Сижу за кухонным столом, заварив себе чай, который, кажется, потерял вкус. Чашка уже наполовину остыла, а я не сделала ни глотка. Дом погружен в тишину, нарушаемую только приглушенными звуками телевизора из комнаты Евы. Это не тишина покоя, это тишина, которая давит, как груз.
Она пришла поздно ночью. Я слышала, как хлопнула входная дверь, как каблуки застучали по полу, как она скинула куртку на пол, не потрудившись повесить её. Меня это не удивило, но внутри всё равно сжалось.
Я смотрю на дверь её комнаты. Внутри борются два чувства: желание оставить всё как есть и пойти поговорить с ней. Но что я могу ей сказать? Что всё это рушит меня? Что мне больно видеть, как она разбрасывает свою жизнь, как будто ей ничего не стоит?
Поднимаюсь. Если я не сделаю это сейчас, то не сделаю никогда.
Я стучусь, не дожидаясь ответа, вхожу. Ева лежит на диване, её волосы растрепаны, в одной руке телефон, в другой — бутылка газировки. Она бросает на меня взгляд из-под длинных ресниц.
— Ты что, не видишь, что я занята?
Я игнорирую ее тон, сажусь в кресло напротив.
— Нам нужно поговорить, Ева.
Она тяжело вздыхает, бросая телефон на диван.
— Ну, давай, только быстро. У меня планы.
— Планы? — спрашиваю я, стараясь сдерживать голос. — Какие ещё планы, Ева? Очередная вечеринка? Тусовка с друзьями, имена которых ты забудешь через неделю?
— И что с того? — голос звучит как вызов. — Это моя жизнь.
Я закрываю глаза, пытаясь успокоиться.
— Ева, я просто хочу понять, что происходит. Почему ты так себя ведёшь?
— А как я себя веду? — она вскидывает голову. — Ты можешь объяснить, что тебе не нравится? Что я живу не так, как ты?
— Да, — говорю честно. — Ты живешь, будто ничего не имеет значения. Ни твои близкие, ни ты сама.
— Ты серьёзно? — Она усмехается, её глаза сверкают злостью. — Ты думаешь, я должна быть, как ты? Всё своё время пахать на работе, забывать о себе, чтобы всем вокруг было хорошо?
— Я не забывала о себе, Ева, — возражаю я. — Я жила для вас. Для нашей семьи.
Она резко садится, её лицо пылает.
— Ты это называешь жизнью? Мама, я видела тебя! Ты всегда была усталой, измученной, вечно занятый человек, который думал только о том, как всё устроить. А про себя ты забыла. Вот почему папа… — замолкает, прикусывая губу, но я уже поняла, что она хотела сказать.
— Заканчивай, — говорю я, чувствуя, как внутри всё рвётся. — Не смей обвинять меня в том, что он сделал.
— Я никого не обвиняю, — шепчет в ответ, но я слышу в ее голосе раздражение. — Просто, может, тебе стоит перестать делать вид, что ты такая правильная.
— Я не правильная, — чувствую, как горло сдавливает. — Я просто пыталась быть для вас тем, кем считала, должна быть. А ты… ты отталкиваешь всех, кто пытается тебе помочь.
Она бросает взгляд в сторону, ее лицо становится закрытым, как нечитаемая маска.
— Может, мне никто и не нужен, — тихо произносит, поджимая губы.
— Нужен, — говорю я, придвигаясь ближе. — Ты просто боишься это признать.
Ева смотрит на меня, и я вижу в её глазах боль, которую она так долго скрывала за маской равнодушия.
— Ты ведь думаешь, что я слабая, да? — вдруг говорит она. — Ты считаешь меня пустой, бесполезной.
— Нет, — отрицательно качаю головой, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы. — Я думаю, что ты потерялась, Ева. И мне больно это видеть, потому что я хочу помочь, но не знаю, как.
Она отводит взгляд, её плечи подрагивают.
— А мне кажется, что ты просто хочешь контролировать меня, — шепчет она.
— Нет, — говорю твёрдо. — Я хочу понять тебя. Но ты не подпускаешь никого.
Ева вдруг встаёт, оборачивается ко мне.
— А ты сама понимаешь себя? Ты ведь тоже потерялась, мама. После папы, после всего этого… ты больше не знаешь, кто ты такая.
Её слова, как удар, но я знаю, что в них есть доля правды.
— Да, — признаюсь, с трудом выдавливая слова. — Я не знаю. Но я ищу себя. А ты даже не пытаешься.
Ева смотрит на меня, её лицо смягчается, но она тут же отворачивается, как будто боится показать, что мои слова задели ее.
— Я не такая, как ты, мама, — говорит она тихо.
— Я знаю. Но это не значит, что мы не можем понять друг друга.
Она молчит. Потом берет телефон и делает вид, что разговор окончен. Я понимаю, что добилась не так много, но хотя бы что-то.
Когда я выхожу из её комнаты, внутри меня всё ещё боль. Эта пропасть между нами становится всё глубже, и я не знаю, смогу ли я когда-нибудь её преодолеть. Но я знаю одно: я буду пытаться. Потому что, несмотря на всё, она остается моей дочерью.