьезно? Это все? Привет?

По нашему молчанию понимает, что не так что-то. Тормозит. То на Машу смотрит, то на меня.

– Что уже наделали? – кивает мне.