Развод в 50. Двойная жизнь мужа (СИ)

Глава 52. Гордей

Пятнадцать лет назад

— Че то ты кислый такой, Зарудный… Сделка закрыта, отдали хорошие места под строительство ребятам. На, — главный двигает ко мне ближе пузатый бокал с коньяком, — Мартель. Хороший француз. Выдержанный.

— Спасибо, Алексей Игнатьевич. Не лезет.

Я просто хочу сбежать отсюда, как можно скорее. Оказаться дома, пускай не рядом с Мартой, но хотя бы не участвовать в этом фарсе. Но не могу. Связан по рукам и ногам.

— Не отказывают, Зарудный, когда тебе предлагают. Давай. Пей.

Он кивает вновь на тот же бокал, внимательно так, с легким прищуром. Сукин сын. Осушаю бокал под его пристальным взглядом, горло тут же обжигает янтарная жидкость.

— Закуси. Это оленина, свежак. Знакомый с Лен области принес, охотник от бога.

Закусить и правда стоило бы. Иначе улечу быстро, а мне это совершенно не нужно. Да и я надеюсь, что этот чертов хлыщ от меня отстанет. Он уже изрядно пьян, еле лыко вяжет. Кладет свою толстую руку со шрамом поперек ладони мне на плечо, сжимает крепко, а я тем временем стискиваю зубы.

— Кхм, — он пододвигается ближе, — Гордей, я тебе через месяцок дам еще один заказ. Нужно будет аккуратно провести сделку. Договорились?

— При всем уважении, Алексей Игнатьевич, я не могу так подставляться. Вторая сделка точно привлечет ненужное внимание. Давайте повременим.

— Не получится, Зарудный. Не могу людям важным отказать.

Я внимательно смотрю на эту чертову руку, что еще сильнее сжимает мое плечо. Понимаю, что спорить сейчас бесполезно. Он изрядно пьян и будет гнуть свою линию.

— Мне нужно будет уехать в Москву на неделю, по семейным делам. Отпустите?

— Езжай, — он наконец убирает свою лапу и вальяжно раскидывается на стуле, широко расставив ноги, — Как жена? Как дети?

— Скучают.

— Правильно, Зарудный. Семья — это важно. Это наш фундамент. Я вот свою Маринку в жопу почти целую, это единственный человек, который может крутить мной и вертеть, как хочет. Остальным я сам выкручу нужные места, — он ржет противно, как делает это всегда, думая, что классно шутит.

Всегда восхищенно говорит о своей жене, хотя у него каждый месяц новая женщина, он особо и не скрывает. И все равно демонстрирует то, что жена на первом месте, а бабы… Это так. Ради развлечения.

Он вышел из девяностых, верша судьбы других людей. Вовремя познакомился с нужными людьми, и конечно же, по иронии судьбы оказался в администрации.

Теперь мне приходится работать с ним, под ним. И с каждым разом все хуже и хуже. Тошно. А в обратку уже пойти не могу, так дела не делаются. Почти десять лет как девяностые канули в лету, а законы остались все те же. Только теперь все под маской благородства и под крышей закона.

Он подливает мне коньяк, я уже пьянею, когда алкоголь попадает на старые дрожжи. Он рассказывает историю, как встретил свою жену, в сотый раз, наверно. Рассказывает про друзей, обещает свозить на охоту, которую я терпеть не могу.

И через час я ощущаю, что уже пьян.

Встаю с места, пошатываясь, иду к уборной. Нужно валить домой. Завтра первым же рейсом к Марте. На коленях ползать буду, лишь бы приняла. Дочке куклу купил, бэби борн какая-то. Говорят, что она сейчас самая популярная. По всем каналам крутят рекламу.

Не сразу слышу вой у кабинки, но чем ближе подхожу, тем отчетливее он звенит у меня в ушах. Бью ладонью по двери, она без напряга открывается, открывая моему взору тонкую фигуру девушки.

Лицо знакомое. Кажется, она вчера меня посадила в такси.

— Как тебя? — прохожусь ладонью по волосам, — Забыл.

Опираюсь на стену спиной, перед глазами вертолеты уже. Дева сидит на холодном кафеле, роняет слезы себе под ноги. При виде меня успокаивается, но все еще всхлипывает еле звучно.

— Оля, — шепчет на выдохе.

— Чего ревешь, Оля?

— Все хорошо, — она растирает тушь по своему лицу, — Просто день не задался.

Встает с пола, каблуки стучат по кафелю. Платье оголяет ее стройные колени.

— Понимаю. У меня тоже день говно.

Киваю ей. Наконец подхожу к раковине и умываю лицо ледяной водой. Протрезветь не получается.

— И все же… Расскажешь?

— Нет, — она тоже умывает лицо смоченной в воде туалетной бумагой.

— Наумыч, да? — хмыкаю, замечая висящий кусок ткани у груди с оторванными пуговицами, — Приставал?

— Я сама виновата, — она снова всхлипывает, тряся меня за рукав, — Просто он мою вежливость принял за…

— Оль, дурой не будь. Мужика за блядство не оправдывают. Давай домой тебя отвезу. Баш на баш, так сказать. Ты мне вчера помогла, а я тебе сегодня.

— Правда?

— Правда. Пошли.

Отличный повод наконец-то сбежать с этого балагана. Игнатьевич уже еле сидит на стуле, бухой в хлам. Я забираю свой пиджак и Олю в придачу.

Вызываю такси. Отвезу ее и домой поеду. А завтра к своей девочке. Скорее.