Развод в 50. Двойная жизнь мужа (СИ)

Глава 64. Гордей

Полтора года назад.

— Папа, — я только переступаю порог квартиры, когда Ольга распахивает дверь, а Пашка вжимается в мое тело, скрепляя руки в достаточно крепкие объятия.

Ольга улыбается, пытается услужливо помочь мне с пальто и тут же тянет руки к пакетам, что я привез.

— Мы тебя очень ждали! — ее глаза сверкают, она не врет, что ждали. Это видно невооруженным взглядом.

— Там гостинцы для Паши и продукты.

Я киваю на пакеты, которые Ольга все же берет в свои руки и тащит на кухню.

Сын утаскивает меня в комнату, демонстрируя новые приобретенные навыки. Лечение идет на пользу, приступы эпилепсии стали значительно реже, а речевая функция и вовсе улучшилась.

Сейчас он вполне может писать простые предложения и неплохо читает. Именно этими навыками он и хвастается, вслух читая мне «Маленького принца» .

— Ты молодец, Паша.

Ребенок открыто улыбается, и мое сердце екает. Я часто задавался вопросом, почему я так сильно проникся к нему? Потому что чувствовал свою вину? Или пытался грехи отмолить… Или мне просто стало жалко пацана, который по факту ни в чем не виноват?

Все эти пункты сработали. Но главное было другое… Я чувствовал, как сильно он нуждается во мне. Сильнее, чем Ева и Кирилл. Паша всегда звонит мне сам, не просит игрушек и дорогих подарков, ему достаточно отеческого плеча. Это не значит, что я своих детей по-разному люблю. Нет. Просто впервые за столько лет я почувствовал безусловную любовь от такого особенного человека.

Может, он был дан мне, чтобы что-то осознать… Я пока только разбираюсь в себе. И в своих чувствах.

— Обед готов.

Ольга аккуратно заглядывает в комнату и зовет нас. Готовит она вкусно — очень простую, но домашнюю еду. — Как ты отдохнул? — после обеда Ольга встает к раковине помыть посуду, я же допиваю чай с лимонным пирогом. — Выглядишь усталым.

Она пытается залезть на ту территорию, которая под запретом. Туда нельзя. Вход воспрещен.

И я должен заткнуться и молчать. Не обсуждать с ней.

Но столько боли и обиды накопилось внутри, что порой человеку нужно простого человеческого... — выговориться.

— Не получается ничего у меня. Семья сильно отдалилась. И что бы я ни делал — всё мимо.

Прикрывая глаза, в голове тут же мелькают картинки нашего семейного отдыха, на который я возлагал большие надежды. Марта по итогу почти не вела со мной беседы, постоянно читая литературу — будь мы на пляже или в номере. Ева ныла весь отпуск: отель не тот, еда не та, солнце слишком жарит, скучно, и так далее… А сын попросту отказался ехать, сославшись на то, что уже большой для таких семейных поездок.

Было одиноко среди любимых людей.

Словно за годы жизни в разных городах, мы стали чужими друг другу.

— Гордей, — Ольга откладывает полотенце и присаживается на стул, сев прямо напротив меня, — я знаю, что не имею права просить тебя о таком… Но я же вижу, как ты несчастен. Твой брак изжил себя. О тебе никто не заботится, никто не спрашивает, что ты ел, чем занимался. Одиноким быть не страшно, — она пожимает плечами, — страшно быть одиноким среди тех, кто дорог.

— Оль, мы уже обсуждали это. Я здесь только ради Паши. Это мой крест. Но как женщину... — откидываясь на спинку стула, потому что Ольга намеренно пытается сократить расстояние, — как женщину я тебя не хочу. Не люблю, понимаешь? Её люблю. А тебя — нет.

— А ты знаешь, я поняла, что любовь — не самое главное… Есть вещи куда более важные. И я тебя люблю, Гордей. Моей любви хватит на нас двоих. Она тянет руку ко мне, но я тут же встаю со стула и отхожу к окну.

— Ну ведь ей плевать на тебя! Ваш брак — это привычка и долг. Вы существуете как семья только потому, что «так надо». А не потому, что есть чувства.

— Всё, Оль. Это запретная тема. Хватит. Я разберусь сам.

Выдвигаюсь в сторону коридора. Нужно устраивать вылазки с сыном куда-то. Чтобы меньше быть здесь, рядом с ней. Потому что каждый раз, как я переступаю порог квартиры, я даю ей надежду.

Надежду на то, что мы возможны. Но нет. Мы абсолютно невозможны.

— Если ты боишься её реакции, давай я сама ей всё расскажу про нас. Она поймёт.

Ольга выбегает за мной в коридор. Хватает за рубашку в попытке остановить меня.

— Не смей, — рычу, слегка отталкивая, — слышала? Не смей. Нет нас, Ольга… Если ты только попробуешь сунуться к Марте — я жалеть тебя не стану, поняла? Прежде чем что-то сделать или сказать, хорошенько подумай.

— Прости.

Она опускает голову и отходит назад. Я же накидываю пальто наспех, прощаюсь с Пашей, объясняя, что срочные дела по работе, и ухожу.

С места не трогаюсь. В машине гудит печка, за окном — не то снег, не то дождь… И полная беспросветная жопа.

— Скажи мне, почему с нами так происходит?

Я срываюсь и звоню ей. Мне чертовски не хватает моей Марты. Я словно теряю её. С каждым днём всё больше и больше. И эта мука невыносима.

— Гордей, о чём ты?

— Ты прекрасно меня понимаешь. Скажи мне, что любишь! Я на стену лезу от твоей холодности.

Она молчит, забивая ржавый гвоздь в моё сердце, который тут же отравляет всю кровь.

— Я не знаю, Гордей. Правда, не знаю. Я просто… так привыкла быть без тебя, что не понимаю, что чувствую.

Я вроде взрослый мужик, мне почти полтинник, но я разрешаю себе слёзы. Живой ведь, блядь…

Это и есть моя карма. Карма за то, что промолчал и не сказал ей тогда всю правду. Как и не сказал сейчас.

Она ведь что-то чувствует, наверно… Женщины всегда чувствуют.

— Давай попробуем исправить, Марта. Я без тебя подохну.

— Исправь, Гордей. Потому что я не знаю, что делать. Мы словно… чужие друг другу.

Кладёт трубку, оставляя за собой долгие гудки, которые раздражают перепонки. Почему любовь прошла? Почему у неё она прошла?

От тоски хреново сильно. Я знаю, что делать… Я уже так делал. Проявлял слабость. И сейчас позволяю себе. А после подумаю, что делать.

Мне нужен коньяк. Срочно. Хоть я и бросил пить, но если сейчас капля этанола не упадёт в мой организм — я просто сойду с ума.