Развод в 50. Двойная жизнь мужа (СИ)

Глава 62. Гордей

Три года назад

Руки подрагивают. Я уже полчаса не решаюсь вскрыть конверт, который точно разделит мою жизнь на «до» и «после». Я намеренно оттягивал момент встречи с ребёнком, чтобы убедиться в том, что он мой.

Нельзя давать детям ложные надежды. Вдруг я не его отец, и Ольга врёт. Намеренно. Хотя она довольно легко согласилась на то, чтобы сделать тест. Значит, ей скрывать нечего.

Выдыхаю, делаю глоток ледяной воды. А лучше бы выпить виски. Но я пообещал Марте, что завяжу. И так много проблем было с алкоголем раньше, чтобы сейчас пошатнуть то хрупкое доверие, что есть между нами.

Его и так скоро не будет совсем. Я знаю, что тайное всегда становится явным — это закон жизни. И долго скрывать всё равно не удастся. Я должен быть готов ко всему.

Канцелярским ножом делаю ровный разрез сбоку. Остаются считанные секунды до правды. Я вытаскиваю плотную белую бумагу, свернутую пополам. Не спешу разворачивать, собираясь с духом.

Секунда. Две. Три.

Совпадение 99,99%. Что ж…

Откладываю тест в сторону, опуская руки и голову на стол. Лежу, почти не шевелясь, словно мёртвый. Сердце не прыгает и не скачет от волнения — наоборот, заводится в медленном ритме, готовое вот-вот остановиться.

Я должен сам ей сказать. Так будет правильно. Я обязан сделать это. Марта не заслужила жить во лжи. Не заслужила быть обманутой.

Но я знаю — я её потеряю. И это страшно. Почему-то в мире принято считать, что у мужчин не бывает страха, что мы можем всё контролировать, в том числе и свои эмоции. Но это не так. Нас просто учили, что нельзя показывать слабости, нельзя открывать свои уязвимые места.

А что делать, если по-настоящему страшно и больно? Проходить этот путь в одиночку? Тогда зачем вообще семья?

— Привет, любимый. Что-то случилось?

Она будто чувствует моё напряжение.

— Нет, просто соскучился, — начинаю издалека. — Как у вас дела?

— Как обычно: много работы, домашних забот. Ждём тебя на следующие выходные. Ева уже распланировала всю программу — куда пойдём, что будем есть… Как обычно, — Марта усмехается, а я улыбаюсь в ответ. Хоть она и не видит.

— Марта, — мой голос становится серьёзнее, — я хотел обсудить с тобой очень важную вещь. Это неправильно — делать это по телефону, но и ждать до моего приезда я не вижу смысла. В общем… Сейчас ты меня возненавидишь, возможно, проклянёшь, но молчать я не могу. У меня есть сын. Ему одиннадцать лет. Я сам узнал о нём недавно. Это очень долгая история, но я не могу больше держать тебя в неведении. Чувствую себя полным дерьмом.

На том конце — гнетущая тишина и молчание. Я закрываю глаза и сжимаю веки, молюсь про себя, чтобы она хоть что-то ответила.

— Марта? — выходит хрипло, на выдохе.

Но снова ничего.

— Марта, ты тут?

— Гордей! — голос звонкий и радостный. Я теряюсь на секунду, ничего не понимаю. — Прости, родной. Меня отвлекли — курьер приехал. Я убегала встречать, а трубку оставила на столешнице. Ты что-то хотел сказать?

Я умираю заживо. По-другому это чувство не описать. Вся моя смелость улетучивается, я не могу вновь повторить эти слова. Они будто сковывают горло и не выходят наружу.

Цепляюсь за эту возможность как за шанс. А что, если это не просто так? Что если это знак, что я не должен говорить?.. Так ведь не бывает, да?

Судьба даёт мне возможность всё исправить. Решить этот момент. Урегулировать.

Бля…

— Думаю, может, уехать из Питера и перебраться к вам поближе. Нахрен этот город и эту работу. Зато буду с вами.

— Ох… Это неожиданно, конечно, — в её голосе слышно сомнение, я распознаю это сразу. — Если тебе совсем плохо, родной, то, конечно.

— Марта, что случилось?

— Нет, ничего. Просто… Понимаешь, у меня сейчас не самое лучшее положение в университете. Есть нюансы. Я тоже думала увольняться. Но если у тебя серьёзные трудности, то я перетерплю.

Качаю головой. Не хочу, чтобы она страдала. Не хочу делать ей ещё больнее.

— Нет. Забудь. Я просто, видимо, устал. Не проблема — возьму отпуск, и мы съездим куда-нибудь. Хорошо? Да и куда я без работы, — смеюсь в трубку вымученно и с болью. — Меня хватит на месяц, а дальше заскулю от скуки.

— Это точно! Но если ты решишь — я поддержу, Гордей. Ты и так много для нас сделал.

Не только хорошего, Марта. Есть и другая сторона моей жизни, о которой ты так и не узнала.

Мы ещё немного разговариваем, обсуждаем Еву и её учёбу, Кирилла и его достижения.

После разговора остаётся осадок. Теперь нужно переговорить с Ольгой, решить, как поступить дальше, познакомиться с ребёнком. Я же не моральный урод. А раз тест показывает, что он мой — я должен взять ответственность. Тем более мальчик болен.

Пишу ей короткое смс с местом и временем.

На место подъезжаю заранее. Ольги ещё нет. Заказываю себе крепкий кофе — в последние дни почти не сплю, нервы не дают сомкнуть глаз.

Она появляется буквально через минут семь. Идёт медленно, неуверенным шагом. Голова опущена вниз, руки крепко сжимают сумку.

— Здравствуй.

Я киваю ей, предлагая присесть.

— Оль, давай сразу к делу. Тест подтвердил моё отцовство. Я готов финансово вложиться в лечение ребёнка, готов познакомиться с ним. Участвовать буду в воспитании, но сразу скажу — регулярно рядом быть не смогу. Сама понимаешь, у меня семья. Прошу тебя: всё, что происходит, должно быть строго конфиденциально. У меня должность. Я не хотел бы огласки.

— Гордей… — её глаза расширяются. — Если бы я хотела разрушить твою карьеру и семью, я бы не стала так долго молчать. Это ведь… было моё решение — оставить Пашку.

— Честно признаться, я сильно зол на тебя. Но будет глупо перекладывать всю ответственность, потому что ребёнок — это результат действий двух сторон. Ты была юна и глупа, я это понимаю. В общем, Оль, семьёй мы никогда не будем, думаю, ты и сама это понимаешь. Но сына я не брошу. Я сниму вам квартиру, организую приём у врача. Твоя задача сейчас — подготовить ребёнка к правде. Я не хочу быть «левым дядей», пусть знает, что я его отец. Так будет правильно.

— Конечно, Гордей. Господи… — с её глаз срываются слёзы. — Спасибо тебе! — она перехватывает мою ладонь, целуя её. Я на секунду тушуюсь от такого жеста. — Я ведь знала, что ты не гнилой человек, что не пошлёшь. Ты святой, Гордеюшка. Самый лучший.

Ольга начинает рыдать, осыпая меня благодарностями. Я пытаюсь её успокоить, чтобы она перестала реветь.

— Ольга, тише. Вылечим его. Обещаю.

Забираю руку. Смотрю на женщину внимательно, вспоминая, какой она была. Сейчас от той живой девушки ничего не осталось — потухла.

Жалко её становится. По-человечески.

Она не виновата в том, что родила больного ребёнка.