В доме тепло, уютно пахнет свежей выпечкой и жареным мясом. Большой стол накрыт светлой скатертью, на которой стоят яркие тарелки и стеклянные бокалы для шампанского и стаканы для сока. Лиза, как всегда, старается, чтобы всё было идеально.
Её родители приехали заранее, с букетом цветов для Лизы и коробкой игрушек для Вани. Владимир и Ирина — люди простые, доброжелательные. Владимир, высокий мужчина с сединой в висках, громко смеётся над чем-то, что только что сказал Кирилл, а Ирина трепетно держит Ваню на руках, словно боится его уронить.
— Лиза, ты только посмотри, какой он у вас смышленый! — восторгается Ирина, вглядываясь в лицо малыша. — Так внимательно смотрит!
Лиза улыбается и ставит на стол очередное блюдо.
— Мама, это он просто обед хочет. Ему сейчас всё кажется интересным, особенно еда.
Мы сидим за длинным столом, уютно расставленным в просторной столовой. Через окна виден снег, укрывший окружающий дом лес, и серое зимнее небо.
Кирилл садится рядом со мной, хлопает меня по плечу.
— Мам, ты чего такая серьезная? Сегодня же праздник. Улыбнись.
Я пытаюсь выдавить улыбку, но она выходит слабой.
— Всё хорошо, Кирилл, — говорю я. — Просто думаю.
— Ну ты и думай, но помни, что у тебя внук самый лучший, и это главный повод для счастья.
Кирилл подмигивает, и я не могу удержаться от легкого смешка. Он всегда умел подбодрить меня.
— За нашего Ваню! — громко объявляет Владимир, поднимая стакан с компотом.
— За Ваню! — вторят все, включая меня.
Но как только звучит звонок в дверь, атмосфера резко меняется. Мы все оборачиваемся к прихожей, и Лиза бросает быстрый взгляд на Кирилла.
— Ты кого-то звал? — спрашивает она, вытирая руки о полотенце.
— Нет, — отвечает он, поднимаясь. — Сейчас посмотрю.
Я отворачиваюсь, не придавая этому значения, но голос, который раздаётся через мгновение, заставляет меня застыть.
— Здравствуй, Кирилл.
Этот голос я узнаю сразу. Гордей.
Я ставлю стакан на стол и пытаюсь дышать ровно. Зачем он здесь? Почему он пришёл?
— Что ты здесь делаешь? — голос Кирилла становится резким.
— Я хочу поздравить внука, — отвечает Гордей. Его тон ровный, но я знаю его слишком хорошо, чтобы не почувствовать напряжение. — И поговорить с твоей матерью.
— Ты в своём уме? — Кирилл понижает голос, но гнев в его словах явно слышен. — Сейчас не время.
— Кирилл, пожалуйста. Мне нужно поговорить с ней.
— Ты уже всё сказал, — отвечает сын. — Если бы ты не был моим отцом, я бы тебе давно морду набил.
Я сжимаю руки под столом, чувствуя, как напряжение нарастает. Всё это происходит в каких-то шагах от меня, но я не могу двигаться.
Кирилл возвращается в столовую, его лицо темное от раздражения.
— Мам, он хочет тебя видеть, — говорит он тихо.
— Гордей? — спрашивает Лиза, растерянно смотря на мужа.
— Лиза, я разберусь, — отвечает Кирилл.
Я поднимаюсь, чувствуя на себе взгляды всех за столом. Лиза пытается что-то сказать, но я поднимаю руку, останавливая ее.
— Всё хорошо. Я выйду на минуту.
Я выхожу на крыльцо, скрестив руки на груди, как будто это может защитить меня от холода — или от его слов. Небо над нами серое, тяжёлое, снежинки медленно кружатся в воздухе, оседая на перилах и моих волосах. Гордей передо мной, высокий, слегка сутулый, в пальто, которое я сама когда-то выбрала для него. Сейчас оно выглядит словно чужое, как и он сам.
— Марта, — начинает он, его голос мягкий, почти умоляющий. — Спасибо, что вышла.
— Что ты здесь делаешь, Гордей? — спрашиваю я, скрещивая руки на груди.
— Я приехал поговорить. Мне нужно, чтобы ты выслушала меня.
— Я уже слышала достаточно, — отвечаю я, чувствуя, как во мне закипает гнев. — Что ты хочешь? Извиниться? Сказать, что это была ошибка?
— Да, я понимаю, как это выглядит со стороны! — его голос становится громче, но в нём слышно отчаяние. — Марта, я не оправдываю себя. Но я запутался.
— Запутался? — я почти смеюсь, но это горький смех. — Гордей, ты не мальчик. Ты взрослый мужчина, и ты знал, что делаешь. Ты ведь осознанно решил завести другую женщину…
Он делает шаг ближе, но я отступаю.
— Она ничего не значила для меня, Марта, — начинает он, срывающимся голосом. — Это был сложный момент, я потерял себя. Но ты… ты моя семья, моя жизнь.
Его слова ударяют как лед в лицо. Я поднимаю глаза на него, стараясь, чтобы мой взгляд был холодным, как этот зимний воздух.
— Семья? — повторяю я, и мой голос звучит почти шёпотом, но в нём слышится сталь. — Семья не предаёт. Гордей, ты разрушил всё, что мы строили.
Он делает еще шаг ближе, будто хочет коснуться моей руки, но я отступаю, отстраняясь, любое прикосновение способно сломать мой хрупкий контроль.
— Я могу всё исправить, — он говорит торопливо, а в глазах мелькает отчаяние. — Дай мне шанс.
— Исправить? — разрезаю воздух словами, как нож. — Ничего не исправить, Гордей. Ты предал меня, предал детей. И для меня это конец.
Он опускает плечи, словно удар, нанесённый моими словами, лишил его сил. Его глаза, всегда такие уверенные, сейчас полны боли, но это боль не способна меня тронуть.
— Марта, ты… ты всё для меня. Тридцать лет вместе… Ну же, девочка моя, посмотри на меня. Я всё тот же твой Гордей.
— Ты для меня уже никто, — говорю я тихо, хотя внутри все скручивается в тугой узел, а сердце словно хочет вырваться наружу.
Он вздрагивает, о виду не подает… Я знаю, что бью прямо в цель. И делаю это намеренно. Пусть ему будет больно, как мне. Пусть хоть на секунду почувствует… Насколько эта боль разрушает.
— Хорошо, — отвечает он, кивнув. Его голос глухой, словно он говорит сам с собой. — Но я всё равно буду рядом. Для тебя. Для детей. Даже если ты этого не хочешь.
Отворачиваюсь, глядя на покрытую снегом дорожку, ведущую к его машине. Я больше не могу смотреть на него.
Гордей делает несколько шагов к машине, но вдруг оборачивается. Его взгляд скользит по мне — по моему лицу, плечам, скованным от холода, по моим рукам, которые всё ещё сжимаются в попытке удержать тепло. Этот взгляд обжигает сильнее ветра, он полон того, что он не может сказать.
— Поцелуй внука за меня, Марта, — говорит тихо, но звучит чётко, — И скажи детям, что я их люблю.
Мотаю головой, заходя обратно внутрь дома. Еще несколько дней назад мы ласково говорили друг другу слова о любви по телефону и обсуждали, что подарим Ванечке.
Он шутил, что купит ему хоккейную форму, а я смеялась и говорила, что сначала пусть научится ходить. Мы были вместе. Мы были семьёй.
А теперь главы этой семьи нет за общим столом. Он выбрал другую. И сколько бы он ни твердил, что она «ничего не значила», я знаю — значила. Ее присутствие разрушило всё.
Я вытираю глаза и возвращаюсь в гостиную. Лиза что-то говорит родителям, Кирилл возится с Ваней, заставляя его весело агукать. Я сажусь за стол, беру в руки стакан воды и делаю глоток. Мне нужно быть сильной. В первую очередь для себя.